Балалайка.
Огромные колёса славного и синего Белорусского трактора смачно чавкали по чёрной дорожной грязи. Ненавистные капли ночного дождя лепили в горевшее лицо молоденького тракториста, мигом смешивались со слезами и становились солёными. А там по ходу кругляк луны, сорванный с низкого неба, упал таки чертыхаясь и теперь мокрый, недовольно ругался. Ярился ветер в кронах пыльных деревьев, рвал с берёз серёжки и только бродячий дуб бодался с ним почти равноправно, не сдаваясь. Косоглазый на одну фару аппарат вырвал его на мгновение из темени. Отчего тот, выбросив огромную тень о правую руку, поторопился опять попрятаться за кюветом.
«А почему именно тракторист мокнет под проливным дождём?» – справедливо спросите вы. – «Ведь там же кабина». Но её нет, как будто не было. И обдирают дождинки кожу с лица, не загораются спички, и вымокла насквозь пачка сигарет. Курево хорошее, из большого города. И бессильные слёзы, не сдерживаясь текут по щекам, по подбородку и за пазуху.
Вон она потерпевшая полная луна бесполезно попыталась вырваться, поскользнулась, покатившись по мутной воде в грязь. Увернулась от колёс, раскололась на черепки, лун стало много, много, мнооогооо! А в глазах у парня ярится разворот, визг тормозов и удар боком о малахольно стоящий у обочины белокаменный амбар. Кабина тогда обидчиво заскрипела, аж звонко лопнули крепёжные болты, и, прихватив по дороге фуражку, оторвалась.
Всё заглохло.
Приезжало, часа через два, ГАИ. Составляло протокол, а безобразный краник, самым последним предсмертным движением поставил нетленный «Беларусь» на колёса. Две свиньи подозрительно выглянули из-за угла и как истинные христопродавцы, посмотрели, куда то вдаль, масляными глазками. Пришла и встряхнутая старая бабка, постукивая по впалой груди земли сухой липовой палкой. Хитро шепелявя, разяще спросила:
- Чяво тут?
- Права твои мы попридержим – меж тем вбухал слово сержант. – Пока людей не поисколечил и в тюрягу не засел. В Бутырку к примеру. Там и доучишься, там и полное образование заполучишь, и красный диплом с позолоченными буквами. Шляпа ты, на ровном месте зигзаг дал.
Колёса впали, не по доброй воле, в глубоко пробитую колею и оттого жидкая грязь метнулась оттуда по сторонам. Двигатель всё слышнее троил своим промасленным нутром, исподтишка сбавляя обороты. Наконец всё затихло. Трактор, споткнувшись встал и тогда парнишка, ударившись грудью о стену дождя пошёл дальше пешком, приволакивая левую ногу.
Дождь вместе с подчинённым ему туманом встал на пути. Дорожное месиво подковыривало с ног коричневые полуботинки, а он в упор шёл, оплакивая себя и костеря вполголоса нынешний день. По верху судорожно на
самом полном ходу гудели серые облака и невидимые филины ухали ему во след. Куда идти? В какую сторону? Всё сплошь в дождливом мареве, вот и дорога ушла из – под ног, что бы из-за дальней лесопосадки алчно сверкнули волчьи глаза. Волк боится только огня, а тут темь.
- ААААА – завопил тракторист, но вышел всхлип, которого испугаться было неприлично. И вот пары глаз разделились, теперь они были и близко слева, были и подальше справа. Скоро, не сговариваясь на таком расстоянии, светлячки начали сходиться. Шаг за шагом, скачёк за скачком, неумолимо и предсказуемо.
И вдруг наваливаясь сзади, больно ударили в спину неуёмные фары мокрого автобуса. Он обернулся, растопыривая руки, что бы увидеть, как в разрыв облаков улыбнулась ему голощёкая луна…
А начинался этот день удивительно легко и просто, когда красавчик рассвет очаровал всех и вся алой полоской по далёкому горизонту. Студент Сельскохозяйственного института, накануне прибывший в «Сельхозтехнику» на практику, с дальнейшей пролонгацией в каникулы, получил в пользование трактор. Правда бывший одноклассник, Лёнька Лимошин, слесарь машинно-тракторного парка сказал на то честно, по – дружески, речитативом:
- Тормоза хреновые, стаканы расточены, подшипники в крестовине рассыпаются, кабину со списанного воткнули. Ты, Валерка, лучше будет, в помощники ко мне иди, от проблем то. Будут, кому не лень, шпынять на станцию за удобрениями и день и ночь, а ты подчиняйся. В кино некогда сходить. На танцы.
- Заработать мне Лёнь теперь надо, кровь из носа – вздохнул студент и оглянувшись в близкую токарную, где трудился будущий тесть добавил. – Инструмент купить.
- Да мы из кладовки натаскаем! – воодушевился друг.
- Там таких ни в какую нет – ещё пару раз озабоченно оглянулся Валерка. – Музыкальный. Я в оркестре институтском играю, на балалайке. В магазине видел, загляденье, но дорого. Струны из лески, от неё блики как от воды, во все стороны.
- А помнишь, я в клубе на контрабасе бухал? – вспомнил Лимошин. – В девятом классе. Может десятом, Лидке моей указательный палец прищемили.
- Замечательно. Не обязательно всё без разбору трогать.
- Ты Кочергин особо не лихач, тише едешь, назад быстрее вернёшься. -
явился с планёрки завгар. – Молодо – зелено. Иди путевой лист получи, да и вперёд, нечего тут в тенёчке прохлаждаться. Может два рейса суспеешь, ругаться не буду. Значит – на станции удобрения в мешках загружаешь, в Высокие Елани везёшь, разгружаешь.
- Это ж ещё двадцать вёрст, да по свежей пахоте. Ничего себе два рейса, тут один огнём в пятки ширяет. Поди и разгружать на месте некому, все спят вповалку, квасу нахлебавшись. Там край тёмный. Староверы.
- Что умный? Оно и видать! Высокинские мужики, тебе сосунку, что соли в одно место насыпали? В правлении телефон у них, позвонишь, если что, подмогу вышлем. А могёт нет.
- Ага, – он косо глянул на разгоравшееся солнце, чуть прикрытое по краешку облачком. – Пора.
Постучал скошенным каблуком по огромному колесу, отчего то ошарашено запахло завулканизированной резиной и обиженно нахмурилось. Почесал отросшими ногтями в районе затылка, решительно присвистнул. Забравшись в кабину, погладил чёрный эбонитовый руль, завёл. Аккуратно, как учили, тронулся с места, погромыхивая тракторной тележкой. Заметил только, как завгар широко окрестил его во след православным крестом:
- С почином!
До станции то дорога кое где даже асфальтирована. Правда огромные колдобины злостно поджидают тебя нагло развалясь на полотне, а в кюветах, занесённые туда шальным ветром покоятся обрывки газет, сигаретные бычки и рваные литые калоши. Зато простор до самого горизонта и из лесопосадок пахнет грибами и валежником.
Посигналил прошуршавшему навстречу зелёному «Москвичу», да так, что тот застенчиво посторонился, мол – «большому кораблю, большое плавание». Клубилась пыль, как драконий хвост, знай наших. Лихо проехал последнюю деревушку, с выставившим на самую дорогу белый бок амбаром, привязанная за колышек коза озадаченно отвернулась…
У вагонов в ленивом тупике колыхалась, покуривая огромная очередь из автомобилей, тракторов, подвод. Далеко, за полынью, кричал благим матом маневровый паровоз, со звездой на груди. Грузчики, погромыхивая кирзовыми сапогами, своё дело знали туго. Бери меньше, кидай дальше, пока летит, отдыхай. Валерий, с помощью логарифмической линейки прикинул время, озадаченно понял – не скоро. Часам к четырём.
- Эй, мужики, кто крайний!? – крикнул на всякий случай. – Успеем до обеда? Мне назад шестьдесят километров.
- Тады ночуй здеся, завтра впопыхах первый будешь – посоветовал старый дед, поправляя торбу с овсом у морды хилой кобылы. – Вон в сторонке трахтур поставь, пусть травку пощиплет, а ты на танцы в клуб железнодорожников. Страшное дело!
Но тут ещё никудышный «ЗИЛ» поломался нутром, кашляет, а с места ни-ни. Стал поперёк переезда, пузыри пускает. Шофёр из-за руля вывалился, руки растопыривает, а толку. Все, кроме грузчиков, разом активизировались советы давать, перебивают друг друга, аж покраснели.
- Айда гуртом навалимся, толканем под зад, ей бог сдюжим – догадался один. – Вон, за линию, в тупик. В тенёчек.
- Взяли! – тут же обозначился и лидер, мужик в промасляных насквозь шароварах, надутых на коленях. – Раз – дваааа! Упёрлиииись!
Грузовик неохотно поёрзал лысыми колёсами, но деваться некуда, один проворот резины в песке, другой. Благополучно пошёл понемногу, испугав задремавшего за шлагбаумом гривастого конягу, попытавшегося копытом переломить осиновую оглоблю. Не получилось. Не получилось и удило перекусить, а ещё в шорах.
- Тпррру! – напрягся возница. – Балууууй мне!
Очередь восстановилась. И уже на стоявшем под малахольным забором топчане защёлкали бок о бок доминошные бока. Захватывающая игра, не разберёшь где игроки, а где болельщики, лезут друг на друга. Исподтишка собачатся острыми локтями, напролом завязываются тугими узлами.
- Лысого кто спрятал!!!? Где пустышечный!!!? – визгливо орал один в ухо противника. – В рукаве, да!? Морду бандитскую тебе набить за это?
- За дупель не бьют по закону! – раскраснелся другой.
- А за шестёрочный? Мне самому в охотку били – ярился мужик в шароварах. – Не один раз зато. В Москве, на Казанском, когда я из армии прилетел.
- Трепло! На паровозе не летают.
- Раньше было.
Валерий в матчах не участвовал. Трактор хоть и завёлся со второго раза, громко чавкнув, но никто разгорячено не заметил. По обочинке к раскрытому боку вагона встал, накладные передал учётчику, а грузилам кого
грузить, без разницы. Скатертью дорога. А когда достал логарифмическую линейку, подсчитать количество мешков, те даже ускорились. Двое на тележке тракторной укладывают, двое подносят из полутьмы вагона, пятый покуривает в сторонке. Чалый дым кочевряжится вон на улицу, складывается в пять одинаковых Олимпийских колец, что бы хмуро помотаться осиновым дрожащим холодцом и растаять бесследно. Тут и земля затряслась мелкой тряской, словно чайная ложка в подстаканнике, посыпался песок из щелей под потолком. Видно его и возили в таре на колёсах раньше, при царе – горохе. Прибыл гладко выбритый встречными ветрами экспресс, с широкой белой полосой по боку и ласково отутюженными занавесочками на окнах. Специально обученные путевые рабочие, специальным же нелёгким инструментом, подобострастно застучали по бокам, звонкой легированной стали колёс.
Игроки тут опомнились, похватали мятые кепки. Нахлобучились. Первым, как подобает, зашипел лидер, в захудалых шароварах:
- Ты, пистон, почему без очереди!? Мать…(запикано тут много слов, но на одно пиков не хватило)…сука… Убирай свой архивный тарантас от греха подальше, убирай пока кровь не пролилась.
- Так вы же так стучали, что грачи из тёплых гнёзд поснимались и за Универмагом укрылись. А я спрашивал, кто последний, клянусь – приложил ладонь к груди Валерий. – Вон дед подтвердит.
- Подтверждаю – не соврал старый, покорно поправляя видавшую виды торбу у лошадиной морды. Та тоже кивнула.
- Ну пущай тады! – дружно заволновался разномастный народ. – Не разгружать вдругорядь, нам же доле. В следующем разе дважды отстоит! Учётчик, зафиксируй!!!
- Спасибо мужики! – возликовал студент. – Магарыч за мной!
- Учётчик, запиши!
- Схвачено! – утвердил тот, словно печать круглую и синюю поставил, победно оглядев всех.
А трактор уже рвался назад, от нетерпения мигая грязными фарами. Там за городом простор полей со столбами пыльных вихрей и ореолом округ солнца, там светло и широко. Лишь иногда, по ходу, невзрачный листочек, оторвавшийся от не политой дождём берёзы, ударится о лобовое стекло и отскочит в сторону досадливо. Ляжет на густую прядь травы рядом с подорожником, повздыхает горько. В лесопосадках хрустит валежник, осваивает территорию, и провидица – кукушка убеждённо насчитывает ваши
трепетные годы. Сидит на кочке суслик, смотрит на рваную кеду занесённую сюда непутёвым грибником. Китайская обувь «Два мяча».
За последний дом с палисадником вырулил, по левую руку городское кладбище, у острого забора. Ротация человеческая постоянная величина, законам не изменяющая. Вот и теперь навстречу, по дороге, четверо бравых парней несут на плечах чёрный гроб. Перед ними двое, крышку изнутри белую по кодексу традиций к последнему месту доставляют. Остановился пропуская. Провожавших в последний путь оказалась одна сгорбленная временем старуха. Шла, опираясь на клюку и не прекращая плакала, что вдругорядь не помешало ей досадливо оглянуться на вонючий, издающий странные звуки, трактор.
Валерий отчаянно и легко выпрыгнул на запылённую землю, дёрнул вон с затылка кепку - семиклинку. Седой дед неуютно лежал в узковатом гробу, отчего плечи парусинового пиджака странно выпирали по бокам, делая его беспричинно шире. Ветер шевелил расчёсанные пряди, и чуть отвернув тюлевое покрывало освободил руки, будто тому было жарко. Подбитые гвоздями ботинки смачно пахли дёгтем, даже шнурки завязаны ровным узлом. Старик медленно прошёл мимо и с высоты своего положения показался вечным. Свернули направо к раскрытым воротам пристанища людского, и бабка орудуя клюкой, засеменила следом. Словно побаивалась, что её деда чужие люди отнесут куда то не туда, в чужую могилу.
- Эх, покойник в дорогу нехорошо – сказал проходивший мимо мужик, хмуро оглянувшись на процессию. – Примета. Ты остерегись мальца, пусть кто наперёд проедет. Хошь телега какая, хошь одноколка.
- Да ну! – махнул головным убором студент.
- Тогда смотри сам – передёрнул плечи незнакомец. – Только вот у нас был случай надысь, сосед помер. Закурить не найдётся? Парочку.
И прикуривая попытался продолжить, но уже живых время поджимало и Высокие Елани так далеки, так далеки, что и думать было тревожно. День уже вёл заштатные переговоры с полуденными представителями, а не за горами и вечер с необъятным небом грустных звёзд.
- Некогда унывать! Прочь сомнения!
- Добрый путь – пыхнул дымом доброжелательный мужик. – Молодым везде у нас дорога.
- Спасибо! – уже из кабины крикнул Валерка и справно газанув, обдал того сизым облаком выхлопных газов. – До встречи!
- Жми!
Дорога подбросила тракторную тележку, та железно задребезжала и подравняла внутри мешки с удобрениями. Не успокоившись на этом, взялась подёргивать за серьгу пытавшийся сбежать от неё трактор. Серая пыль потихоньку накрывала селитру ровным слоем. По северному горизонту нетрезво засинела мохнатая туча, вечером задождит.
Белая коза, под стать белокаменному амбару привязана к колышку в тени от высокой крыши. «Не деревня, а бардак какой то» - набычась думала она. – «Пить то принесут?» И подёргав редкой бородой, заблеяла. Грустно, но одновременно требовательно, в сто первый раз попробовав на крепость пеньковую верёвку. В ответ ей был залётный ветерок и шало отпрыгнувший воробей. Да шумно упало в траву прислоненное к стене коромысло…
- Ну, чяво? – пришла с подойником старуха.- Внук та вишь цельный день на речке, прибегёт весь синий, простокваши горшок слупит и взад. С трамплина низ головами прыгают, вдруг коряга. Сосед вчяра самогонку гнал, Ленка жана то, слёзно просилась ночевать, он то уж партизанит в погребе, а ночью за языком вылезет. В полон брать. Ну ты же знаешь.
Коза, разочарованно оторвавшись от пустого ведра, согласно кивнула. Удовлетворённая старуха, глухо ворча на опоясывающий радикулит, зашмыгала босыми ногами за угол амбара, да и пропала там, как не было. Неспокойное животное, в последний раз дёрнуло за верёвку и вместе с колом отправилось обгладывать зелёный куст. Но надо перейти дорогу к нему, а тут трактор запальчиво дышит, пришлось дать дёру. Уже за спиной услышала, как звонко лопнули стёкла, как запели разорванные болты, как самолётом пролетела мимо кабина вместе с фуражкой. Затрясся белокаменный и щель пробежала меж камней, невзначай ломая глиняный шов. Что б тебя козёл какой пригрел!!!
Назавтра не выспавшийся завгар нервно ходил вокруг трактора без кабины. Мешки с удобрениями боязливо жались друг к другу. За ним подобострастно шагал Валеркин отец, хороший же мужик, правильный. Из воротного зева вышел будущий тесть, вытирая ветошью руки. Из нагрудного кармана торчал ржавый штангенциркуль.
- Всю наличную технику отправил на доставку обломков – обратился к нему завгар. – Весь ремонт теперь за его счёт. Студент!
- Само собой – нахмурился тесть.
- Да ну! – прикурил отец.
- Мы его на внеочередном субботнике отремонтируем – ступил вперёд Лимошин. – Ребята – комсомольцы своих односельчан в беде не бросают. По братски один кусок на всех. Вот посмотрите.
- Съесть то он съест, да кто ему даст? – почесал затылок заведующий.
- Делов то куча? – переговаривались подошедшие пацаны. – Краном на место поставим, дядя Саша болтов выточит. Пруток найдём. Пару раз в клуб не сходим, и девчонки заодно передохнут, жара такая. Можно и удобрения в Высокие на мотоциклах перевезти, да всё можно, было б желание.
- Мооожно! – передразнил завгар. – Трусы не потеряйте в спешке.
Подпрыгивая пузом над брючным ремнём, наконец прибыл на лобное место объёмный директор. Свиту в этот раз составили главный бухгалтер Михал Петров Узин да инженер по технике безопасности, некто Людмила Земляк, всуе не отличавшая самый обыкновенный коленчатый вал от цепной передачи. Болт, с плоской шайбой путала, но любила конфеты шоколадные и сушки хрустящие, осыпанные чёрными маковками.
- Прокурор был? – одышливо задал вопрос директор. – Судить будем.
- Кого? – в один голос испугались отец с тестем.
- Технику зараз уничтожил – деловито щёлкнул костяшкой счётов Узин. – Селитра в мешках горит. Железная дорога штраф пришлёт. Всё вам хихоньки, а ещё студент.
- Я же не нарочно, товарищи, коза белая через дорогу перебегала, прямо под колёса, а тут амбар – подал голос Валерка. – Не увернёшься.
- Скорость превышал? – пискнула Людмила.
- Нет!
- Плохо! – подвёл итог директор. – Но субботник разрешаю.
- Ура! – взревели комсомольцы.
И день под руку с полднем продолжился дальше. Когда вертлявый вечер прилёг на плетень справного тестевского дома, за ним, нервно покусывая травинку стояла дочь. В ситцевом платьице и белых босоножках, на сиреневые носочки. Зря только ждала, молодёжь мужского рода по – муравьиному дотошно копошилась около промасленной железной массы поверженного трактора.
- Кран не приедет! – громко и для всех доложил Колян Шубин. – У него крюк с полиспаста упал. Прямо в бочку с отработанным маслом. Из района в бухгалтерию позвонили, не было печали, да черти накачали. Брызги
по всей округе. Говорят, даже Кашурину досталось. По усам текло, в рот не попало.
- Склизкий теперь! – оживился народ. – Как налим.
- Даже ещё хуже! – не смущаясь деловито, донеслось с тракторной тележки. – Селитра то гранулированная. Придётся теперь кабину по лагам затаскивать. На раз два…
Через день, послезавтра, страшный и дымный аппарат, напугав у околицы блудноватых индюшек с краснобородым индюком в придачу триумфально притормозил на площади у правления совхоза «Красный партизан», что в Высокой Елани. Курившие на крыльце мужики среднего возраста, не долго думая, похватали фуражки и скрылись в проёме двери. Там в полутьме конторы им спокойнее, да и в окно можно поинтересоваться на чудо техники. Трактор со свежевыкрашенной жёлтой кабиной, почихивая работал, выплёвывая сизый дым из дребезжащей трубы в синь высокинского неба. Кое – где камешки грязи налепились на непросохшую краску, ждать то некогда, аврал.
- Разгружаться где? Выходи по одному! – стремглав спрыгнул оземь Валерка. – Только не надо прятаться, только не надо! Мне ещё рейс до станции, да в Большие Мочала, там бригада ждёт. А ночи теперь короткие.
- На склад вези, там транспортёр – вышел вон агроном. – Под навесом.
- У меня искрогасителя нет!
- У тебя и искры холодные – нашёлся агроном, на что столпившиеся полеводы гулко захохотали, обнажив побитые кариесом зубы.
С транспортёром разгрузить, раз плюнуть. Лента бежит, бежит, бегёт. С одного конца забрасываешь, с другого двое складывают. Итого трое. Не успел одну покурить, да другую поджечь уже и готово. Назад, до станции пустому вроде и полегче, но грохот солидный, хорошо ещё кукурузники на бреющем керосин жгут, приглушают. Остановился у знакомого амбара, коза подозрительно посмотрела на него и снисходительно усмехнулась. Только чёрный горошек посыпался в жухлую траву.
- Бабуська, попить дай!!! – закричал за угол.
- Ну чяво? – пришла с кружкой старая. – Выпустили тебя?
- Замучаются пыль глотать. Мы рождены свободными, как сивый ветер в чистом поле. Как полная луна на небосклоне. Как утонувший якорь.
- Вертихвост – ощерила пустой рот бабка. – Мели Емеля.
И окрестила дрожащим христианским крестом красные стоп сигналы, поправила узелок полушалка под подбородком, прерывисто вздохнула. Из-за солнца смотрел на эти действия добрейшей души коршун. Знал, на станции селитры полные вагоны, возить - не перевозить. Всем хватит…
В городе шёл осенний, промозглый дождь. Дома нахохлились как скирды в окошенном поле и погромыхивая водостоками прятались под красные металлические крыши. А по асфальту там и сям рябились лужи, и покуда дойдёшь куда надо, да и куда не надо, наделаешь тысячу зигзагов, обходя. Вот он магазин «Музыкальные инструменты», хлопает дверью на упорной пружине, но внутри тепло и нотные звуки вспыхивают в зале и за прилавком. Мухи перепрятались сюда с уличного холода, ноги у них, видети ли мёрзнут на улице, по бетонной стене пританцовывать. Внутри контрабаса даже нестриженный шмель живёт, думает шмелиным умом перезимовать здесь, не оплачивая контрибуции.
В городе дождь и предзимье, поутру дальний, северный окоём лужи ледком подёргивается, будто в сказке и отломленный, плывёт льдинкой по грязной воде. Вечера длинные, а утра нет. Ночь, ночь, ночь и вдруг нате вам день. Пружина напряглась и пропустила внутрь человека, который особо не оглядываясь прошагал, оставляя следы к прилавку.
- Балалайку хочу купить, ранней весной у Вас была такая, со струнами из жил – обратился Валера, одетый в новомодный болоньевый плащ, к скучающему продавцу. – Тогда денег не было, а теперь есть, заработал.
- Теперь инструмента нет, квартал только начался. Заработок можешь в сберкассу положить, под три процента. Теперь уж после Нового Года, ито если план спустят сверху. Дохлый номер! – срубил продавец.
- А где? – глупо улыбнулся студент.
- Барабан купи, новенькие завезли. Или горны пионерские, будешь родных на работу будить. А что? Истинная, правда – почесался за прилавком продавец. – Выгода. Пластинки с Лещенко есть. Ванилиновые.
- Может, где завалялась? – ещё надеялся студент. – На сусеках.
- Сам что ли играешь? – отвернулся в сторону работник прилавка. – Я тоже по молодости на ложках деревянных щебетал, Камаринскую, Светит месяц, и эту…как её? По долинам и по взгорьям. Коленка вечно синяя. Чего хорошего? Палец об струны калечить.
- Отходи! – зашикали покупатели. – Нету!
В привязанном к проводам троллейбусе было так же сыро и охлопья пара, рассевшись на пустых сиденьях, позёвывали. Бумажного рулончика билетов на кассе не наблюдалось. Бросил в монетоприёмник четыре копейки, достал из уютного бокового кармана мятый бутерброд, из него же ненавистный конспект, задумался. До общежития минут сорок, и всё лесом. Разочарование было так велико, так велико, что и бежавшие по размазанной тропинке кусты за окнами общественного транспорта, недоумевали ну прямо по – человечески, сердобольно. Пошехонский сыр на ломте белого хлеба непременно крошился на клетчатые лавсановые брюки и всё пытался попасть за манжеты штанин, спрятаться там. Колёса шарахались в мышеловку колдобин, мелочь звенела в кассе как живая и потому уши водителя всё время сохраняли неуёмную бдительность.
А потом ему приснился сон, будто в туманной заводи омута он плывёт на лодке с невестой и играет ей на балалайке фугу Баха. А тот Иоганн хмурясь, тянется к нему рукой, что бы потрепать за вихры, из-за плохого звучания инструмента. Сквозь неплотный сон он и услышал, как щекотливо переговариваются контролёры, в проходе около него:
- Вот ещё один «заяц» пузыри пускает, ну-ка потолкай его в бок, пусть просыпается, деды Мазаи пришли. Будем эвакуировать на свежий воздух.
- Студент поди, пусть дрыхнет, вон и конспект счас на мокрый пол прыгнет – прохрипел напарник. – За четыре копейки человека сна лишать?
- Вот и построй с тобой коммунизм, не живя век, обломаешься – слабо возразил первый. – Выходим тогда, назад и пообедаем. В угловой столовой соляночка, во рту тает. Можно по склянке разнообразить.
- Я же говорю.
Он и спал, и не слышал, как аккуратно вырезал ему карман, вместе с болоньей, вместе с кошельком, субъект в нахлобученной фуражке. А он плыл на лодочке по ряске и щучьей траве заводи и бородатый Бах с запутавшейся в шевелюре травинкой грозил ему пальцем. Всё тянулся схватить за гриф, а Валера не отдавал, прижимал к себе инструмент.
- Конечная! – гневно оповестил по громкой связи водитель. – Граждане пассажиры не забывайте свои вещи! Счастливого пути!
В прореху задуло. Сперва не понял что и как и только потом до него дошёл весь ужас свершившейся потери. Вспомнил сорванную амбаром кабину трактора, волчий вой по перелеску, рогатую козу. И круглые слёзы потекли по щекам, по подбородку, за воротник рубашки. Полная Луна, срываясь от негодования с неба, всё не могла вырваться из звёздной пелены, которая держала её под ручки, пока дров не наломала. Пришёл первый снег и
сразу похолодало, остыло…
Вся ширь актового зала низвергалась мускулами огней. Оркестр народных инструментов Сельскохозяйственного института давал отчётный концерт. Зрительный зал был полон, жаркие персоны женского рода на первом ряду меланхолично обмахивались веерами, мужчины предпочитали программки. На галёрке ели фруктовое мороженое. Время приближалось и уже начинали захлопывать, поглядывая на тяжёлые фалды занавеса. Последние опоздавшие садились на приставные сиденья, водили по лысинам носовыми платками.
Наконец горячий свет чуть убавил посерёдке молниеносной яркости и молодцеватый конферансье в чёрном костюме и белой рубашке при бабочке начал издалека:
- Дорогие зрители и не менее дорогие зрительницы! Студенты ведь целый год учатся и только один раз выкраивают время на встречу с вами. Но…в нашем оркестре неуспевающих по определению нет, солисты же стопроцентно отличники. Например первый балалаечник Валерий Кочергин, виртуоз. Прошу любить и жаловать! Вот он!
Конферансье оглянулся, отступился и широким взмахом ладони как бы выделил из всех Валерку, хотя тот и мучительно застеснялся.
- Но и это ещё не всё. Тут как раз мимо ректор проходил, да и заглянул к нам на огонёк. Но, однако, не просто заглянул, а с целью. Прошу принять и похлопать!
Актовый зал не задумываясь, взорвался аплодисментами. Переждав их, институтский глава покашлял, и поднял над головой переливающийся лаком инструмент. Это и была та самая недостижимая балалайка, с жилистыми струнами, мечта лучшего Сельскохозяйственного балалаечника.
- За достигнутые успехи в учёбе, помощь сельскому хозяйству во время каникул, успехи в музыкальном труде и просто человеческие качества студент Кочергин Валерий награждается ценным подарком! Большую тебе дорогу впереди! Счастья!
Ах, как он играл сегодня! И рвалась в раскрытые окна Русская музыка, и не было человека счастливее его, на всём белом свете.
Вздрагивал зал…
Москва. 2016г.