После отмены карточек в 1947 году в булочную напротив нашего дома в Большом Каретном переулке на лошадях привозили мешки с мукой. Тогда с раннего утра вдоль всей улицы выстраивались очереди. Какой-нибудь активный гражданин или гражданка толстым химическим карандашом писали на ладонях жаждущих муки трехзначные номера. Чтобы твоя очередь дошла до продавца, иногда приходилось стоять весь день. Без очередей что-то купить, «достать» вообще было нельзя.
В начале пятидесятых годов мы снимали на летние сезоны дачи под Москвой, ведь мы весь год жили в одной комнате по восемь человек и нам хотелось, чтобы хоть летом мы смогли побыть на воздухе. Поэтому еще в мае мы с бабушкой стояли в Елисеевском гастрономе на улице Горького в огромных очередях за воблой. Мы покупали с ней пять килограммов воблы, она ведь сушеная легкая и пять килограммов – это было очень много.
Эту воблу мы брали на дачу. Наш обычный обед состоял из вареной воблы и картошки с огурцами. Помню, я очень любила это блюдо. Недавно купила две рыбешки в «русском магазине» в Киле и решила сварить. Резкий запах этого блюда выветрить можно было с большим трудом... Теперь я понимаю, почему тогда летом бабушка варила воблу на открытых террасах.
В 1961 году мы получили трехкомнатную квартиру в 36 квадратных метров на шестерых. Моя счастливая мама около восьми месяцев с шести утра до работы стояла в очереди на запись для покупки польского кухонного гарнитура за сто двадцать рублей. И как же мы были счастливы, когда купили его и установили в пятиметровой кухне! Кроме этого гарнитура в кухне мог помещаться только один человек, и чаще всего это была мама.
Вспоминаю один эпизод 1963 года, очень обеспокоивший моих родных. Мне хотелось купить меховую шубку для своей двухлетней дочки Тамарочки. Я взяла сорок рублей и поехала в ГУМ. Там на втором этаже в одном из салонов я увидела одну, единственную шубку, но какую? Это была роскошная шубка из белой блестящей цигейки. Я даже не могла мечтать о такой. Представила себе, как она будет к лицу моей темноглазой красавице. Вот только смущала цена, шубка стоила семьдесят рублей. Мой месячный оклад составлял тогда 140 рублей. Главное же заключалось в том, что в моей сумке в этот момент было только сорок рублей. Тогда я выписала чек за эту шубку и побежала к администратору ГУМа. Я объяснила, что живу на Юго-Западе Москвы, очень далеко, а денег с собой не хватает на покупку.
Администратор пошел мне навстречу и продлил действие чека на два часа, вместо положенных тридцати минут. И я бросилась домой. За один час я добралась до дома. Объяснила родным ситуацию, мне достали сторублевку одной купюрой, отложенную семьей на всякий случай, и я помчалась обратно в ГУМ.
До закрытия магазина оставалось три часа, до конца действия чека – один час. Я влетела в нужную секцию, заплатила деньги, взяла пакет с шубкой и решила отдышаться. Подошла к баллюстраде и заглянула вниз, на первый этаж. Огромная очередь, как стометровая змея извивалась по всему первому этажу к прилавку с надписью «Ткани». Сверху мне было видно, что очередь стоит за очень красивыми разноцветными хлопчатобумажными тканями индийского производства. Я сразу представила себе, какие красивые шторы могли бы получиться из этих тканей. Спустилась вниз. Материал оказался очень дешевым. Оставшихся у меня денег вполне хватало на десять метров ткани. И я встала в хвост этой огромной змеи. Все оставшиеся два часа до закрытия магазина простояла я в очереди.
Меня беспокоили две проблемы: я не могла сообщить домашним, где я застряла, в нашем доме-новостройке не было телефона, и я не знала, как прореагируют родные на то, что я истратила все деньги. Да и понравятся ли им занавески? Наконец, я оформила и эту покупку. Когда же мне дали в руки и второй тюк, я поняла, что не в состоянии его нести, так тяжелы были эти десять метров ткани.
Не помню, как я добралась домой, сначала пешком до метро, затем в метро до станции «Университет», и на автобусе уже до дома. Не помню. Звоню в дверь. На пороге перепуганные муж, мама и тетя. Тамарочка, конечно, уже спала.
Оказывается, родные собирались бежать в милицию. Муж думал, что на бегу я попала в какую-нибудь аварию; мама считала, что или у меня украли деньги, или украли шубу, но, видимо без борьбы я не сдалась! Их страх меня спас. Им было не до тканей. Главное, что я вернулась живая, да еще с такой роскошной детской шубкой. Бог с ними, с тканями. Тем более, что они действительно прослужили нам в качестве оконных штор довольно долгое время.
В восьмидесятые годы мне приходилось проводить утренние субботние часы в мясном магазине, расположенном в нашем же доме 83 по Ленинскому проспекту, чтобы попытаться купить мяса или колбасы. В будние дни вечерами ничего нельзя было купить. В субботу я выходила к открытию магазина, но все равно было уже поздно. К субботе еще ночью в Москву на экскурсионных автобусах привозили имеющих отгулы трудящихся не только из городов Подмосковья, но и из Владимирской, Горьковской, Калужской и Рязанской областей. Командированные в Москву из городов всех регионов СССР тоже были здесь, дежурили у магазинов с ночи. Моя сотрудница называла эти наезды десантами. Мы, москвичи, этих людей не винили. Они были ни при чем. Все, чем были богаты регионы страны, свозилось в Москву. Они приезжали купить у нас то, что производили у себя дома. Мы на них не обижались. Нам было плохо, так же, как и им.
На все продукты устанавливались нормы выдачи в одни руки, то есть одному человеку. Вспоминаю смешной телефонный разговор с четырехлетним внуком в 1989 году. Внук был большим любителем куриных яиц. «Бабушка, – доложил Леня, – сегодня мы с мамой два часа стояли в очереди за яйцами у метро «Преображенская». Нам дали двадцать штук. Мама сварила себе, мне и папе по две штуки. Сразу осталось так мало! Я понял, что куры не справляются. Так жить нельзя! Тогда надо, чтобы и лошади, и коровы, и свиньи тоже несли яйца!»
Вот так создаются анекдоты. Хохотали все наши соседи и знакомые, которым я пересказывала Ленины требования ко всем домашним животным. Мы единодушно решили послать письмо Михаилу Сергеевичу Горбачеву, который в то время издавал один указ за другим, и попросить его издать еще один по предложению моего внука.
На самом же деле всем нам было не до смеха. Люди в основном были озлоблены, раздражены, и не только покупатели, но и продавцы.
Но я вспоминаю и другие очереди, в которых приходилось мне стоять. В конце сороковых годов мы с мамой по воскресеньям стояли часами в очередях за книгами в магазин на Кузнецком Мосту. Как я любила эти очереди!
В июле 1955 года я, восемнадцатилетняя, с мамой и тетей Асей стояла в очереди, чтобы попасть на выставку картин Дрезденской галереи. Помню свой восторг от посещения этой выставки. Позже в конце семидесятых мы всей семьей с детьми стояли в очереди в Манеж на первую выставку художника Ильи Глазунова.
Не помню уже, в каком году должна была открыться выставка художников-авангардистов на территории ВДНХ. Ее не рекламировали, но мой муж, не профессиональный художник, но большой любитель (у меня здесь в Киле есть большая коллекция его картин и этюдов, написанных в шестидесятые и семидесятые годы) был знаком с некоторыми из участников этой выставки, знал об этом вернисаже, и мы с ним поехали на ВДНХ.
Длиннющая очередь расползалась по аллеям. Мы встали в ее хвост. Очередь не двигалась, хотя время открытия выставки уже наступило. Вдоль ограды ходили милиционеры, какие-то строгие неулыбчивые люди в штатском. Была даже конная милиция. Мне стало как-то неуютно, как будто я пришла не на выставку картин, а на какое-то подпольное сборище. Мы стояли долго, больше двух часов, но выставка так и не открылась.
Очереди – тоже часть моей жизни.