(фрагмент из третьего тома романа об анархистах "Против течения")
Воскресенье днем Максимов привел неожиданного гостя – Нестора Махно с Украины, приехавшего в столицу посмотреть, чем живут и дышат московские анархисты. Одет он был в гимнастерку с портупеей и кирзовые сапоги, на голове красовалась та же белая барашковая папаха, которая у него была во время его визита в Ромны.
- Анархист с Украины Нестор Махно, - представил его Григорий Николаю, - ищет по всей Москве Аршинова. Туркин его зачем-то послал сюда, к тебе.
– Правильно, Петр приходил ко мне за книгами, но давно ушел.
– Жаль, – расстроился Нестор. – Он случайно не сказал, куда?
– Кажется, в «Метрополь» к Бурцеву.
– Нестор живет в Москве две недели, и уже успел встретиться с Кропоткиным, Свердловым и даже Лениным. Так что мы его не отпустим, пока он все не расскажет.
– Мы с Нестором знакомы, – сказал Николай, пожимая ему руку. – Сидели в одной тюрьме в Екатеринославе, а год назад встречались в Ромнах. Любопытно, как ты попал к Ленину?
– Подожди, Коля. Сядем за стол и все узнаем, – остановил его Григорий и повел Нестора на кухню, где обычно принимали общих гостей, а они почти всегда были общие – анархисты из Москвы и других городов.
Ольга, ее сестра Татьяна и Рая стали быстро накрывать на стол. Им помогал их брат Игорь (Изя), маленький горбатый еврейчик, веселый и добродушный, не стеснявшийся своего физического недостатка. В Харькове все друзья Николая питались его продуктами из Ромен. Здесь Максимовы привозили из своей родной деревни Митушино (где-то под Смоленском) овощи, соленья, в основном грибы (соленые и маринованные), разные наливки. Как только они кончались, Игорь собирал в большую корзину пустые мешки и отправлялся за провизией в Митушино.
Угощенье было нехитрое: пайковые хлеб и селедка, сало, вареная картошка, соленья. В центре стояли три бутылки с вишневой наливкой.
Нестор держался с большим достоинством и сразу принялся критиковать московских анархистов, мол, ожидал увидеть в столице их деятельную работу, а услышал одни пустые разговоры.
– Понятно, что большевики учинили здесь разгром, – говорил он уставшим голосом, – но нельзя целыми днями сидеть в клубе и слушать лекции своих товарищей, пусть и таких уважаемых, как Боровой или Рощин-Гроссман. Зачем мне, например, сейчас знать о творчестве Льва Толстого или падении Римской империи в первом веке новой эры, когда мой народ страдает от насилия немцев. Товарищи целыми днями просиживают в клубе, вместо того, чтобы ехать в глубинку, где сейчас они больше всего нужны. Да и язык лекций никуда не годится. Половину не поймешь…
– Нестор, – возразил ему Николай, вспомнив, как тот долго и нудно рассказывал на митинге в Ромнах о Крестьянском союзе и Учредительном собрании, – ты в Москве всего несколько дней, а берешься судить о нашей работе. Конечно, обстановку на оккупированной Украине не сравнить с более спокойной жизнью в Москве, но это спокойствие мнимое. Здесь полно своих трудностей. Видишь на столе серый хлеб и высохшую селедку, эта – основная еда всех москвичей. Рабочие голодают, их дети болеют и умирают. Мы, как можем, стараемся им помочь. Большевики устроили террор против эсеров, теперь они взялись за нас. Если мы все разъедимся, как ты предлагаешь, по глубинкам, бросим рабочих на произвол судьбы, то все, что здесь осталось от анархизма, будет уничтожено в два счета.
– Я тут не видел людей, которые могли бы возродить наше движение. В Гуляй-поле, до вступления немцев на Украину, мы сделали гораздо больше, чем вы тут. Ты, товарищ, сам об этом писал в харьковской газете.
Нестор всегда отличался своенравным характером и страшно не любил, когда ему перечили. Николай помнил это по тюрьме. За это надзирателя его постоянно били и бросали в карцер. Годы и Бутырская каторга не изменили его бурную натуру. Но ему совсем не хотелось ссориться с этим человеком или нарочно взвинчивать его.
– Никто с этим не спорит, – продолжал он, стараясь говорить с Махно как можно мягче. – Немцы уничтожили все ваши начинания, а здесь все уничтожают большевики. В феврале они объявили об организации Красной Армии и сейчас идут на Украину вышибать оттуда немцев и Скоропадского. В случае их победы на Украине установится точно такая же советская власть, как в России, с диктатурой Ленина и Совнаркома.
– Пока еще этот фронт раскачается... Украинские крестьяне не могут больше терпеть присутствие немцев. Они разорили всю деревню.
– За этим ты приехал к Кропоткину?
– Черта с два, - глаза Нестора дико сверкали, возможно, от достаточно выпитой наливки, но он усиленно следил за ходом своих мыслей. Голос у него был не сильный, слегка, сиплый – Я тебе, товарищ Даниленко, писал в письмах, что у нас в Гуляй-поле был образован «Комитет защиты революции», был и свой отряд Черной гвардии. Но немцы это – силища, их двумя – тремя отрядами не одолеешь. Мы уехали в Таганрог, провели там конференцию своей группы и решили в июне снова собраться в Гуляй-поле, серьезно взяться за немцев и гетмана. А в Москву я приехал затем, чтобы посмотреть, чем тут занимаются анархисты и можно ли от них ждать помощи. Теперь вижу: надо надеяться только на себя. Беседовал я с товарищем Туркиным. Больно и обидно смотреть на этого деликатного товарища, но еще обидней видеть в нем безвольного человека, с которым другие делают, что хотят, а он, как безвольное существо, не имея необходимого в его положении характера, не может постоять за себя.
Этого Николай стерпеть не мог. Раньше критика Махно анархического движения совпадала с его собственными мыслями, но теперь Нестор несправедливо нападал на городских анархистов, считая, что они должны работать только с крестьянами и для крестьян. Обидно было и за Туркина.
- В тебе, Нестор, - рассердился он, - живет многовековая обида простого крестьянина на городских жителей, которые, по мнению сельчан, жируют и бездельничают, и лишь они одни пашут и трудятся в поте лица. Ты глубоко ошибаешься. Городские анархисты в Москве достаточно сделали для того, чтобы развить и укрепить наше дело. На любом предприятии до своего разгрома они пользовались большим уважением, чем большевики или эсеры. И на счет Туркина ты неправ. Ты застал Леню в самый неподходящий момент, когда федерацию разгромили, он сейчас занимается хозяйственной деятельностью, но до разгрома и в период войны, находясь в Москве, он многое сделал для анархистского движения не в пример другим.
– Ты на кого это намекаешь? – вскочил Махно, размахивая руками, так что Максимов с трудом усадил его обратно на место. – Вы все сбежали за границу, а мы с Аршиновым и другими товарищами сидели в тюрьме, закованные в кандалы.
- Это не дает тебе право оскорблять хороших людей.
– Ну, хорошо, допустим, ты прав. И все вы правы, но все равно я остаюсь при своем мнении. Задумывались ли вы над тем, почему мы отстаем от большевиков и эсеров, ну и остальных, кто там еще: меньшевики, бундовцы? Ответ самый что ни на есть простой: в силу анархических традиций, унаследованных от уважаемых основоположников анархизма. Наши ряды состоят из групп и группок, – заговорил он привычным для себя языком трибунного оратора, – они ничем организационно не связаны между собой и не несут никакой ответственности перед всем обществом. Каждая из них носится со своим собственным, часто не продуманным анархизмом, по-своему расценивающим и момент, и задачи революции. Весь их пыл состоит в том, чтобы агитировать массы за анархизм и толкать к революции. В то же время, отрицая организованное руководство этими массами, они обрекают людей, готовых отдать жизнь за анархические идеи, на бездействие и созерцание того, как это делают другие. В этом вы меня никогда не переубедите, - закончил он, оглядев всех с видом победителя.
– Значит, Нестор, ты решил начать войну с немцами и гетманом? – спросил Максимов, не желая с ним спорить.
– Конференция решила, – недовольно сказал Нестор, не получив ответ на свои мысли: ему хотелось еще порассуждать на больную для него тему об объединении анархистов, – я только поддерживаю и исполняю то, что поручают мне товарищи. Дело ответственное, одних только слов и желаний недостаточно. Вот и Кропоткин мне сказал, когда я поведал ему о наших планах: «Вы должны помнить, дорогой товарищ, что наша борьба не знает сентиментальности. Самоотверженность, сила духа и воли на пути к намеченной цели преодолеют все». Я этих слов никогда не забуду.
Махно много пил: Григорий уже принес из комнаты шестую бутылку с наливкой. Глаза Нестора горели нехорошим, желтым огнем.
- Так ты тоже с Украины? - неожиданно спросил он Николая.
- Из Ромен. Именно там мы с тобой и встречались последний раз.
– Да помню я все, помню, – отмахнулся Нестор.
- Но если помнишь, так я тебе вот что скажу как украинец украинцу. Сейчас на Украине полно разных отрядов. Все – революционеры, а занимаются грабежами и еврейскими погромами. Я в Ромнах сталкивался с гайдамаками – настоящие бандиты, хотя в то время они были официальным войском Петлюры. Тебе придется бороться не только с немцами и Скоропадским, но и с этими отрядами. Украина – это бурлящий котел.
– Мы со всеми справимся. Всех в этот котел и –баста, – воскликнул он, ударяя кулаком по столу, глаза его снова демонически вспыхнули.
– Планы у тебя большие, – продолжал на него да-вить Николай, – но ты не военный человек, у тебя нет ни опыта, ни знаний.
– Ты, товарищ, не учитываешь одного: да, я – не боевой офицер, но я всегда добиваюсь своего, народ меня за это уважает и пойдет за мной, куда угодно. Соберу людей, организую школу офицеров. Армия будет, как у Николая II, – со штабом, полевыми командирами, связистами, разведчиками, агентурой. Зря ты думаешь, я по России так долго ездил, н-е-е-т, все продумал: кого куда поставлю, но приказывать не буду, все на демократических началах, голосованием, как решит народ.
– А дальше что будете делать? – спросил Григорий, пытаясь понять: серьезный это человек или распелся тут соловьем под влиянием спиртного?
– Не понял?
– Что будете делать, когда немцев и Скоропадского прогоните?
– Создадим на Украине свою анархическую республику, будем строить социализм. Да что там Украина. Россия и все другие страны мира должны покрыться местными самоуправлениями, или Советами тружеников, что одно и то же. До прихода немцев мы готовили крестьян к жизни в свободных коммунах.
Он обвел всех своим тяжелым взглядом из-под бровей.
– А я люблю смелых, как ты, – неожиданно сказал он Николаю и схватил его за галстук. – Не побоишься, если к стенке приставлю?
Николай перехватил его руку и сильным движением пригнул к столу. Тот вскочил и стал шарить рукой в кармане, ища пистолет. Испуганные женщины и братец тоже вскочили.
Братец неожиданно для всех вытащил из кармана новенький браунинг. Татьяна ахнула.
– Тише, тише, друзья, – успокаивала их Ольга. – Вы, Нестор Иванович, лучше скажите, зачем вам Аршинов понадобился?
Нестор опустился на стул и, вытерев рукавом гамнастерки вспотевшее лицо, налил новый стакан наливки.
- Аршинов и Рогдаев – мои первые учителя. Я им верю, как самим себя. Н-н-настоящие революционеры. Хочу, чтобы они оба вели у меня в армии пропаганду, как комиссары у большевиков. Только вместо комиссаров у нас будут свои агитаторы-анархисты. Будем выпускать газеты, воззвания. Вот так. У меня все продумано.
– Что же вы, Нестор Иванович, про Ленина и Свердлова не расскажете? – вступила в разговор Татьяна, самая красивая из трех сестер. Ее огромные черные глаза смеялись и заигрывали с гостем. – Говорят, для простых смертных эти люди не доступны.
– Один товарищ послал меня к Затонскому, чтобы он помог мне оформить документы на выезд из России, а я попал к Свердлову. Тот, узнав, что я с Украины, повел к Ленину, оказывается, Владимир Ильич любит общаться с простыми людьми. Я ему всю правду про крестьян и выложил. Он не сразу понял, что я анархист, а когда понял, то спрашивает: «А зачем, товарищ, вам нужно развивать анархическое явление в жизни крестьянства?» «О, - отвечаю ему, - ваша же партия его не развивает». Ленин сразу с подковыркой: «А во имя чего нужно бы его развивать? Во имя того, чтобы раздробить революционные силы пролетариата, чтобы открыть путь росту и развитию контрреволюции и, в конце концов, пойти самим и повести весь пролетариат на ее эшафот?» Я не сдержался и нервно заметил ему, что анархизм и анархисты к контрреволюции не стремятся и не ведут к ней пролетариат. И стал доказывать, что без серьезной организации широкого масштаба мы не сможем организовать пролетариат и беднейшее крестьянство и, следовательно, потеряем все, что ими завоевано. Вообще интересно было с ним беседовать, человек широкой эрудиции, в курсе всех событий. Он потом сказал при мне Свердлову: «Анархисты всегда самоотверженны, идут на всякие жертвы, но близорукие фанатики, пропускают настоящее для отдаленного будущего». Положил под конец в бочку меда ложку дегтя.
– Молодец, Нестор, правильно мыслишь, – искренне похвалил его Григорий. – А как на счет документов?
- Свердлов обещал всякое содействие. На днях должен их получить.
- Значит, ты едешь на Украину? - сказал Николай, обрадовавшись возможности отправить с ним письма родным. – Вы давайте тут беседуйте, а я напишу письма, ты, Нестор, их где-нибудь опустишь.
- Все сделаю, – обещал Нестор, когда Николай вернулся и отдал ему письма: в Ромны, Екатеринослав и Киев. Его горящие жаром глаза потухли и увлажнились. - Вы, товарищи, на меня не обижайтесь. Мы тут громко погутарили. Это только на пользу между людьми, которые делают одно общее дело. А Украина наша загибается. Душа болит, разрывается на части, что все над ней измываются. Я даже посвятил ей стихотворение. Хотите послушать?
– Конечно, – воскликнули в один голос сестры, и Люба одарила его томным взглядом.
– В будущем я мыслю ее такой:
Где не было бы ни рабства,
Ни лжи, ни позора!
Ни презренных божеств, ни цепей,
Где не купишь за злата любви и простора,
Где лишь правда и правда людей…
– Неплохо получилось, – искренне похвалил его Григорий.
– Теперь я должен доказать Ленину и Свердлову, что анархисты не бросают слов на ветер. Мы не только выгоним всех врагов, но возьмем власть в свои руки и построим нашу жизнь по своему собственному разумению.
Пришел Аршинов и, ссылаясь на позднее время, увел его.
– Интересный человек этот Махно, – сказал Григорий, – только много в нем фанфаронства.
– Выпил много. А на Украине он, действительно, успел проявить себя многими ценными начинаниями. Народ его слушает. Так что и с армией может получиться. Там уже есть одна такая же одержимая – Маруся Нефедова, я тебе о ней рассказывал. Была хорошей художницей, устраивала светские приемы в Женеве и Париже, а теперь гуляет по всей Украине со своим боевым отрядом.