Виталий. Из цикла Ушедшие

 
-Алло! Привет! Что нового?
-Начин-а-а-а-ется...
-...У меня пять сорок и пол-бутылки портвейна со вчера...
-Выезжаю немедленно!...С Игорем Штейном...
-Спроси, у него деньги есть?
-Есть! 24 копейки. Уже спрашивал...
-Слушай, между нами, конечно, - сколько он может пить за наш счет!?
-Не могу! Он еще про портвейн не знает: вдруг, обидится и уйдет, а у меня только 9 копеек...Хватает, если с его копьем, на большую и маленькую...с подогревом...



    
     По каким критериям определяется понятие-друг? Не знаю. Да и кто знает?...Кто может, если на то пошло, дать определение понятию-любовь?
      Если отыщется такой умник, то в мире не останется тайн...
      Так же и с мужской дружбой. Не с уродливым, извращенным, тошнотворным определением-гомосексуализм, что без всяких обсуждений и истерических воплей праволюбов-просто отвратительная, психическая ненормальность, а готовность двух мужиков пойти на нож друг за друга, соврать жене друга, приняв на себя его грех, отдать единственную рюмку утром, с похмелья... И что-то еще, невидимое и необъяснимое, там, глубоко в извилинах, у двух мужиков сцепляется намертво...
      
     Машина ночевала в хозблоке под навесом. Старый, испытанный войной Студебеккер, он же, послевоенный первенец Горьковского автозавода, "газик", "газон", ГАЗ-51. В кузове заполошно метались снежинки, уворачиваясь от гоняющегося за ними, ветра... Промезшие, щербатые доски настила щетинились занозами. В углу валялся ящик из тонких планок, по всей видимости, оставшийся от предыдущих поездок трудяги-грузовика. Больше ничего в кузове не было. Я умостился на ящике, запахнул шинель, поглубже натянул фуражку. Машина застонала стартером, фыркнула и завелась.
     Рота была в "наряде", меня, второкурсника, отправили в хозчасть, где могущественный, с осанкой генерала, завхоз, отрядил на автомобиль грузчиком-получить и приезти какой-то хозяйственный скарб. Не смотря на перспективу окоченеть зимой в кузове, я тихо радовался: после казарменного заточения, город, улицы, девочки...
     Уже у самых "транспортных" ворот-второй проходной на территорию Мореходки, громыхнув бортом, в кузов ввалился курсант. Долговязый парень в коротко, по моде обрезанной, шинели.
-Здорово, бурсак! Парень осмотрелся. Сесть было не на что. Единственный ящик был задрапирован полами моей шинели. Машина уже ехала по улице, направляясь к центру, кузов неимоверно мотало из стороны в сторону. Лязгали цепи бортовых замков, снег пошел сильнее. У парня, выше левого локтя, посверкивали три "курсовки"-третий курс, "старик", по понятиям...Длинное, лошадиное лицо ощерилось двусмысленной улыбкой:
      -как насчет пролежней? Не беспокоит? Неприятная болезнь, знаешь ли, если на ягодицах!
     Я уже и так понял, что ящик отдать придется -парень и крупнее и старше меня, но, все же, потрепыхался:
     -да нет, вроде бы, не страдаю..."
     -ну, порадуй, дружок,  старичка!
     Машину кидало на выбоинах мостовой, парень стоял, изогнувшись длинным телом, вцепившись в борт за кабиной водителя. «-Дороги!- с выражением продекламировал он, - а дураки это мы с тобой!»
    Забавно. Начитан.
    Агрессии пока не проявлял. Напротив-дружески улыбался.
     Мы разделили ящик, разместив по ягодице на его углах.               
      -Курить есть?
 Я вздохнул:
      -нет.
     Парень выставил вперед ногу и, величественно откинув полу шинели, извлек из кармана грязно-голубой флотской робы початую пачку десятикопеечного "Памира"-путник с посохом, на фоне темно-коричневых гор-мятая, трухлявая пачка из грубой бумаги.
     -не побрезгуешь? Нищий в горах-парень улыбнулся, постучав пальцем по картинке. Протянул ладонь. Виталий.
     Мы закурили.
     -прошу не путать-Виталий. Это не Витя и не Виктор.Виталий.
     -хорошо, запомню.
     Тем не менее, я постоянно путал, называл его и Витя и Виктор. Не это главное. Он прощал. Стал моим другом. Настоящим, как я это понимаю. Он был по природе авантюристом и жуликом, готовым немедленно пуститься во все тяжкие, почуяв в воздухе аромат рубля...В то же время, Виталий всегда возвращал точно в срок, даже взятый в долг на трамвай гривенник. Дело чести...
         Мы приехали в ведомственный НИИ на Обводном канале, в той его части, где речку пересекает Московский проспект. Водитель- он же экспедитор, наш босс, велел ждать в маленьком дворике. Сам с бумагами куда-то исчез.
     Под небольшим навесом, на штабеле досок, стояло какое-то приспособление с мотором, похожим на мотоциклетный. Валики, передаточные цепи...Какая-то разработка, наверное, -ведь НИИ...
     Я и Виталий еще долго писали объяснительные, сверяя текст друг с другом. То, что не удалось осилить целому отделу института, легко и изящно доказали два недоучки-курсанта: при недостаточной смазке, шведские, безумно дорогие подшипники, сгорают немедленно. Начисто. Точно так же, как и потребсоюзовские. Без шанса на восстановление.
     Не важно, кто первый дернул пусковой шнур-я или Виталий, мы выгораживали друг-друга, благородно принимая вину на себя. Этот эпизод залег цементным цоколем пожизненной нашей дружбы.
     Отец Виталия был капитаном. Погиб за год до нашего знакомства, отказавшись покинуть рубку тонущего парохода "Волма". В том, что судно погибло, виноват капитан. Как бы то ни было... Борис Иванина заперся изнутри на мостике и ушел с судном под воду. На стене, в комнатке Виталия, висела фотография папиного судна, прорисованная маслом по снимку(были такие халтурщики). А на Волковском кладбище, в Петербурге стоит черная, скромная стела. Труп подняли через неделю. Крикливые филиппинские водолазы без скафандров.
По квартире бегали младшие сестры: серьезная семиклассница Марина, с тоненькими, как спагетти, ножками и беззаботная пятилетняя Ирка. Мама, Наталья Леонидовна, очень меня полюбила и всегда радовалась мне, когда я был их гостем. Маринка, кажется, тоже...
     Мы получили дипломы. Я стал штурманом, Виталик-на год раньше меня, судовым механиком. Универсалом, уточнял он.
     И я в этом полностью с ним соглашался.
     Универсалом он был и без диплома. Вечно какая-то книжная лотерея с извлеченными из кубика через надрез выигрышными билетиками, вечно какие-то тряпки с ярлычками, вытканными золотой нитью, какие-то сомнительные личности и заговорщицкие сходки. Водились деньжата. В курсантской среде Виталий был личностью авторитетной и близость к нему изменила мой скромный статус, приподняв на ступеньку выше. Со мной стали здороваться старшие ребята, это мне втайне льстило.
     Встретились мы через год на ржавом пароходе "Хронометр". Я, окончивший училище на отлично, с "красным дипломом", но из соображений, отмеченных пятым пунктом анкеты, оставленный на всякий случай, в пределах рубежей социалистического отечества, и друг мой, Виталик, как закрепивший за собой славу фарцовщика и неустойчивой к влиянию запада, личности.
      Татуированный от ногтей до ключиц и от ширинки до кадыка судовой повар, на себе, как на ДОСОАФовском плакате для деревенщины, объяснял нам значение незамысловатых рисунков и безграмотных, нанесенных навечно, надписей. Он стоял, просвещая нас, перед залитой жиром электроплитой, размахивая черпаком и сплевывая в бульон.
     Сырость в каютах, где мы жили, была такая, что краска на судовых переборках не высыхала годами. Протухшая вода, проникшая в корпус судна, беспрепятственно смешивалась с водой в питьевых танках, проржавевших насквозь. Предполагаю, что туда же проникало содержимое и сточных  цистерн, так как контрольный анализ питьевой воды, однажды, выявил наличие белка и сахара.
     И, все же, горизонты светлели. Верховный партийный кворум чуть отпустил вожжу. Меня визировали, то-есть, сняли табу. Над тощими моими лопатками взбугрились и проросли маленькие крылышки. Виталька грустно проводил меня в большую морскую жизнь. Было и радостно и грустно. Было жалко этого странного парня, бредившего Александром Грином, авантюриста и жулика...И друга, готового пойти за тебя на нож...Но жизнь есть жизнь, я уехал в Ленинград к белым пароходам.
     Партийный кворум совсем выжил из ума-до меня дошло, что Иванина исправился, раскаялся и, спустя годы, наконец, допущен до загранфлота. Более того-в должности второго пом. механика направлен на мое судно "Ладога".
     Я наблюдал его прибытие. Скромный, худощавый, с еще более лошадиным лицом, человек протащил, не глянув на меня, крупный фибровый чемодан с морскими пожитками. Я услышал шепот:
-Привет. Ни одна сволочь не должна знать, что мы знакомы.
     Я растерялся- как, я так обрадовался, хотел обняться, распросить про сестер, про маму...
     Судно грузилось досками на Гамбург. В Лесном районе Ленинградского порта. Виталий перехватил меня на подходе к каюте.
-никто не должен знать, что мы знакомы! Ни одна душа! Даже вида не подавай. Разгонят. Ты же знаешь ИХ политику! Я так рад, наконец-то! Озолотимся!-Виталий продолжал горячечным шепотом -у меня в Гамбурге свои люди, при себе серебро в слитках, 98-я проба, дурак! -все схвачено! Сразу берем двести  ковров, три на четыре, дурак, спрячем в балластный танк. Сто тебе, сто мне. Синтетические, что им вода в танке?!
    Он, не дав мне опомниться, нырнул в боковой проход и исчез. Мне стало неуютно. Понял -пришла беда...
     Взъерошенный, взбешенный, красномордый помполит-ханжа и редкий подлец, ворвался ко мне в каюту. Юрий Саныч, ты слышал? Слышал, кого к нам прислали "вторым"? Ивана трясло. Он едва отдышался.
-да, кого-то там прислали... Я знаю? Фамилия смешная...
-фамилия смешная? Саныч! Это страшный человек-контрабандист и преступник! За ним такая слава! Помполит округлил глаза и понизил голос:
-были разговоры о каком-то пистолете! Доказать не смогли. Я сейчас же звоню в "кадры"-в рейс он-только через мой труп!
     Как оказалось -через мой ...
     Час спустя, в каюту постучал Виталий.
-ты капитан, или тряпка? Неужели ты допустишь, чтобы меня списали? Ты, мой единственный, НАСТОЯЩИЙ друг!
     Я позвонил в кадры. Трубку взял начальник. Хороший мой знакомый. На "ты".
-Юра, не ломай копья. Смирись. Делом занимается партком. Точка.
     Дружба есть дружба. И честь есть честь. Не повезло. Я собрал чемодан и ушел с судна. Домой. Капитан. За час до отхода. Из пароходства меня уволили, из партии выгнали, инкриминировав старый грех, а кто без греха?. Потом-Дальний восток, крайний север...Другая история.
     Горбачевская ломка вселенной. Кооперативы и частники. Виталий был первым. Его, его  время! Кооператив назывался "Плес" с указанным родом деятельности: перевозка грузов по реке. Общество с очень ограниченной ответственностью. Была приобретена в кредит, как металлолом, старая самоходная баржа, сохранившаяся еще со времен репараций из Германии. Куплены "липовые" документы на годность к плаванию. Виталий назвал баржу "Волма"-в память затонувшего судна своего отца-капитана... Я категорически отказался вступить в кооператив в любом качестве: совладельца, соучредителя, капитана "Волмы". К тому времени я уже съездил в Лондон, в Торговой палате "подтвердил" капитанский диплом, работал на германских судах. Виталина жена Зоя сказала:-и правильно! Ты что, сдурел? Ты, ведь, уважаемый человек...
     Первым же рейсом "Волма" доставила в Ленинград из низовий Волги 500 тонн ранних помидоров, купленных там за бесценок. Виталий стал одним из первых, в бывшем Союзе, миллионером. Реальным. Расселив огромную коммуналку -цены на жилье были бросовые-квартиры покупались за пять-десять тысяч долларов, обустроил на Петроградской стороне, в историческом, красивом доме, роскошные апартаменты. Купил антикварную мебель и безделушки. Попивал. Виделись мы редко, но считались друзьями.
     В начале девяностых, Зоя, не выдержав кошмара свалившейся на нее жизни в страшной и непонятной среде, забрав дочку Вику, ушла из семьи. Скромная, тихая Зоя, учительница музыки...
     Соседи, живущие этажом ниже роскошных апартаментов, обратили внимание на мокнущий потолок и вызвали представителей ЖЭКа-влага проступала из верхней квартиры. Звонок не работал. Стучали. Вызвали участкового. Потом взломали дверь...Виталий лежал на полу, лицом вниз. Милиционер нагнулся и брезгливо, тронув лицо покойника двумя пальцами, повернул его голову на бок. Пуля прошла над левой бровью, почти бескровно, круглое, грязно-бордовое пятнышко... Труп пролежал в пустой квартире два месяца. При каких обстоятельствах его убили-осталось неизвестным. Вопросы к Марининой...Все в шкафах и столах было перерыто, вздутый труп жестоко истерзан. За красивыми, дубовыми рамами окон дорогой квартиры, окрапляя улицы кровью, тащились по Питеру страшные Российские девяностые...
Воистину-ищущий, да обрящет...