Мамам и дочкам
посвящается
Это действительно казалось невероятной удачей.
Конечно, не настоящий отпуск, но командировка на три недели, да ещё – какая экзотика! – в Китай. Очень выгодный контракт подвернулся их маленькой фирме – целый гостиничный комплекс где-то в горах. Все стояли на ушах, работы было невпроворот, сроки, как всегда, поджимали, да ещё и требования были какие-то расплывчатые, неоднозначные, что приводило к разночтениям и неразберихе. Хозяин, основатель, руководитель и главный контрактодобыватель в одном лице, Павел Кантемирович, милейший человек, которого совсем не за характер прозвали ПалКаном, в этот раз против своего обыкновения замучил всех своими придирками и только усиливал суматоху.
В конторе с невразумительным названием, которое её друзья передразнивали как «Что-то-где-то-как-то-строй», Лина работала уже два года, устроилась туда сразу после окончания архитектурного института и в отпуске не была ещё ни разу. Её зарплаты катастрофически не хватало даже на самое необходимое, и она всё никак не могла понять, как же это так получается, и бранила себя за свою бесхозяйственность и безалаберность - каждый раз после покупки нового телефончика, сумочки, сапожек или ещё чего-нибудь столь же насущного. Так что перспектива оказаться за границей, к тому же таким солидным образом, как надёжно организованная командировка, а, например, не горящий тур какого-нибудь подозрительного агентства, казалась Лине грандиозным везением. Даже компания ПалКана и пожилого немногословного юриста радовала её: их присутствие прибавляло весомости мероприятию в целом и важности ей самой. Так что, на всякий случай оповестив всех, что какое-то время, возможно, будет недоступна, она отправилась в своё первое большое путешествие.
Переговоры прошли на ура, китайские партнёры оказались весьма сговорчивыми ребятами, почти со всем соглашались, препонов особо не чинили, а на совещаниях в основном кивали. Со своей частью работы Лина разделалась за две недели, и уже почти поверивший своему счастью ПалКан, что называется, «с барского плеча» позволил ей распоряжаться оставшейся неделей по своему усмотрению. Ошалевшая было от неожиданно свалившегося на её голову счастья Лина, однако, моментально впала в тоску: свободное время начинается уже завтра и терять его ох как не хотелось, надо было срочно найти и заказать какие-то экскурсии, если это ещё возможно, но где и как, она понятия не имела.
Сущим спасением в этой ситуации оказался предоставленный им принимающей стороной переводчик Ши Гуан, чьё невозмутимое благодушие казалось Лине истинным проявлением восточной философии и восхищало её все две недели знакомства. Про себя она называла его Игуаном, что очень сочеталось с его зачёсанными с боков наверх гладкими волосами. Он сразу развеял её терзания, объяснив, что основные туристические места расположены далеко от их города, и поэтому будет дороговато, из-за перелета. А здесь, рядом, предлагается, пожалуй, один только вид отдыха, зато радикально отличающийся от типичных туристических туров, а именно: удалиться от цивилизации с целью познания самого себя на лоне природы и познакомиться с жизнью китайских крестьян. Таким образом, проблема выбора перестала существовать, и вопрос был решен. Игуан куда-то позвонил, обо всём договорился и велел Лине собираться, пообещав, что через полтора часа за ней заедут.
Дорога оказалась весьма живописной: старенькая «Нива», с натугой въезжала на холм, казалось, на секунду замирала на его вершине, открывая новый вид, уже несколько знакомый по многочисленным картинам, виденным Линой на торговых улицах. Однако один вид сменялся другим, за которым уже вставал новый холм на фоне всё тех же сизых гор на горизонте, новизна сменялась монотонностью, и клонило в сон.
Проснулась она от того, что кто-то трогал eё волосы. Машина стояла в тенёчке, водителя не было видно, а в открытое окошко заглядывали любопытные дети, что-то оживлённо обсуждали и громко смеялись. Лина за две недели уже успела привыкнуть, что натуральная блондинка вызывает особый интерес у местных жителей, но она всё время находилась в компании ПалКана и юриста, ставших здесь, на чужбине, почти родными, и чувствовала себя вполне уверенно в их солидном обществе. Она ведь одна никуда не выходила, подумалось ей вдруг, ни разу. Не то чтобы чего-то боялась, скорее, осторожничала, так, на всякий случай, да и шутка ли сказать - первый раз уехала за границу. А теперь... Лина почувствовала, как её зазнобило. А, собственно говоря, где она теперь?.. «Irgendwo im Nirgendwo» - вспомнилась ей услышанная где-то немецкая идиома – «Где-то в нигде». Эта дополнительная поездка свалилась ей как снег на голову, она не успела ничего уточнить и теперь начала потихоньку впадать в панику. Решительным усилием воли она остановила внезапно набежавшие слезы, вышла из машины и огляделась по сторонам.
Она увидела симпатичный домик с красной лакированной крышей. Он гордо возвышался всеми своими тремя этажами над деревенской немощёной улицей, по которой лениво бродили утки. Лина решительно поднялась по ступенькам и вошла. У неё сразу отлегло от сердца - внутреннее убранство выдавало типичный отель: стойка ресепшен, за ней пожилая женщина в белой блузке и даже с бейджиком. В кресле Лина увидела свою сумку и совсем приободрилась, ей уже представился симпатичный номер и большая кровать, накрытая вышитым шёлковым покрывалом. После тяжелого сна в трясущейся машине очень хотелось лечь и вытянуться, а ещё поужинать - выехали сразу после завтрака, а сейчас уже темнело… Сколько же они ехали?
Лина подошла к стойке, поздоровалась и представилась, почувствовав себя вдруг ужасно взрослой и самостоятельной, прямо-таки бывалой путешественницей. Но тут её ждало разочарование – по-английски женщина не говорила. Ну, то есть, совсем не говорила, ни слова, только молчала, да и то скорее по-китайски – невозмутимо и даже слегка назидательно, так учительница молча смотрит на разболтавшихся первоклашек, взглядом призывая их соблюдать тишину. Лина предприняла ещё несколько безуспешных попыток объясниться и притихла. Осознав бесполезность слов, она молча показывала свой паспорт, надеясь, что её опознают по имени и отведут уже, наконец, в номер, а завтра, глядишь, придут другие сотрудники, и всё как-то разрешится. Она очень надеялась на это «завтра».
Помолчав еще несколько минут и, видимо убедившись, что гостья выговорилась окончательно, женщина наконец-то заговорила сама, громко и отрывисто, от чего Лине сразу стало казаться, что та на неё сердится. Говорила она по-китайски, старательно помогая себе жестами. Лина всеми силами старалась её понять, невольно повторяя отдельные движения, и тут её осенило – она взяла со стойки лист бумаги, ручку и начала зарисовывать объяснения. По всему выходило, что надо подняться по улице, повернуть направо и идти вдоль чего-то высокого до дома, в котором следовало есть, медитировать и спать, телефон же следовало оставить в отеле. Посмотрев на рисунки и подтвердив их правильность энергичным кивком, женщина начала потихоньку теснить Лину к дверям, резким взмахом руки предотвращая все попытки задать уточняющие вопросы. Оказавшись на крыльце, она невозмутимо заперла дверь и преспокойно ушла, оставив Лину в полном одиночестве.
Машины, которая ее привезла, уже не было, детей тоже, пустынная улица довольно круто вилась по холму, солнце садилось. Лина была опустошена долгой дорогой, утомительной беседой и острым чувством одиночества, внезапно навалившимся на неё. По рассказам друзей она знала, что в отпуске так бывает: людей по прибытии заселяют в другой отель, или, проживая в одном отеле, завтракать и обедать положено ходить в другой, соседний, или даже, что постояльцы живут в маленьких бунгало на большом расстоянии от бюро. Делать было нечего, и Лина побрела по улице вверх, надеясь успеть до темноты и предвкушая вкусный ужин - над всеми впечатления сегодняшнего дня главенствовал здоровый молодой аппетит.
Довольно скоро Лина дошла до высокой живой изгороди, значительно выше её роста, уходящей далеко налево и направо, улица здесь кончалась, зато с внешней стороны вдоль изгороди шла дорожка, посыпанная мелкими охряными камешками. «Дорога из желтого кирпича» - нервно хихикнула про себя Лина, поворачивая, как было велено, направо. – «Что ж, посмотрим на местный Изумрудный Город». Дорожка шла по хребту холма, с одной стороны живая изгородь, с другой – пологий склон, спускающийся вниз террасами, похожими на длинные узкие ступеньки для неведомого великана. Солнце спускалось всё ниже, и Лина прибавила шагу, прислушиваясь к хрусту камешков под ногами и с удивлением осознавая, что в остальном тишина стояла полнейшая, совершенно непривычная ей, коренной москвичке. Дорожка плавно повернула и вывела Лину прямо к домику, скорее даже, беседке, такой миниатюрной, что казалось, шкатулка-переросток затерялась здесь под низким, но раскидистым деревом, сразу за которым начинался склон всё с теми же террасами.
Лина ещё постояла, полюбовалась на всю эту красоту и вошла. В глубине беседки виднелась расписная ширмочка, за которой прятался импровизированный, но аккуратный санузел, пришедшийся как раз кстати. Внешние же стены большей частью отсутствовали, в некоторых проемах их заменяли резные ставни, открытые сейчас нараспашку, границы пространства были обозначены легкими занавесями из отдельных тесёмочек с нанизанными на них бусинами, при виде которых Лине сразу вспомнилось слово «кисея». Большую часть помещения занимала низкая деревянная кровать, на которой лежала её сумка, непонятно как переместившаяся сюда из запертого отеля, и куча разноцветных подушек разных размеров, поодаль стоял столик на низеньких ножках, заставленный многочисленными мисочками и тарелочками с разными вкусностями. И вот тут уж Лина угостилась на славу! Проголодавшись ещё сильнее после долгой прогулки по свежему воздуху, она отдала должное и угощениям, и сливовому вину, с удовольствием компенсируя себе вынужденный разгрузочный день. Сидя на полу и даже не пытаясь устроиться поудобнее на груде подушек, она ела с таким аппетитом, которого не замечала за собой уже давно - в её окружении было принято следить за фигурой и вообще вести здоровый образ жизни.
После ужина Лине, как было принято говорить в её семье, «захорошело». Движения стали плавными, неторопливыми, дыхание спокойным, а настроение благодушным. Она налила себе чаю из керамического чайничка, подогреваемого снизу маленькой свечкой, довольно потянулась и решила, что начало незапланированного отпуска, несмотря на всю его сумбурность, можно, пожалуй, считать удавшимся.
Проснулась она легко и как-то с удовольствием, не имея ни малейшего понятия, который час, и наслаждаясь сознанием того, что никуда не надо спешить - ни на работу, ни, тем более, в институт. Еще немного поблаженствовав, потягиваясь, как кошка, Лина умылась и пошла обратно в отель, думая о том, что эта ночь в одиночестве, да ещё и без постоянно отвлекающего телефона действительно пошла ей на пользу. Она бодро шла по знакомой дорожке, любовалась на соседние холмы с их странными продольными ступенями - было похоже, что склоны причесали огромной гребенкой. Низины тонули в утреннем тумане, так что холмы казались островами, непременно таинственными. Она не боялась заблудиться - не имея возможности свернуть влево или вправо, ограниченная изгородью и склоном, она могла идти только вперёд или назад, и это почти полное отсутствие выбора удивительным образом делало существование проще, а оттого приятнее и как-то надёжнее. Она шла, прислушиваясь к щебетанию птиц, незнакомому, но гармоничному, как и всё в природе, и любуясь завораживающим видом - туман постепенно рассеивался, отчего холмы казались выше и как-то монументальнее, и вскоре дошла до просвета в живой изгороди, свернула на улицу и стала спускаться. Что-то царапнуло её глаз, какая-то неправильность… Погружённая в свои ощущения, она не сразу сообразила, в чём именно дело, а поняв, долго не могла сформулировать словами простую, в сущности, вещь. Спускающаяся вниз улица хорошо просматривалась далеко вперед, только вот трёхэтажного дома с красной лакированной крышей на ней не было.
Лина вздохнула, всеми силами стараясь не впадать в панику. И вчера, и сегодня она была переполнена впечатлениями и совершенно не обращала внимания на то, сколько времени занимала дорога, видимо, она пропустила свой поворот, вот и всё, ничего страшного. Она снова вышла на гребень холма и пошла налево вдоль изгороди, которая тянулась далеко и неожиданно обрывалась у склона, не предполагая возможности спуска.
Пройдя для надежности ещё раз туда и обратно, Лина окончательно убедилась – был склон, были дорожка, беседка и живая изгородь с одним единственным просветом, который вёл в деревню. Вроде всё правильно, вот только где отель?..
Лина присела на скамейку, находясь в полнейшем недоумении и не зная, что предпринять. Она чувствовала себя потерянной и очень обрадовалась, когда к ней подошла бодрая старушка, не говорящая по-английски, и решительно увела её в дом, где за большим столом завтракали (или уже обедали?) несколько человек, которые восприняли её появление, как нечто само собой разумеющееся, и стали наперебой угощать её. Лина уже знала, что отказываться от еды невежливо, к тому же она была голодна. Китайцы выглядели спокойными и благодушными, их, похоже, совершенно не удивляло, что им на голову свалилась какая-то блондинка, они разговаривали друг с другом и смеялись. Лина ничего не понимала и чувствовала себя не в своей тарелке. Попыталась было объясниться уже проверенным способом - рисунками, но взрослые не обратили на них никакого внимания, зато сидевший за столом ребёнок лет трёх пришел в восторг и просил ещё.
После обеда Лина, чтобы не оставаться в долгу и избавиться от чувства неловкости, помогла убрать со стола, потом хозяйка поставила на стол миски с какими-то черными бобами и стала сшелушивать с них тонкую шкурку. Это называется «лущить», мелькнуло в голове у Лиины. Не задумываясь, совершенно автоматически она стала помогать. Хозяйка напевала медленную, успокаивающую песню с совершенно непривычной мелодикой, а Лина думала о том, каким неожиданным образом порой слова обретают смысл. Потом её пригласили во двор, где спокойные и невозмутимые старики неспешно играли в го и нарды. Лина, уже переставшая чему-либо удивляться, неожиданно увлеклась игрой. После нескольких затянувшихся партий был сытный ужин, а когда начало темнеть, она отправилась к себе в беседку. Голова у неё гудела от общения и обилия впечатлений.
На следующее утро, когда Лина пришла в деревню, несколько десятков человек занимались на улице плавной гимнастикой с мягкими, почти танцевальными движениями. Понаблюдав какое-то время, она, неожиданно для самой себя, присоединилась к ним, а после завтрака во дворе её ожидали уже несколько детей с блокнотами, все требовали рисунков и шумно радовались новому развлечению.
Как-то незаметно она оказалась вовлечена в жизнь деревни. Она приходила теперь пораньше, чтобы успеть к самому началу гимнастики, очаровывающей своей умиротворяющей медлительностью. Её постоянно зазывали к себе, усаживали за стол и угощали. Женщины, увидев её интерес, привлекали к работе по дому. Вместе с ними она тонко резала домашнюю лапшу, лепила пельмени, шинковала овощи, собирала мандарины, кормила уток, занималась плавной китайской гимнастикой и даже топила традиционную угловую печку. Однажды её пригласили на экскурсию вниз по длинной деревенской улице к самому подножью холма, где находились искусственные пруды, в которых разводили креветок, а потом мазали пахучей холодящей мазью её обгоревшие плечи. Лина чувствовала себя буквально сыном полка, или, правильнее было бы сказать, дочерью деревни. Все охотно принимали её помощь, а она рада была стараться, эти простые понятные занятия наполняли её жизнь каким-то правильным смыслом, приносящим удовлетворение и чувство собственной нужности. С детьми сложилась новая игра: они рисовали что-то сами по мере своего умения, а она, рассмотрев рисунки, парой штрихов превращала их во что-то необычное, неожиданное. Они были в восторге, громко смеялись, и совершенно неожиданно для себя, уже и она сама весело смеялась вместе с ними. Видимо, в знак благодарности, они отвели её к старику-художнику, который дал ей пару уроков традиционной китайской живописи и росписи по шёлку.
В деревне вокруг неё все время были люди, громкие, но спокойные, неспешные, но много успевающие. И она тоже настроилась на этот ритм - куда-то подевались постоянные и такие привычные, въевшиеся за годы жизни в мегаполисе, утомляющие и выматывающие суета и спешка. И понимать людей стало проще - как выяснилось, можно объясняться, и не зная языка, на уровне взглядов, жестов. Через какое-то время она перестала слышать, что говорят вокруг неё, сосредоточившись на своих мыслях, а потом не стало и мыслей, по крайне мере, мыслей, сформулированных словами, остались образы и ощущения, которые становились всё ярче и осязаемее. Она, самозабвенная болтушка, вынужденно молчала, у неё просто не было собеседников, хотя вокруг неё постоянно велись разговоры. Её мир сжался до размеров этого холма, окружающие пейзажи казались красочной декорацией, а остальной мир - не более, чем странной легендой. И только пару раз мелькнула мысль о том, что в Москве, которая расположена так же далеко от Китая, как и Китай от Москвы, по-прежнему течёт своя особая жизнь, которая ещё совсем недавно казалась ей не просто правильной, а единственно возможной.
В очередной раз неспешно шла она от беседки вдоль живой изгороди. Погружённая в себя сиюминутную, не скатываясь в прошлое и не пытаясь заглянуть в будущее, что придавало какую-то устойчивость её теперешнему бытию. Незнакомое прежде ощущение «здесь и сейчас» перестало быть утлой лодочкой между «раньше и потом», а стало незыблемой твердью её существования. Лина дошла до деревни и, занятая своими мыслями, не сразу поняла, что её удивило - проход в изгороди был не просто просветом! Удивительным образом часть стены из зелени была просто-напросто отодвинута в сторону, как дверь. Лина присела на корточки. Приподняв нижние ветки, она поняла – в этом месте кусты, или деревья, этого уж она не знала, росли не из земли, а из длинного узкого деревянного ящика. На колесиках!.. Это была своего рода калитка, замаскированная таким вот хитрым образом!
Восприняв этот факт, как должное и в чем-то даже само собой разумеющееся, Лина совсем уж не удивилась, увидев на улице трёхэтажный отель с красной лакированной крышей. Там почти ничего не изменилось, женщина за стойкой объяснила, что через час за ней заедут, и проводила в номер, где её уже ждали сумка-путешественница, заботливо заряженный телефон и довольно увесистый конверт, в котором оказались фотографии, подробно запечатлевшие все её приключения последних дней.
Когда Лина спустилась вниз, во дворе, за красиво накрытым столом, деловито подкреплялись перед дальней дорогой по-прежнему молчаливый юрист и явно довольный ПалКан.
- Хорошо отдохнула? – спросил он. – Молодец. Сейчас позавтракаем - и в аэропорт, заехали за тобой по дороге. Крюк, конечно, получился, но ведь сорок минут погоды не делают, правда?
- Да. – Ответила Лина на все вопросы сразу, а заодно и на свои мысли. – Конечно. Именно так.
Она уже чувствовала себя пойманной в клетку расписаний, договоренностей и обязательств.
В полёте она всё думала о том, как много вещей из тех, что её окружают и кажутся необходимыми, по сути, не очень-то и нужны: телевизор, например, маникюр, каблуки. Вот отчего она отказалась бы с наибольшим удовольствием, там это от будильника. Если хорошенько поразмыслить, то почти от всей своей привычной жизни она могла бы отказаться.
Кроме одного, самого главного, твёрдо понимала она, выходя в зал прилета и внимательно осматривая встречающих. Поймала в толпе самый родной, самый тёплый взгляд и пошла, пошла, как по мостику, соединяющему двух людей крепче иных уз. Внезапно помудревшая и повзрослевшая на целую жизнь, Лина подошла к обладательнице зелёных, как лист жасмина, глаз, обняла её за плечи и с облегчением прислонилась щекой к посверкивающей первой сединой макушке.
- Я скучала по тебе, мама, - прошептала она ставшим вдруг совершенно детским голосом. – Я очень по тебе скучала.
2016