Тот, что раньше жил в моём шкафу,
в четырёхэтажном подземелье,
серебром вплавлял свою строфу,
в олово проявленных сомнений.
В верности меня не убеждал,
не искал ни нежности, ни ссоры,
перестуком летнего дождя,
тихо выплетал свои узоры.
В гордой, оловянной нищете,
все его серебряные нити,
прожигая дыры в решете,
прятались в объятьях монолитья.
Начинались танцы в голове,
в ритме неразгаданного смысла;
круглый стол на десять человек,
свиньи, дожирающие бисер.
Ночью, от бессонницы тайком,
в душном хороводе всех безумий,
вычистил меня, как сквозняком,
от следов назойливого шума.