Автор и Муза

Аполлинария Овчинникова
                Моему Музу               

***
- Ну, давай, рассказывай! – она укладывает кудрявую голову на сгиб его руки и всматривается в лицо.
Запутавшиеся в кудряшках соломинки задорно выглядывают из солнечной шевелюры.

- О чём? – улыбается он, разглядывая ее сквозь ресницы.
- Ну, - она приподнимает голову и укладывается щекой ему на грудь. – О себе. Что у тебя нового? О чём молчишь… О чём никому не рассказываешь…

Он хмыкает:
- Тебе это, действительно, интересно? – тянется, вытаскивает из копны сена травинку и покусывает ее, растворяя на языке едва уловимый горьковатый вкус уходящего лета.
- Конечно! - она поднимает голову и быстро чмокает его в подбородок. – Давай, рассказывай!

Опираясь на локоть, он перекатывается и оказывается над ней:
- А может, ещё раз?
Она упирается кулачками  в его грудь и с возмущением в голосе произносит:
- Ты и так слишком вольно со мной обращаешься! Пусти!
- Скажи еще, что тебе не нравится? – смеётся он.

Она смотрит на него, сдвинув светлые брови, затем легко вздыхает и, заразившись его улыбкой, улыбается в ответ:
- Если бы не нравилось, я бы не приходила к тебе так часто!
- Так в чём же дело? – не отстает он.

Продолжая удерживать его, она с ехидцей в голосе, произносит:
- Когда я откликнулась на твой призыв, то, увидев тебя, подумала: «Какая удача! Мне достался зрелый, умудрённый жизненным опытом автор, а не какой-нибудь мальчишка, все сюжеты которого вертятся вокруг любовных сцен и всяческих баталий!»
- Но, ведь я… - начинает он.
- Молчи! – узкая ладонь ложится на его губы. – Я думала, мы будем сидеть вечерами на кухне, пить чай с вишневым вареньем, обсуждать Пушкина, Гёте и Шопенгауэра и всё это под нетленные произведения Рахманинова, Бетховена и Дебюсси! И изредка, ты будешь угощать меня миндальным пирожным!
Он виновато опускает голову, вздыхает:
- Каюсь, милая, про пирожные я как-то не подумал…
- А что в итоге!? Каждый раз я ухожу от тебя в растрёпанных чувствах и одежде! – деланно возмущается она. - Мне требуется не менее получаса, чтобы привести себя в порядок прежде, чем предстать перед Громовержцем!

Она усиливает нажим, вынуждая его улечься рядом.

- Давай, рассказывай! – её голова возвращается на его плечо.
- Может, лучше обсудим мой новый сюжет? – он обнимает её.
Выбравшись из-под его руки, она снова супит светлые бровки:
- Твой сюжет уже здесь, - стучит пальчиком по его лбу, - и мне он нравится. И ты это знаешь, потому что, если бы он мне не нравился, я бы нашла, как тебя уколоть!
- Ладно, ладно! – он тянет её к себе, обхватывает руками. – Слушай.

Он рассказывает ей о своей работе, о новом напарнике и новом оборудовании, о том, что заказов становится меньше, что у него скопилось море дел, что следующая поездка может оказаться затяжной, что лето заканчивается и, что многое в этом мире оказалось не таким, каким виделось лет двадцать назад.

Она трогает прохладными пальцами его губы:
- Солнце почти встало… Мне пора…
Он прижимает её к себе, целует в макушку и тихо произносит:
- А вот, возьму и не отпущу… Что будет?

Она замирает в его руках испуганной рыбкой и, поведя плечами, выбирается из его объятий. Поправив полупрозрачные крылья, бросает на него взгляд через плечо:
- Я стану обычной женщиной, и ты сможешь любить меня столько, сколько сможешь.
- Начало мне нравится! – он садится рядом и, задорно улыбаясь, смотрит на нее во все глаза.
- Ты напишешь несколько книг, и, может, даже прославишься.
Заметив её настроение, он придвигается ближе, заглядывает в ее глаза:
- А ты?

Она смотрит на поднимающийся над лугом красноватый шар, роса в траве блестит, словно слёзы ночных нимф.

- А я сниму свои крылья и спрячу их в самый пыльный и дальний угол твоего чулана. Сменю это, - она расправляет на себе полупрозрачную тунику, окутывающую её туманом, - на светлое платье и фартук. Буду печь тебе пирожки с капустой, и кормить борщом.
- А почему так грустно? – не понимает он.

Она смотрит на него, касается щеки, скользит рукой ниже, проводит пальчиком по его груди:
- Потому что, пройдет несколько лет, и ты начнёшь звать другую музу.
- Вот, уж это - вряд ли! – с возмущением в голосе восклицает он.
- Глупый, - грустно улыбается она. – Так уже было, и не раз. Слушай, раз спросил.

Она поднимается, босые ступни утопают в мягком сене, легкая материя не скрывает изгибов ее тела и на мгновение ему кажется, что она исчезнет прямо сейчас.

- А я начну грустить, - она подставляет лицо лёгкому утреннему ветру, - и пойду в твой чулан, чтобы посмотреть на свои крылья и не найду их там. Грусть со временем вымоет солнце из моих глаз и волос и однажды, проснувшись, ты не найдёшь меня рядом… Мне пора, милый, – она поворачивается к нему, пряча в глубине глаз сиреневую грусть.

- Ты придешь ещё? – он ловит её руку.

Она наклоняется, касается губами его губ и с любовью смотрит в его глаза:
- Конечно. Тебе стоит только правильно позвать. Я же – твое воображение. Я всегда живу здесь, - она снова касается его лба кончиком пальца. – Ты меня выдумал, милый Автор.
Он ловит её пальцы, подносит к губам:
- А я? Я для тебя, тоже выдуманный?
Она смеется, наклонив голову к плечу:
- Точно - глупый! Ведь я - женщина! Я могу оживить любую картинку. Ты для меня самый, что ни на есть, настоящий! А теперь, закрывай глаза.

«До встречи!» - слышит он издали, ловя сквозь опущенные ресницы исчезающий контур.

… Он открывает глаза. Утренний ветер колышет лёгкую занавеску. Солнце только встало, из открытого окна веет ощутимой прохладой – последний месяц лета.
Он откидывает покрывало, осторожно поднимается, стараясь не разбудить спящую рядом супругу. Первый утренний луч касается её волос, и они вспыхивают робкими солнечными бликами.

Он босиком выходит на крыльцо, садится и долго курит, пока свежесть утра, словно вежливый сыщик, не начинает обыскивать его тело холодными ладонями. Лохматая псина, почувствовав настроение хозяина, виновато жмётся к его ногам, и он, почесывая её за ушами, приговаривает:
- Нормально все, Альма. Хорошая девочка…
Загасив окурок, он поднимается, трогает ладонью заросший подбородок, вспоминает Её поцелуй и усмехается.
- Пойдем, Альма, пара часов у нас есть.

Обойдя дом, он подкатывает к стене берёзовый чурбан, встаёт на него, тянется рукой к стрехе и достаёт толстую тетрадь с заложенной между листами авторучкой. Легко спрыгивает и, свистнув собаку, идёт в сторону гаража…

***
Август 2013.