Жизнь и раньше подводила её к испытаниям. Ей уже случалось начинать с чистого листа, но то были другие обстоятельства. Сейчас же в её случае с якоря не снимешься и в новые моря не уплывёшь.
«Как же быть?», - думала она, разглядывая привезённые ей вчера сыном новенькие ходунки.
Она не погрузилась в депрессию. Она всегда знала, что ситуаций, даже самых трудных, избегать нельзя, через них нужно проходить — вырабатывать иммунитет. Она не впала в отчaяние, она просто не знала, что делать.
Первое время искала подсказки во всём. Обращалась и к тому, кто даровал ей эту жизнь. Тишина. Жизнь-то ей дали, а инструкцию к ней не приложили.
«Наверное, откажусь я от тренера и поплыву дальше, как могу . Не ждать же, когда распадусь на молекулы?», - решила она.
Способность найти точку опоры в неопределённости должна была трансформировать весь её жизненный опыт.
Мрaчных прогнозов врачи не давали, но они ничего и не обещали. Следовало научиться с этим жить. А как? С бренным телом понятно: оно бренно. И суверенно — ноги не могут и не идут, левая рука не всегда чайную чашку удерживает. Но есть ещё мысли, желания, страх, в конце концов.
Есть её нынешний мир — её дом и её сын.
Удивительно, но не было тоски по прошлому.
Свою квартиру поделила на жизненные зоны, как мир поделили на экономические.
«Больной зверь уползает, чтобы не портить стадо», - пришло ей на ум, когда она пыталась объяснить своё затворничество.
В её жизни даже появился мужчина. Она увидела его с балкона. Под балконом росли два больших тополя, почти раздетых ветром. Сквозь них уже можно было рассматривать двор внизу. Она даже рассмотрела бледность и усталость на слегка вытянутом лице мужчины. Захотелось погладить по щеке, обнять. В горле запершило извечное бабье желание( предтеча любви к мужчине) — пожалеть и защитить.
Однажды, кажется, прошлым летом, она уже видела этого мужчину. Он подъехал на коляске к машине с фургоном, откинул пандус, въехал по нему в фургон, проехал через него, пересел в кресло водителя и лихо вырулил из толпы, вечно занимавших полдвора, машин.
Тогда подумалось: «Любую ситуацию можно разрулить достойно»
Ей хотелось видеть его каждый день, поэтому, укутавшись, подолгу сидела на балконе. Её не покидала не только надежда, но и воображение создавало разные истории их неожиданной встречи. Эти встречи были немного театральными, но всегда красивыми.
В ванной, вглядываясь в своё отражение в зеркале, она не могла поверить в то, что её может не быть. «Без меня обойдутся все, кто рядом. И для мира я не представляю большой ценности, так как не оставляю ему ни «Моны Лизы», ни бульонных кубиков. Ну и что? Мне-то самой не плевать, как я переживу это», - думала она, продолжая рассматривать себя и называя «этим» свою болезнь.
«Какой же у меня сын будет красивый!» - вспомнила восхищённый взгляд мужа.
Вспомнила мужа. «Пора влюбиться», - думала она не раз, а потом встретила его и тут же решила: «Пора выходить замуж».
А что было началом их отношений? Случайность. Они встретились, кажется, на студенческой вечеринке.
Муж однажды рассказал ей свою историю их встречи. Это была история любви с первого взгляда. Муж никогда не был сентиментальным. Он был технарь, телец и лидер. Поэтому его история была красивой и правдой. Эта любовь не стоила ей никаких усилий — она была естественна, как любовь с первого взгляда. Вот она и растранжирила её, как бестолковый ювелир, не понявший истинной ценности своих изделий.
Большой и важной частью её жизни всегда была работа. Лучшая и единственная подруга Галка легко умела лавировать между личным и коллективным, а она - с трудом. Галка была стройна, обаятельна, и, время от времени, меняла любовников. Ей же этот вариант не подходил исключительно в силу её личной жизненной позиции.
« В нашей дружбе я больше получала, чем отдавала», - думала она с благодарностью о подруге.
В этом маленьком городке они оказались, когда муж наконец-то получил должность, о которой давно мечтал. Времени, как всегда, на долгие сборы не было. И они спешно переехали, оставив старые вещи и старых друзей в родном городе. «Ну ничего, не на всегда же», - уговаривала Галка её и себя.
«Нормальный коллектив», - вынес свой вердикт муж конторе, в которую протежировал её его новый шеф.
Как и положено в нормальном коллективе: начальник был дурак. Смеяться его шуткам входило в служебные обязанности, а ответить так, чтобы начальник рассмеялся — высшим пилотажем. Но он был главным, умной была Н.В., а между ними Лидия Борисовна. Преданная и влюблённая. Она, как сторожевая собака, кидалась на всех, кто близко подходил к начальнику. И все лезли из кожи вон, только бы не впасть к ней в немилость. Роль мальчика для битья принадлежала Виоллете Михайловне, похожей на состарившуюся болонку.
«Если представить, что лицо коллектива — это коллективный портрет из индивидуальных лиц, то где они столько уродов набрали? - думала она, рассмотрев через пару дней своих новых коллег. - Заражённое место»
В её прежнем коллективе все были объединены в небольшие группки, иногда и пары, как они с Галкой. Главное — эти дружеские объединения междоусобиц не вели. Умели принести в жертву общим интересам, а вернее, комфорту мирного сосуществования, свои амбиции и любовь к себе любимым. «Люди-то были в основном воспитанные», - вспоминала она.
В её новом коллективе не дружили, а сбивались в кучки, иногда переходя из одной в другую, и выживали, объединенные семейными тайнами и неосторожными откровениями.
«Мне кажется, я скоро сойду с ума», - жаловалась она мужу, но муж не жалел её. А не жалел, потому что не вникал. А не вникал потому, что, как всегда, не было свободного времени. Муж с головой ушёл в работу. Муж всегда делал то, что ему нравилось.
Она считала себя хорошей женой.
- Хорошую девчонку найти не просто. Знаешь, сколько нормальных пацанов страдает, - сказал как-то её сын.
В справедливости его слов она убедилась, когда он привёл Ингу познакомиться с нею.
- Киса, я задержусь, я к маме заскочил. Не тоскуй без меня, Зая, - говорил сын в телефон, вяло щёлкая пультом телевизора, развалившись в кресле отца.
Зая тосковала, и сын всё реже задерживался в родительском доме.
«Из всех функций жены во мне доминировали — хозяйка дома и мать нашего сына», - думала она, вспоминая свою семейную жизнь.
«А уж любовница из меня, - произнесла она вслух, - трудно представить хуже: верная, честная, но скучная».
И, когда в их отделе появился Эдик, в её личной жизни не было скучно, было обыденно.
Томила душу тоска по любви. Любовные томления — красивый анахронизм давным-давно ушедшей эпохи женщин с бледными лицами и в длинных платьях. Но было так.
Хотелось волновать и завоёвывать. Эдик разочаровал, Эдик легко завоевался.
От командированного Эдика потребовали зачем-то резюме. Мужчина присел к её столу и принялся строчить, то и дело поглядывая на неё
«Ещё листочек можно?» - спросил Эдик.
" Он что там, исповедь пишет?", - подумала она и протянула ему чистый лист.
Когда он ушёл, на столе остался лист с её изображением. На рисунке у неё были огромные глаза, из которых по щекам текли слёзы.
Она прыснула. Она уже знала, что их что-то свяжет
Вспомнила, как муж взглянул очень коротко, и отвёл глаза, когда она показала ему этот рисунок.
- Разве не понятно, что я надуваю декорации? - говорила она Эдику в ответ на его признания, что он впервые встретил такую женщину.
- Ничего, я и сам иногда пользуюсь этим приёмом в командировках, - отвечал он.
Эдик был умным. Эдик изобретал какие-то косилки или сеялки. Он, должно быть, считал себя завзятым сердцеедом.
Влюблённость Эдика не сбила, не удивила, она предчувствовала и сразу узнала в нём мужчину, способного в неё влюбиться
Она даже не знала, что её привлекло больше — то, что её полюбили, или то, что ей дарили цветы, ожидали в машине за углом, уговаривали встретиться.
В пятницу в отделе застолье. Очередной день взятия Бастилии.
Как всегда, всё на должном уровне: фрукты, хорошие закуски, дорогое вино. Умели в их отделе посидеть солидно .
- А я не хочу домой, - говорила быстро опьяневшая Виоллета Михайловна. -Кто меня там ждёт? - говорила она, наливая себе через край дорого вина.
После работы Виоллету домой повёз начальник.
В понедельник, во второй половине дня, секретарша Леночка принесла для ознакомления Виоллете Михайловне проект приказа об увольнении.
Все молча уткнулись в мониторы - в их коллективе чувство стадности возводилось до неотвратимости.
Виоллета Михайловна сидела, опустив голову. Из -под посеревших локонов Виоллеты на стол капали слёзы и расползались мокрыми пятнышками на титульном листе приказа.
Приказ, по просьбе Н.В., начальник не подписал. В очередной раз обиженная Виоллета продолжила работать в родном коллективе.
Нелёгкие воспоминания, но она не позволила их себе прервать.
«Если бы мне пришлось вернуться на эту помойку, я бы включила все локаторы и защищала каждую пядь своей совести», - думала она. Вот только легче от этих мыслей не делалось. И сердце сдавило.
«А что я могла?» - спросила она вслух.
«Ну, нет, - не разрешила она себе оправдаться, - выходит, если человеку повезло попасть в хороший коллектив — он милый и порядочный. А не повезло — он подлец и скотина, а не слишком ли просто?»
А вот муж никогда бы не смолчал, поэтому, наверное, он так поздно и получил эту свою должность.
Жизненных ощущений коллегам не хватало, поэтому в отделе их отношения смаковали. И ещё этих людей оскорбляла история чужой любви.
Их отношения забавляли только секретаршу Леночку.
«Немодно» - было самым важным критерием в её оценке всего. Иногда Леночка добавляла слово: «Ф-и-и!» Это был уже приговор. Немодными были их мужики, их машины, сумки и сапоги женщин из отдела.
История «этой старушки» и заезжего красавчика показалась ей модной и потому интересной. И плевать она хотела на то, что думают другие. А коллективное мнение требовало повиновения перед ними, раскаяния на миру.
Единственный человек, чье понимание и сочувствие были ей нужны, не мог помочь: как бы она смогла объяснить происходящее мужу ? А самым правильным было попытаться это сделать, как просило того её сердце.
Она, конечно же, чувствовала себя виноватой, но ей и в голову не приходило, что своим поведением она оскорбляла представления своих коллег о порядочности.
И покаяния, которого требовали скучающие моралисты, не случилось. Здравый смысл не позволял ей принять это всерьёз.
И тогда Лидия Борисовна поручила Виоллете позвонить её мужу.
Муж не захотел выслушать объяснений. Муж не позволил ей оправдываться.
«Я не смогу тебя простить. Я буду тебя постоянно упрекать, а ты этого не достойна», - сказал он, уезжая в Челябинск. Почему в Челябинск, она не знала. Она больше ничего не знала о своём муже.
«Мой муж меня любил», - сказала она себе вслух. И захотелось завыть в голос.
«У меня не хватило сердца любить его. Я не способна никого любить», - неожиданная, как откровение, мысль предстала перед ней. Стало пусто и страшно, через мгновение она заплакала, а следом запричитала бессвязно, сама толком не понимая о чём, какими-то словами, появившимися откуда-то против её воли.
«Мама, мамочка», - скулила она, перейдя на диван. Потом посмотрела на себя, как бы со стороны, и ей стало неловко за театральность происходящего.
Наступали сумерки. От свинцовых туч потемнело вокруг. Пошёл дождь. Холодные капли его, барабаня, разбивались о стекло. Она включила лампу под жёлтым абажуром — дождь исчез, остался только шорох льющейся воды за окном. Прислушалась к своим мыслям. Где-то в глубине мысль, что она когда-то совершила непоправимое.
«Мой любимый... Мой единственный, я не смогу жить без тебя», - сказала она креслу напротив.
На неё навалилась огромная усталость.