…Предзимье. По ночам уже холодно, но днями, когда яркое солнце поднимается к зениту, иногда в заветренном месте, где - нибудь в развилке крутого распадка, так неподвижен прогретый лучами воздух, и так покойно и приятно полежать, смежив веки, вспоминая недавнее, но ушедшее навсегда тёплое, ароматное лето…
Серые безлистые леса продуваемы насквозь, внезапно налетающим холодным ветром, стоят осиротело, словно в тёмном трауре, а длинными ночами в болотных мелких лужах, вода промерзает почти до дна. Первый сырой снег, упавший на тёплую ещё землю – стаял, а нового, уже постоянно зимнего ещё не было…
…Вот в такое время, из глухой сибирской деревни, в сторону синеющего на горизонте таёжного хребта вышел маленький караван из двух лошадей, двух всадников и двух собак лаек.Проезжая по деревенской улице, всадники кивали головами любопытным старушкам, одетым в старинные плюшевые жакетки на ватине, и большие шерстяные платки. Они сидели на лавочках, у высоких деревянных оград, деревянных же бревёнчатых домов, во дворе которых заливались лаем хозяйские, тоже охотничьи собаки.
Эти сгорбленные временем и тяжёлым крестьянским трудом, старушки, помнили этих мужчин – охотников, ещё мальчишками, когда, спрятав отцовскую одностволку в штаны и запахнувшись ватником, они крались по улицам, стараясь незамеченными уйти в соседний лес. Местный егерь был очень строг и всегда докладывал начальству о случаях браконьерства и стыдил родителей несовершеннолетних охотников, которые в неположенное время и в неположенных местах, устраивали «сафари», вопреки всем распоряжениям местных властей…
Преодолев реку вброд, всадники выехали на просёлочную дорогу и потянулись неторопливо по пологому подъему в сторону далёкого таёжного зимовья, стоящего за перевалом, в одном из неприметных таёжных распадков.
Собаки покрутившись недалеко от всадников, освоившись с походным режимом, надолго убегали вперёд, пробуя распутывать звериные следы, но не задерживаясь, чтобы не отстать от всадников…
Заночевали в полдороги, от охотничьего участка, в зимовье, расположенном у подножья горной гряды, в развилке между двумя таёжными речками. Развьючив лошадей, люди растопили печку в домике и сварили пельмени, которые домочадцы охотника, готовили перед выходом два дня, с утра до вечера. Пельмени получились крупные, размерами один к одному, вкусные и питательные.
Поужинав и покормив собак сушеной рыбой, прихваченной с собой в больших количествах, путешественники занесли в домик вьючные сумы, а полмешка замороженных пельменей, положили под крышу, повыше и подальше от собак. Утомленные долгим переездом, уснули рано, как только ночь опустилась на таёжные склоны ближних хребтов…
Уже в темноте, на край поляны заросшей молодым сосняком, вышел лось. Он постоял, втягивая воздух горбатым носом с подвижными крупными отверстиями ноздрей и учуяв запах дыма, поворотил назад и обойдя по лесу большую дугу, вышел на реку, ниже по течению и войдя в обмелевшую воду, склонив голову на длинной шее долго пил втягивая жидкость в булькающую просторную требуху. Потом, не поднимаясь на берег, зверь, долго и неподвижно стоял, подняв голову повыше и прядая ушами…
Услышав, как дверь в далёкой зимовейке скрипнула, зверь перешёл речку на другую сторону и углубился в густой лес у подножия холма…
На другой день, Охотник и сопровождающий его конюх, поднявшись ещё до рассвета, торопясь, попили чаю, оседлали продрогших за ночь лошадей и отправились дальше.
К полудню преодолев невысокий перевал заросший крупным кедрачом, перекусив на ходу, едва успели к сумеркам в охотничий домик. Наскоро развьючив лошадей и стреножив их, отпустили пастись на большую поляну перед домиком, а сами на костре сварили ужин и даже выпили по пятьдесят граммов самогонки, прихваченной с собой предусмотрительным Охотником.
Закусывали обстоятельно и неторопясь, наевшись, долго пили чай, негромко обсуждая увиденное за день…
Долго ещё у домика в ночной темноте полыхал раздуваемый ветром костёр, и мужчины, грея перед огнём зябнущие руки, разговаривали, вспоминая предыдущие охоты…
Ночевать пошли в зимовье, протопив перед этим печку и немного просушив внутри - за полгода зимовье отсырело. На дворе, по ночам было уже под минус десять, и даже у костра, ночью было холодно и неуютно…
Наутро, конюх, тоже заядлый зверовщик, привязав освободившуюся лошадь к своему седлу, грустно вздыхая и завидуя остающемуся в тайге Охотнику, помахав рукой при отъезде, тронулся в дальний обратный путь, а Охотник остался один, с собаками, своими верными помощницами – Саяном и Кучумом. Они пытались было побежать за лошадьми, но видя, что хозяин остался у домика, вскоре возвратились и легли у входа, положив головы на лапы , изредка взглядывая на хозяина, который был занят разборкой и сортировкой вещей и продуктов, привезённых караваном…
Начался долгий охотничий зимний сезон…
Вечером, сидя у костра и привыкая слушать таёжную глубокую тишину, Охотник вспоминал свою молодость…
Охотится он начал лет с десяти - в первую охотничью свою зиму, ставил петли на зайцев на вырубках рядом с деревней и поймал за зиму несколько десятков. В этом деле он достиг настоящего знания и умения, и закормил семью свежей зайчатиной…
Лет с четырнадцати, отец зимой стал давать ему свою одностволку, зная, что иногда, сынок, брал её в тайгу без «официального» разрешения. И уж в этот раз, юноша важно и спокойно шёл в тайгу ещё в предутренних сумерках, поскрипывая подшитыми войлоком ичигами, на промороженном, примятом полозьями саней, снегу…
В пятнадцать, он бросил школу и устроился на колхозную пилораму, подсобным рабочим. Он уже к тому времени был крепко сложенным и сильным пареньком, с весёлым добродушным характером…
В шестнадцать, он купил себе пиджак и одеколон «Шипр» и стал ходить на танцы в деревенский клуб. Его сверстники, выпивали перед танцами, самогонки и потом весь вечер куражились, изображая из себя взрослых мужиков. Но для нашего героя, водка была просто плохо пахнущей горькой водой и он, на вечеринках предпочитал пить кисло – сладкий, хорошо утоляющий жажду, клюквенный морс. У себя дома в сарае, он завел гантели и двухпудовую гирю и «качался», с каждым годом становясь, всё сильнее и здоровее…
Тогда же он влюбился в свою будущую жену. Девушке, молодой скромный парень тоже понравился, и они стали встречаться…
Её дом был на окраине деревни, за рекой. И весной, когда река на несколько дней становилась непреодолимой преградой, он, по металлическому канату, по которому летом ходил деревенский паром, перебирался к ней на свидание цепляясь за канат руками и ногами…
Охотник вырастал смелым и самостоятельным человеком…
На окраине деревни, жил тогда ещё, старый охотник Васильич, который работал сторожем на водозаборной станции и был уже давно на пенсии. Это был ещё крепкий, седоголовый старик, среднего роста, кряжистый, широкоплечий с весёлым улыбчивым лицом и молодыми смеющимися голубыми глазами… Васильич был дальним родственником молодому Охотнику и как - то по весне, он пригласил будущего охотника на глухариный ток…
Зашли на токовище ещё с вечера, на заросшую сосновыми зелёными борами, таёжную речку…
Переночевав ночь в душном зимовье, поднялись задолго до рассвета, попили крепкого невкусного чаю, и в полной тьме, Васильич повёл своего молодого друга в тайгу.
Перейдя болото, поднялись по склону, заросшему крупным сосняком до половины и остановились. Тишина и темнота обступила охотников со всех сторон…
Сквозь сереющую мглу видны были плохо различимые силуэты крупных деревьев. Пахло оттаивающей землёй и душным, едким свиным багульником. В сумерках наступающего рассвета, пронзительно и тоскливо засвистели «токующие» бурундуки. Вначале слышался унылый свист слева, а потом ему вторил такой же грустный ответ, откуда - то справа. И всё повторялось вновь и вновь…
В рассеивающейся мгле, вдруг послышалось неподалёку лёгкое потрескивание веток под чьими - то тяжёлыми шагами. «Кто - то из деревенских – догадался Охотник. Тоже на ток пришёл…»
И вдруг, Васильич, молча показал рукой на толстый полусгнивший ствол поваленный давней весенней бурей, лежавший на земле, неподалёку. И молодой Охотник увидел, что мимо, за валежиной, медленно «проплывает» чья - то большая, шерстистая полукруглая спина…
Совершенно неслышно и как показалось молодому охотнику, очень медленно «спина», покрытая длинным тёмным мехом, последовала справа налево и скрылась за вздыбленным корневищем – выворотнем…
«Кто это был? – с тревогой, полушепотом спросил юноша Васильича и тот тоже шепотом коротко ответил: «Медведь!»
Тогда на току они добыли по замечательно крупному, глянцевито - чёрному глухарю, но Охотник на всю жизнь запомнил тот утренний невольный страх и предчувствие чего - то страшного и непоправимого….
… Васильич был мастером делать трубы – манки на изюбрей, ревущих во время гона. Он показал молодому охотнику, как вырезать такие трубы из хорошо просушенного елового дерева и научил реветь в эту трубу, подражая изюбрям на гону. Это был, в исполнении Васильича, даже не рёв, а настоящая песня – страстная, гневная, жалующаяся и призывающая. И когда Васильич уже поздней зимой вдруг доставал одну из труб и начинал «петь»,втягивая воздух в себя, через узкое отверстие, на конце, все в доме замирали от восторга и юному охотнику казалось, что прекрасная разноцветная осень стоит на дворе. Хотя окна в избе были разрисованы морозными узорами…
Чуть позже, Охотник научился подражать гонным оленям, голосом… Он сам до этого додумался, а так как обладал хорошим музыкальным слухом, то после нескольких репетиций – тренировок, у него стало получаться…
Это было удивительно и волшебно. Реветь для него вовсе было не трудно. Он, напрягая горловые связки выводил тонко и сердито, песню, в которой звучали когда надо угроза, а когда надо, то и мольба. Стоило ему вообразить состояние гонного быка и у него всё получалось. Когда имитацию слушали его приятели, то у них по спине невольно пробегал холодок страха…
Все быки сбегались на его зов, и вся округа откликалась звонкоголосым и яростно – страстным эхом. Однажды осенью, уже перед армией, молодой Охотник вышел в тайгу на день и под кедровым синеющим высокими вершинами вдалеке хребтом, на его рёв мгновенно откликнулся изюбр. Охотник повторил призыв – вызов и бык – соперник откликнулся уже много ближе. Притаившись за сосной, охотник ждал. И услышав треск веток под ударами рогов и сопение оленя, поднял ружьё и стал всматриваться в прогалы желто - зелёной листвы, укрывающей всё вокруг. В одном из таких прогалов, он вдруг заметил коричневое пятно, внезапно заполнившее паузу между листьями кустарников.
И он понял, что это бык, неслышно подобрался к нему, подошёл по чистому месту. До чуть шевелящегося пятна было метров пятьдесят и Охотник прицелившись выстрелил в центр коричнево – рыжего пятна. После выстрела пятно исчезло и он разочарованно вздыхая, ругая себя за недопустимое волнение и дрожащие при выстреле руки, пошёл на всякий случай глянуть на следы...
Большой сильный, красивый бык с крупными, многоотростковыми рогами лежал под ольховым кустом и был мертвенно неподвижен…
После, разделывая изюбря, Охотник увидел, что пуля пробив лопатку попала в сердце и олень умер мгновенно…
Когда Васильич узнал о добытом олене, то очень обрадовался и похвалил молодого Охотника…
А потом была армия, в Даурских степях, батарея управления и радиорелейная станция на которой он служил оператором….
…Армия длилась невыносимо долго. Несвобода тяготила молодого солдата больше всех тягот службы и когда предоставлялась возможность, он один уходил на берег реки в степи и подкрадывался незамеченным к степным лисам, видимым в открытых пространствах издалека…
… Он очень скучал по тайге, по свободе и когда пришёл из армии, не раздумывая поступил в промхоз, штатным охотником. И начались его полугодичные жития в одиночку, но с верными друзьями – собаками лайками, в глухой тайге…
Приходилось, и голодать, и замерзать, и проваливаться под лёд. Но всё это было на лоне природы и воспринималось, как необходимый производственный риск на охоте. Конечно, охота была трудным и часто опасным делом. Но это было достойное и уважительное занятие для сильного и смелого мужчины…
И потом в тайге, он был не один, а рядом с четвероногими приятелями…
Собак Охотник любил с детства и у них во дворе, как и в каждом деревенском доме жили три - четыре собаки и все были охотничьими, «рабочими», то есть работающими и по пушному зверю и по копытным. Других в деревне не держали…
… Но он, с согласия отца, завел себе свою, личную. Кобеля звали Кучум. Он был черно - белой масти, высокий на ногах и с широкой грудью. Пушистый, черный хвост лежал калачиком на спине. Собака была быстра, проворна, недрачлива и послушна…
А хозяина он любил беззаветно, хотя тот бывал иногда очень строг…
… Кучум уже в возрасте восьми месяцев, поймал как-тов недалёких перелесках косулю и охотник его зауважал. Вот как это случилось…
Кучум, на крупной рыси, обследуя по неглубокому снегу испещрённый козьими следами мелкие сосняки, вышел на лёжки косуль, погнался за ними и перехватив одну, быстрым броском настиг замешкавшегося молодого козла и вцепившись в заднюю ногу, затормозил его, проехав по снегу метров десять, а потом повалив, задушил…
В тот вечер, жаря вкусную косулятину, на сковороде, Охотник от ароматов распространявшимся по зимовью, сглатывал слюну, а когда ел сочное мягкое мясо, то всё время похваливал шуструю собачку…
Со временем Охотник стал одним из лучших добытчиков в промхозе и превратился во влюбленного в тайгу человека. Молодая жена управлялась по дому и растила двух мальчишек – погодков, а интересом всей жизни и одновременно работой, стал для Охотника лес…
Все тяготы и неприятности жизни он забывал оставаясь один на один с молчаливой и величественной тайгой. И главное – он был свободен и счастлив и всегда говорил, посмеиваясь, что он счастливый человек, потому что удачно женился и нашёл себе дело по душе…
…Охотник очнулся от воспоминаний уже в темноте. Костёр прогорел и холод струйками студёного воздуха пробирался под одежду. Ноги тоже немного подмёрзли и Охотник, войдя в зимовье, переобулся в разношенные валенки, засветил лампу – керосинку и подогрев остывшую кашу, покормил собак. Сам он есть не захотел и выпив чаю забрался в спальник и уже засыпая, сквозь дрёму, вспоминая добытого с Васильичем первого медведя…
Дело было уже после армии. Как – то, по снегу, проходя по верху водораздельного склона заросшего смешанным лесом, Охотникдалеко впереди, в пологом распадке, заросшем ольховником и молодым ельником, услышал глухой, басистый лай Кучума.
Неторопясь, он свернул в сторону лая и вскоре в чаще на белом, снежном фоне увидел, что Кучум лаёт куда - то под выворотень. Подойдя поближе, Охотник внезапно понял, что Кучум, его старая, верная собака, лает в чело берлоги.
Дело было уже к вечеру и сумерки опускались на тайгу. И начинался редкий снежок…
«Если сейчас пробовать добыть медведя, это может мне дорогого стоить. Во – первых, видимость плохая, а во – вторых, я знаю, как стрелять медведя, только из рассказов старых охотников. Стоит ли рисковать?»
Если честно, то молодой Охотник побаивался в одиночку добывать медведя, хотя был одним из лучших стрелков в промхозе и даже участвовал в соревнованиях по стрельбе на траншейном стенде, и выполнил норму первого разряда. Но одно дело стрелять по тарелочкам и другое в сумерках пойти на медведя в тёмной берлоге...
«А зверь из берлоги меня будет видеть очень хорошо» – подытожил размышления охотник и отозвав упорствующего Кучума, ушел в деревню, сделав затесь на большой лиственнице стоящей метрах в восьмидесяти от входа в берлогу…
… Через несколько дней, молодой охотник и Васильич пришли к берлоге с собаками. Привязав их подальше, они вырубили осиновую слегу метра в три длинной и в руку толщиной и крадучись пошли к медвежьей норе. С утра было уже привычно холодно, и на лесной гривке трещали промороженные деревья. Но Охотник не замечал холода. Ему даже было жарко…
Подойдя к берлоге, они, взяв ружья на изготовку, подкрались к заметённому снегом челу почти вплотную, и Васильич махнув рукой, показал место сверху берлоги - «Заламывай!»
Оставив ружье на плече, Охотник перехватил слегу двумя руками и воткнул заострённый конец, сверху, в нижний край чела по диагонали. Медведь внутри заворочался и схватив зубами слегу пытался втащить её внутрь берлоги. Приложив ружьё к плечу, Васильич у которого было около двадцати удачных охот на медведя, зорко вглядывался в темноту берлоги и вдруг спокойным голосом проговорил: «Вижу голову! - помолчав, спросил сквозь крепко сжатые зубы: – Ну что? Стрелять!?».
«Давайте! – подтвердил Охотник, крепко держа дёргающуюся в руках слегу. Грянул выстрел и Васильич через несколько секунд опуская ружьй от плеча сдержанно проговорил: –Кажется готов!».
Стали вытаскивать медведя из берлоги. Охотник спустился в нору вниз головой и с верёвкой в руках. В двадцати сантиметрах от его лица, мёртвый медведь скалил пасть с длинными желтыми клыками, и в какой-то момент Охотнику даже показалось, что медведь шевельнулся.
«А ведь будь медведь жив, он бы мне голову так бы и откусил – вдруг подумал Охотник и неприятное предчувствие кольнуло под сердце…Но человек взял себя в руки, надел на голову медведя верёвочную петлю и вылез из берлоги, с помощью Васильича, который тянул его вверх за ноги…
Уже после того, как охотники разделали жирного медведя с толстым, студенистым слоем сала под шкурой, толщиной почти с ладонь поставленную на ребро, они развели костёр и стали пить чай…
Васильич вспомнил случай произошедший в тайге лет десять назад…
Прихлёбывая горячий, сладкий чай, он, глядя в темнеющий впереди заснеженный распадок, рассказывал…
- На местного охотоведа, который выслеживал незалёгшего медведя – шатуна, этот медведь, сделав засаду, напал неожиданно. Охотовед был бедовый парень, ничего в тайге не боялся…И стрелок был хороший… Но бывают в тайге случаи, когда кажется всё против тебя…
Васильич вздохнул, сглотнул чай и сделал длинную паузу, вспоминая, что то своё…
- Тогда, у него, наверное, винтовку заклинило – продолжил он, -
и охотовед растерялся…
Васильич, снова отхлебнул чай из кружки и грустно вздохнул…
- Но домой он не вернулся…Пошли его искать и нашли полусьеденные медведем остатки, засыпанные снежком…
Старый охотник допил чай, и выплеснул холодные капли из кружки на снег. Сумерки опускались на тайгу. Цвет огня стал оранжево-красным и дым, начал крутить над костром в разные стороны…
- И что? – спросил Охотник, ожидавший продолжения рассказа…
Васильич, поднялся с заснеженной валежины, потёр озябшие руки, и завершил рассказ:
- Медведя того выследили и убили, но охотовед погиб и никто не знает, как это было на самом деле… Можно только предполагать…
Долго молчали, грея вытянутые руки над костром, вглядываясь невольно в тёмные силуэты, окружавшего костёр, леса…
У Охотника на душе вдруг стало тоскливо…
- Вот был медведь и умер и это мы его убили…- думал он собирая рюкзак. Старый охотник почувствовал настроение своего молодого друга и подбодрил.
-Ты не переживай. Ведь это большая удача - найти берлогу и добыть в ней
медведя.
- Тут тебе и медвежья желчь, которая раньше, использовалась как лекарство и была буквально на вес золота. И нутряной медвежий жир, который тоже используют в лечебных целях. А потом, у медведей же мясо целебное. Они, в тайге, корешки полезные едят, да орешки кедровые…
Так что, можно сказать, что тебе очень повезло…
Перед уходом, Васильич, словно забыв, что уже говорил об этом, произнёс:
-И потом сало нутряное в медведе очень полезно для лёгочников. Оно и бодрость, и силу даёт. А медвежья желчь и вовсе на вес золота…
А то, что убили, так это может быть и к лучшему. Не он нас, а мы его… На охоте ведь всякое бывает…
Своей судьбы-то, никто не знает – со вздохом закончил он….
Васильич помолчал, ещё раз тяжело вздохнул и огладил бородку…
- Все, рано или поздно, умирать будем.Никто ещё, дольше своего срока не проживал!
…За мясом решили подъехать на машине поближе, чтобы не надрываться и мясо на себе не таскать, и налегке ушли в деревню…
Так закончилась его первая берложная охота. Потом было много других. И казалось, что он уже начал привыкать к опасным встречам с Хозяином тайги. Однако, каждый раз в его душе оставалось после таких охот, ощущение чего - то незаконченного и таинственно – тревожного. В этих удачно завершённых охотах, он уже несколько раз добывал медведей в берлоге в одиночку, только с собаками, а иногда и без них.
Однажды, Охотник застрелил медведя в берлоге, уже ближе к весне, когда выходил со своего охотничьего участка. У него уже не осталось ружейных пуль, и он застрелил медведя из пистолета «Макарова», заломив предварительно чело слегой, которую привязал к кустам над берлогой верёвкой…
И всё - таки, каждый раз, когда он думал о медведях, на душе у него становилось неспокойно…
Вот и в этот раз, охотник долго не мог заснуть, слушая, как ветер воет за стенами домика, изредка порывом залетая в печную трубу…
Первые дни Охотник старался далеко от зимовья не отходить. С утра, взяв собак, прогуливался по окрестностям, подмечая, где какие звери живут, и кто проходит или пробегает по окрестностям…
Он, привыкая, подстрелил десятка два белочек из под собак, но во второй части короткого дня возвращался к зимовью и занимался его ремонтом.
В первую очередь, человек починил крышу и надрав мха в болоте зашпаклевал появившиеся, между рассохшимися брёвнами сруба, щели. Спилив сухую кедрушку неподалёку, расколол её на плахи и сделал некое подобие конуры с двумя раздельными входами для собак.
В последний день, с утра, после ночного влажного снега, пересекая распадок, увидел строенные следы лося на галопе и рядом прыжки своих собак. Они вспугнули сохатого в густом ельнике, мимо которого проходил охотник незадолго до того…
Через полчаса Саян вернулся, а Кучум пропал…
Придя к зимовью, Охотник принялся рубить дрова, из заготовленных ранее, напиленных на чурки, сухостоин. Разрубив чурку на восемь частей, он складывал дрова вдоль боковой стенки зимовья.
Ловко расположив чурку на земле человек, легко взмахивал топором и, хрясть – чурка, как головка сахара с хрустом разлеталась надвое. Взяв одну из половинок, он ставил её на чурку и …тюк – тюк – тюк, раскалывал на ровные части – поленья. Они ещё сохраняли аромат желтоватой древесины кедра. Охотник так увлёкся, что и не заметил, как наступили сумерки.
Разрубив очередную чурку и уложив поленья, он спрятал топор под крышу и вошёл в уже тёмное зимовье.
Засветив керосиновую лампу, Охотник быстро развёл огонь в металлической, сделанной из листового железа печке, и поставил вариться кашу и кипятить чай. Выйдя на улицу, в темноте увидел, как из конуры вылез грустный, немного потерянный Саян и виляя хвостом подбежал к хозяину...
Кучума по-прежнему не было. «Куда он запропастился? – Не дай бог что случилось! -вздыхая озабоченно, думал Охотник и подняв голову, долго слушал наступившую ночь.
В какой - то момент ему показалось, что он услышал далёкий, далёкий лай, но потом, сколько не напрягал слух, не мог отличить в наступившей тишине ни одного похожего на лай звука.
От напряжения в ушах зазвенело и он вернувшись в зимовье прикрыл двери. «Даже если это Кучум лаял, в темноте я ничего не могу сделать. Надо только ждать – размышлял он, укладываясь спать после недоеденного ужина…
Проснувшись на рассвете, Охотник вышел на улицу, накинув сверху старый полушубок, используемый, как подстилка на нарах. Над тайгой чернело высокое чистое небо с россыпью серебристой звёздной пыли, протянувшуюся, сгустившись посередине небосвода с севера на юг.
«Млечный Путь- констатировал человек и расслабившись прислушался. Тишина стояла необыкновенная… Слышно было как на дальней сосне под набежавшим из распадка порывом ветра зашелестела пластинка сосновой коры, шурша краешком по стволу…
И вдруг из глубины тёмного леса донёсся отчётливый лай Кучума. «Ага – обрадовался охотник, - значит, он вчера увязался за этим лосем, и держит его, не отстаёт. Вот молодец собачка!»
Саян вылез из конуры потянулся и услышав далёкий лай, насторожился….
Охотник, зайдя в зимовье, не стал больше ложится, засветил лампу, подрагивая от прохлады выстывшего к утру зимовья, развёл огонь в печкеПотом, из оцинкованного ведра плеснул в котелок воды и сварил себе пельменей. Позавтракав, он наскоро помыл котелок и алюминиевую солдатскую миску, и принялся хлебать крепкий горячий чай, с кусковым сахаром, вприкуску. «Эх, сейчас бы пряничков, - внезапно подумал он и сглотнул слюну. – Медовых, коричневого теста, да ещё с глазурью по верху»
Из зимовья вышел ещё затемно. Саян подбежал к хозяину потёрся мохнатым боком о ногу хозяина и перейдя на деловитую рысь исчез в рассветной полутьме, впереди….
Пройдя немного в гору, охотник вышел на водораздельный гребень и сориентировавшись, направился в ту сторону, откуда слышал лай Кучума рано утром...
На рассвете, мороз прибавил, и над тайгой поднялась туманная пелена. Пройдя по гребню, Охотник, по распадку спустился в соседнюю речную долину, и, остановившись, послушал…
Минут через десять ожидания, уже начиная замерзать, он вдруг услышал немного в другой стороне, звонкий призывный лай. «Наверное, перегнал быка с одного места на другое и вот вновь лает. А лось, видимо, стоит где-нибудь в чаще и наблюдает за собачьими манёврами».
Охотник заторопился, зашагал быстро, и согревшись, успокоился, начал уже медленнее двигаться и внимательней смотреть по сторонам.
Снег под ногами чуть поскрипывал, и охотник старался ставить ногу аккуратней…
Вдруг, лай Кучума и присоединившегося к нему Саяна, зазвучал совсем близко и похоже было, что собаки гнали лося на хозяина!
Остановившись за толстым сосновым стволом, охотник проверил пулевые патроны в двустволке, и осторожно выглядывая из - за дерева, стал ждать…
Через несколько минут, в чаще ольховника, у подошвы лесного холма, на ровном пространстве, перед пересохшим руслом таёжного ручейка, раздался треск сломанной ветки…
Вскоре, сквозь чащу, в прогалы, замелькал чёрный, нескладный силуэт, с длинно вытянутой, горбатой головой и небольшими рогами, с четырьмя отростками, от толстого основного рога.
«Лет пять быку - определил Охотник мельком, унимая начавшуюся в теле дрожь волнения. Затем, медленно поднял ружьё, прижал стволы для устойчивости к дереву и аккуратно выцелив, подождал, пока зверь подбежит метров на пятьдесят…
В кустах, по обе стороны от лося бежали и попеременно лаяли две его собачки. По сравнению, с двухметровым сохатым, они казались мелкими, намного меньше обычного…
Лось бежал, не оглядываясь на собак. Он их совсем не боялся, но они надоели ему со своим шумным лаем, и зверь хотел бы от них избавиться.Преследуемый зверь, вовсе не торопился, поглядывая по сторонам, кося сердитым глазом, в сторону настырных преследователей…
Перед ним расстилалась знакомая, застланная белым снежным покрывалом, тайга и ничто не предвещало беды…
… Ещё вчера, с полудня, за ним увязались две собачонки: чёрная с белыми лапками и белыми пятнами, и вторая серая. Они упорно не отставали, а когда лось останавливался, то и собаки замедляли бег, но вплотную не подходили, а остановившись продолжала мерно и казалось спокойно лаять «Гав – гав – гав…»
К вечеру, одна из собак, незаметно исчезла, а вторая осталась, и по-прежнему, бежала за лосем, а когда он останавливался, начинала мерно и настойчиво лаять…
Даже ночью она не ушла…
И по-прежнему, принималась лаять на кормившегося в осиннике лося, каждый раз, как он начинал двигаться и переходил от одной осинки к другой. Когда лосю это надоедало, он, прижав большие уши к голове и сердито храпя, показывая большие резцы на длинных челюстях, бросался на собаку, которая,ловко уворачиваясь, отбегала в сторону, и когда лось успокаивался, она снова постепенно подбиралась к нему метров на двадцать и лаяла, лаяла…
Уже хорошо было видно бегущего, и даже слышно, как шуршал снег под копытами лося, и человек, сам себе неслышно сказал - пора, и, сдерживая дрожь волнения, мягко нажал на спусковой крючок…
После выстрела, лось словно споткнулся, подогнул длинные ноги под себя и упал на колени, а потом, уже после второго выстрела, хлестнувшего его пулей по боку, постоял ещё секунду на коленях, сгорбившись и потом, повалился на бок, сразу став меньше, словно в мгновение съежившись…
Кучум и Саян подскочив к поверженному противнику, впились своими клыками в длинную шерсть на горле, но лось уже не сопротивлялся…
Он был мёртв….
«Вот собачка, так собачка! – ликовал охотник, подбегая к чернеющему мохнатыми боками на снегу, убитому лосю. - Теперь я буду с мясом весь сезон! И на приманку, для собольих капканов, хватит!»
Увидев хозяина, Кучум обрадовался, «заулыбался», прижимая ушки к голове и виляя хвостом. Охотник погладил собаку, приговаривая: «Хорошая собачка! Зверовая собачка!»
Он начал разделывать лося, уже ближе к сумеркам…
Развёл большой костёр и по временам, отогревал на нём руки, заляпанные кровью, зябнущие от сильного мороза.
Разложив лося на спину, и удерживая его в этом положении, подложенными под бока брёвнышками, Охотник, уже не стесняясь, окунал замёрзшие скользкие пальцы в горячую кровь лося, вытекшую в полость брюшины и потом, отогрев их, быстро закончил разделку, и разрубив тушу на части, сложил всё мясо, завернув в шкуру.Прихватив с собой, кусок печенки, он пришёл в зимовье уже часам к десяти вечера, в полной темноте и покормив собак кусками окровавленной лосятины, растопил печку и на большой сковороде, пожарил остатки печени с луком и уже совсем задрёмывая, съел.
Заснул быстро, и спал без сновидений до утра…
На следующий день, он принялся перетаскивать мясо, добытого лося, по частям, к зимовью…
На это ушёл весь день…
Зато вечером, обессилевший от переноски неподъемно тяжёлых рюкзаков с мясом, Охотник вновь, пожарил себе большой кусок лосиного стегна на жире, вкусно поужинал и даже выпил пару рюмок самогонки….
Лицо его, после съеденного сочного и жирного мяса, лоснилось и выйдя уже перед сном на улицу, он не чувствуя мороза, долго стоял и смотрел на тёмное небо и звёзды, в одной рубашке с не застегнутым воротом. Глядя на усыпанное мерцающими звёздами, небо, он задумался…
От выпитой самогонки, Охотник разомлел и его потянуло на обобщения…
«Вот я тут живу один, в глухой, безграничной тайге и мне кажется, что мир вокруг меня необычайно велик и безлюден. Но если сравнить Землю с этим необъятным безбрежным космосом, то наша планета, покажется ничтожной песчинкой на фоне этого вечного и бесконечного мира. Можно, наверное употребить сравнение и сказать, что Земля подобна песчинке на морском пляже».
Охотник потрогал замерзающие уши и возвратился в зимовье…
Уже засыпая, он подумал. «Так жить можно. И впереди ещё много – много непрожитых годов, интересных охот и вообще удач и счастья!».
…Бурый выжил после тяжёлых ранений, но похудел, отощал и бродил по тайге в поисках пищи. Кедровые орехи в тот год не уродились и потому, Бурый не брезговал падалью. Как - то раз, набредя на останки лосихи, погибшей в петле, он обглодал все косточки и объел даже голову: разломав череп, полакомился мозгом и сгрыз даже мягкие части рёбер…
… Но в берлогу, медведь, таким отощавшим, не мог и не хотел ложиться, потому, что без жира под кожей, который медленно питал его всю зиму, он не мог бы пережить сильных, долгих морозов в середине зимы. Вот и бродил хищник, по замёрзшей тайге, в надежде найти себе достаточно еды, чтобы растолстеть, и тогда уже, залечь в берлогу…
Раны его почти заросли, но несколько пробоин на груди ещё чесались и Бурый, пытаясь унять зуд, расчёсывал их до крови когтистыми лапами, снова и снова….
Медведь даже выкопал себе берлогу, ещё по теплу, но, не очистив себе желудок не мог ложиться в зимнюю спячку, а чиститься не мог потому, что постоянно боролся с голодом.
От голода и боли в ранах, Бурый был всегда в плохом настроении, и иногда, ревел пронзительно и свирепо, оповещая окружающую тайгу о том, как ему плохо.
Так, переходя с места на место, в поисках пищи, он постепенно приближался к той таёжной местности, в которой Охотник начал промышлять соболя…
… Осенний лес, словно съежился от наступивших морозов. Серые тучи громоздились на горизонте непроходимыми завалами и голые, озябшие осины, выделялись светло – зелёным, на фоне темнеющего в излучине реки, ельника…
Вскоре толстые, похожие на рваные подушки, облака, подгоняемые ветром, закрыли всё небо, и пошёл первый большой снег, упавший уже на замёрзшую землю.
Снежная метель, начавшись под вечер, со скрипом раскачивала кривоствольные сосны на мысах горных холмов, укутывала непродувемые ельники в снежные одеяния. Здесь, в чаще и спасался от пронзительного, режущего морозом свирепого ветра, одинокий медведь…
Голод и холод заставляли его постоянно двигаться в поисках тепла и пищи. Догнать оленей или лосей он не мог, но и подкрасться к ним тоже было сложно. Заледеневшая высокая трава шумела, шуршала под тяжёлыми лапами, а затаиваться на тропах и ждать, у Бурого уже не хватало терпения.
Несколько раз, он видел мелькающего по лесу, чёрного на белом снежном фоне, молодого лося, но тот, каждый раз, услышав или даже увидев большого зверя, которому трудно было спрятаться в прозрачности белого окружающего пространства, прыжками срывался с места и убегал на много километров, от места неожиданной встречи…
…От голода и постоянных недосыпов по утрам, когда бывало особенно холодно, Бурый сильно отощал и озлился. Однажды, на берегу большой парящей морозным туманом наледи, медведь натолкнулся на остатки лося, убитого стаей волков.
Полусьеденная туша зверя, почти полностью вмёрзла в наступающую, «натекающую» на берега наледь и потому, Бурому, пришлось выгрызать кусочки мяса, шкуры и костей, изо льда. Здесь, он задержался на несколько дней и однажды, даже вступил в драку с волчьей стаей проходившей, как обычно по своему охотничьему маршруту, раз в пять – шесть дней. Но медведь в таком состоянии был похож на лесного демона, и волки благоразумно отступили, не ввязываясь в большую драку.
…И потом, они были сыты, после того, как поймали на переходе молодую оленуху, отставшую от стада. Схватка была короткой и погоня молниеносной. Мяса хватило на несколько дней.
… Волки, выстроившись цепью, спускались с водораздельного гребня, когда обезумевшая от страха оленуха, увидев мельканье серых тел сквозь кусты, с треском, ломая молодой ольшаник, вырвалась на просторы залитого крепким скользким льдом болота, но поскользнулась, пытаясь круто свернуть от набегающей на неё сбоку, волчицы. И тут подоспевший молодой волк - переярок вцепился клыками ей в шею, а подскочившие взрослые волки в несколько секунд задушили, убили её…
… При встрече с медведем у остатков лося, желудки волков ещё были полны непереваренного мяса и потому, они даже и не пытались атаковать Бурого, а трусливо убегали, поджав хвосты. Будь они голодны, ещё неясно было бы, кто выйдет из схватки за лосиные остатки, победителем…
Когда надо, стая действовала бесстрашно и слаженно…
… Прожив несколько дней около чужой добычи, Бурый вскоре съел всё, включая кожу от большого желудка, и даже обгрыз копыта. И вновь, надо было искать новую пищу, а зимняя тайга не была гостеприимна к незалёгшему вовремя в берлогу, медведю…
Начались его последние, мучительные шатания по тайге, в поисках еды…
А холода становились всё сильнее, а дни, когда, хотя бы немного светило солнце, становились всё короче. Ночи, казалось, длились бесконечно. Тишина, стояла в лесу гробовая.
Изредка, это ледяное безмолвие, прерывалось треском разрывающейся от мороза коры, промёрзших до основания, древесных стволов, и диким волчьим воем, с ближнего хребта…
Жизнь одинокого зверя становилась невыносимой…
…А соболюшки приготовились к морозам, отрастили лёгко – пушистый, тёплый, блестяще - коричневый мех и по утрам, на солнцевосходе, покидали тёплые норы - дупла в толстых кедровых корневищах упавших в ветровал, перезрелых, многобхватных стволов, полные сил и энергии…
Они неутомимо скакали по тайге своей характерной побежкой, ставя задние лапы в промятые передними лапами, лунки. Когда была возможность, то вскакивали на поваленные деревья и пробегали по ним какую-то часть своего пути. Ловкие, быстрые зверьки ловили мышей, раскапывая их подснежные туннели, гонялись за белками и если повезёт, то догоняли и убивали, прокусывая острыми зубками – шильцами, беличье горлышко…
Наевшись соболюшки возвращались в дупло и в тепле и безветрии дремали готовясь к следующим охотам…
…Охотник проснулся, как всегда задолго до рассвета. Выйдя из зимовья в темноту, он увидел своих собак вылезших навстречу хозяина из своих конур и потягиваясь, виляющих хвостами. Их мех заиндевел на боках, но чувствовали они себя, несмотря на мороз, здоровыми и сильными…
Вернувшись в зимовье, человек затопил печь, поставил греться на плиту, вчерашнюю кашу и стал собираться в тайгу. Положил в рюкзак сухари и кулёк пельменей, чайную заварку и несколько кусочков сахара. Потом подсев к столу позавтракал кашей, запивая сладким чаем. Остатки он вынес собакам и разложил в разные чашки. Собаки почти не жуя проглотили кашу и облизываясь, подошли к хозяину, поднимая головы, и словно заглядывая ему в глаза…
Над тайгой поднимался обычный морозно – серый рассвет. Большие деревья, замороженные до сердцевины, стояли не шелохнувшись, словно умерли, и только маленькая синичка, тонко посвистывая, перелеталагреясь, с ветки на ветку, в кустах шиповника, торчащего из снега на берегу перемёрзшего ручья…
А в это время соболь – мужичок (так называют соболя – самца в Сибири), вылез из под большого корневища упавшей сосны, пробежал по стволу оставляя сдвоенные отпечатки пушистых лёгких лап, и спрыгнув на бело - синий, в рассветных зимних сумерках, снег, поскакал галопом по привычному уже маршруту…
Вот тёмной стремительный силуэт соболя пересёк свежие следы длиннохвостой, пушистой белочки. Остановившись, соболюшка потоптался на месте, определяя направление хода белки.
Вдруг, его тонкий слух различил шуршание коготков белки по коре кедра, в ближней чаще. Он, словно пружинка, крутнулся на одном месте и помчался на звук…
Сидящая, на толстой ветке в половине ствола белочка, завидев тёмный силуэт соболя на белом снегу, стрелой мелькая в хвое веток, метнулась в вершину. Но соболь уже заметил это мелькание и бросился в погоню. Стремительно, в длинном полёте, белочка, перепрыгивая с дерева на дерево, неслась по воздуху, едва касаясь лапками веток и чешуйки кедровой хвои осыпались на снег, отмечая её путь. Но ещё быстрее мчался соболёк…
Смертельная погоня закончилась внезапно. Соболь уже почти настиг белку, когда она, сорвавшись, промахнулась мимо очередной опоры и полетела вниз, к основанию соснового ствола.
Азартный соболь, не раздумывая прыгнул вслед, мягко приземлился на снег, в несколько прыжков настиг белочку и острыми, как белые гвоздики зубами, в мгновение перервал ей горло…
Немного успокоившись, соболёк полизал вытекающую из горла ещё тёплой жертвы, кровь и принялся поедать, пахнущее кедровыми орешками мясо…
Насытившись, соболюшка закопал недоеденные останки белочки в снег, проскакав по снегу несколько метров, взобрался на высокую сосну, шурша острыми коготками, вскочил на толстую ветку чуть прошёл от ствола и глянул вниз.
Солнце к этому времени поднялось над лесом, и белый снег искрился под его яркими лучами миллионами огоньков. Было необычайно светло и красиво в этом зимнем лесу, но заснеженные деревья, словно неживые, стояли не шелохнувшись, и зверёк, как обычно после еды решил отдохнуть соболь…
Устроившись поудобнее, соболёк растянулся на ветке и задремал, чувствуя приятное успокоение, от удачно начавшегося дня…
…С утра выставилась сухая морозная погода. Кучум и Саян весёлым галопом описывая на белом снегу круги и полукружья, с двух сторон от идущего посередине охотника, обследовали тайгу, пропопуская сквозь эту сеть поиска большую полосу леса.
В одном месте, пересекая соболиный след, Кучум, вдруг остановился, как вкопанный, подобравшись и словно став выше на ногах, понюхал воздух над недавним следочком.
После этого, лайка на галопе сделала небольшой круг и определив в какую сторону ушёл соболь, на длинных махах помчалась вперёд уже прихватывая запах соболя верховым чутьём. След был утренний и потому, собака мчалась, летела напрямик, перепрыгивая кусты и заснеженные валежины…
… Соболь проснулся, когда услышал шуршание снега осыпающегося под лапами Кучума на прыжках. Он видел сверху, как собака проскочила у подножия дерева, но потом вернулась, подбежала к сосне и поцарапала кору когтями передних лап, встав на задние.
Соболь, рассердившись на непрошенного гостя, не то фыркнул, не то чихнул и собака, услышав это, тот - час заметила в кроне пушистого зверька и залилась звонким призывным лаем. «… Тяф – тяф – тяф…» - выговаривал Кучум и вскоре к дереву на галопе примчался Саян и тоже включился в сердитое переругивание: «Гав – гав – гав…»
…Вскоре, из - за деревьев появился охотник. Он торопился, вспотел и потому, подойдя к дереву и увидев притаившегося на ветке соболя, не спешил. Сняв шапку, обтёр вспотевший лоб, поглядывая вверх, в сторону соболюшки. Потом достал дробовой патрон, перезарядил двустволку, загребая снег ногами, отошёл чуть в сторону, и когда ствол сосны прикрыл туловище соболя, стал целиться в едва заметную головку с треугольными ушками и чёрными бусинками блестящих глаз…
Собаки, заняли позицию напротив охотника, с другой сторону дерева, и размеренно гавкали - то вместе, то порознь. Саян при этом суетился, перебегал с места на место, а Кучум сидел на задних лапах и лаял, уверено и мерно, не отрывая зоркого взгляда от соболюшки…
… Грянул выстрел! От удара, с сосновой хвои под дерево посыпалась искрящаяся, лёгкая, снежная кухта, и чёрный соболёк, задевая нижние ветки, упал ватной игрушкой к ногам быстро подбежавшего под дерево Охотника. Собаки тоже бросились к убитому собольку, но после сердитого окрика хозяина, остановились и крутя головами, виляя хвостами, не отрывая быстрых глаз от пушистого зверька, переминались с ноги на ногу.
Хозяин поднял с земли соболя и показал собакам. «Молодцы собачки! – похвалил он, и собаки ещё веселее завиляли колечками свои пушистых хвостов…
«Ну, вот и первый соболёк – радовался охотник, разглядывая мех и подув на брюшко, увидел сквозь густые волоски и подпушь, белую мездру…
- Вылинял, конечно, уже давно – подтвердил он своё же предположение и аккуратно уложил соболька в матерчатый специальный мешочек.
- Ну, вот и с полем! – поздравил он сам себя вслух. От одиночества и от переполнявших его чувств Охотник, иногда, разговаривал сам с собой, не видя в этом ничего странного. - Это чтобы разговаривать за охотничий сезон не разучится – посмеивался он оправдываясь…
Бросив собакам по сухарику, который они тут же с хрустом разжевали и проглотили, Охотник, пройдя чуть вперед и выйдя на опушку леса сориентировался и направился в сторону зимовья.
Солнце, на ярко синем небе повернуло от зенита вниз, на запад и огромные сосны, залитые золотистыми лучами словно замершие богатыри вслушивались в искрящуюся, зимним снегом, морозную тишину леса. Снег лежал повсюду, и потому, по временам больно было смотреть на его первозданную белизну, сверкающую под ярким солнцем…
Продравшись сквозь заснеженный ельник, охотник вдруг услышал впереди нервное буханье - лай старшей собаки Кучума. «На зверя лает - вдруг забеспокоился охотник. Он остановился, перезарядил двустволку на пулевые патроны и широко шагая поспешил на лай. Вскоре совсем недалеко в ложбинке к буханью Кучума присоединился, басок потоньше. Это залаял Саян.
Обогнув заросли ольховника, охотник увидел собак. Саян, со вздыбленной на загривке шерстью, бегал с место на место оглядывался словно опасаясь засады и лаял беспорядочно, а Кучум стоял у круглого входа в большую нору и лаял туда, стоя на напружиненных ногах.
«Берлогу нашёл!» – чуть не вскрикнул охотник.Чело берлоги. Было на виду. И невольно, у охотника задрожали от волнения руки. Он неторопясь снял и положил рюкзак на снег, достал из карманов ещё две пули и зажал патроны во рту.
Потом, осторожно ступая, стараясь не скрипеть снегом, пошёл по дуге, укорачивая с каждым шагом расстояние до входа в берлогу. Теперь он уже не сомневался, что это медвежья нора, но не знал, внутри ли медведь.
Кучум заметив хозяина вздыбил шерсть и приблизившись к челу заглянул внутрь, скаля зубы и угрожающе ворча.
Потом собака прыгнула внутрь, через несколько секунд выскочила из берлоги, и бросилась галопом по кругу, пытаясь привычно найти выходной след…
Охотник с облегчением вздохнул. «А, где же косолапый?»- нервно посмеиваясь, вопросил он сам себя, и, заглянул внутрь берлоги…
Медвежья нора была пуста. Саян, прядая ушами и приседая от напряжения приблизился к пустой берлоге и когда хозяин, воспользовавшись моментом, толкнул собаку внутрь берлоги, молодой кобель с испуганным воем вылетел оттуда, и вздыбив шерсть, басом взлаял несколько раз.
-Не бойся, медведя там уже нет – успокоил собаку посмеивающийся хозяин.
-Но тебе надо привыкать к страшному медвежьему запаху – продолжил он, и
Саян виновато завилял хвостом, слыша в голосе хозяина нотки упрёка…
…Уже в зимовье, лёжа на нарах и слушая, как в печке потрескивают дрова, Охотник думал о медведе. «Или он ушёл в другую берлогу или его кто - то вспугнул перед залеганием. В любом случае берлога большая, и зверь, наверное, был крупный. Но почему он не залёг в спячку? Что ему помешало?»
…В это время Бурый лежал в густом молодом ельнике, в нескольких километрах от зимовья и по временам глухо, сердито рычал, вспоминая услышанный днём дальний выстрел и лай двух собак. Медведю, голодному, с обмороженными лапами, вдруг вспомнилась металлическая «шкатулка», так приятно пахнущая тухлой рыбой и потом, привиделась фигура человека с ружьём, испускающим из стволов снопы огня и гулкие звуки выстрелов. Шерсть на Буром поднялась дыбом, и он визгливо рыкнул, облизывая красным языком, пузырящиеся пеной фиолетовые дёсны и чуть желтоватые у основания длинные клыки…Память о некогда испытанной боли вновь приводила его в неистовую ярость…
… На следующий день, Охотник решил поставить капканы.
Вечером, пораньше позавтракав, он чинил и вываривал в сосновой хвое металлические капканы и тросики с вертлюгами на конце, правил напильником насторожки, где надо, зачищая поверхности, добиваясь того, чтобы капканы срабатывали от малейшего прикосновения к тарелочкам. Затем закладывал их, на несколько минут в кипящею воду с сосновой хвоей, а потом, доставая палочкой из котелка, сушил и выкладывал на мороз, под крышу…
Собаки в этот вечер, как - то непривычно и беспокойно суетились, часто вставали из лёжек, нюхали воздух, и даже отбегали от зимовья, слушая ночную тишину.
Хозяин был в это время внутри избушки и потому ничего не заметил…
Утром, как обычно, позавтракав и сложив капканы в полотняный чистый мешок, охотник вышел в тайгу пораньше и обойдя ближайший мыс невысокого холма, заросшего густым сосняком, свернул в падь, и на берегу первого же распадка приходящего от вершины хребтика принялся мастерить место для установки капкана.
Он разгрёб ногами снег до земли и по периметру небольшой окружности натыкал в образовавшийся сугроб сосновых веток. Затем установил капкан и подвесил над тарелочкой насторожки кусочек мяса – глухарятины. Он добыл недавно из под собак облаянного ими на вершине сосны, угольно – чёрного петуха – глухаря, и не обдирая положил под нары. В оперении глухарь быстро стал пахнуть, что и нужно было охотнику….
Разрезав на кусочки глухаря, он мясо подвешивал в качестве приманки, а перья разбрасывал по округе. Соболь, увидев перья, постарается найти и самого глухаря и потом, учуяв мясо, должен войти в огороженное ветками пространство и прыгая за приманкой, попал бы на тарелочку насторожки. Капкан сработает и соболёк окажется в капкане…
И ещё, «оградка», защищала капканы от засыпания насторожек снегом, в сильный ветер…
Назавтра, с ночи ещё, начался ветерок и снежная позёмка. Охотник проверяя капканы, из ближнего вытащил заледеневшего уже горностая, которого в здешних местах видел впервые. Белая шубка зверька заиндевела на сильном морозном ветру и охотник со вздохом разочарования положил горностая в рюкзак. «Говорят раньше у российских царей были горностаевые мантии, - думал он бредя навстречу сильному ветру, обжигающему морозом лицо. -А сегодня, на что он мне?»
Сильный ветер заровнял к вечеру все следы на открытых местах и потому Охотник не заметил следов большого медведя в одном месте пересекавшего его вчерашний след. Человек к тому же, шёл по тропе, отворачивая и пряча от ветра лицо, и потому редко глядел на землю…
Собаки же, с утра, прихватили свежий след лося, и принялись гонять его по округе, изредка взлаивая, при виде убегающего зверя. Но ветер выл в вершинах деревьев, раскачивал их, и шум в лесу напоминал шум курьерского поезда, через который лай собак не пробивался до слуха человека…
Кругом, как всегда в метель, снежинки роились белой пеленой и сквозь эту вьюжную занавесь, изредка были видны, серые силуэты деревьев, запорошенных снегом…
К вечеру и охотник и собаки очень устали и отправились в зимовье пораньше. Собаки, неспешной, усталой рысью бежали впереди хозяина по тропе и при подходе к лесному домику убежали вперёд.
Хозяин отставал, уже с усилием «грёб» кожаными лёгкими ичигами наметённые снежные сугробы, и думал только о том, как, придя в зимовье, растопит печку и повалится на нары, для долгожданного отдыха…
… Бурый искал встречи с ненавистным для него двуногим существом, но был осторожен…
Злоба на всё живое клокотала внутри измождённого, но ещё сильного тела и хищник проснувшийся в нем, едва удерживал в себе визгливый, яростный рёв.
…Он ещё утром, зашёл к тропе ведущей к зимовью с тыла, из чащи, чтобы не давать следов и учуяв свежий запах человека и собак, его помощниц, ощерил желтоватые зубы и острые клыки и сдавленно зарычал.
Выбрав место между двумя густыми заснеженными ёлками, зверь лёг носом к тропе и навстречу холодному ветру, чутко задремал, изредка, неслышно поднимая голову, прислушивался к вою ветра в вершинах деревьев, приглядываясь, сквозь хвою еловых тонких веточек, на прогал человеческой тропы, ведущей к зимовью…
Чёрная, мелькающая в снежной круговерти фигура человека показалась неожиданно…
Перед этим, вздыбив шерсть на загривке, Бурый молча пропустил мимо себя двух собак, не учуявших зверя, лежавшего за ветром. Человек тоже шёл не смотря по сторонам, закрываясь от метели одной рукой в рукавице, а его ноги привычно ступали по знакомым неровностям тропы.
За спиной болталось незаряженное ружьё. Он, обычно осторожный и предусмотрительный, не перезаряди его после недавнего выстрела по белочке. Да и собаки бежали впереди, а им, Охотник доверял, как себе…
…Он думал о своём доме в деревне, о том, как будет весело и приятно после возвращения с охоты, ходить с бутылкой водки по родне в деревне и выпив под крепкую мясную закуску, отвечать на расспросы об охотничьих приключениях. …Человек в воображении уже видел просторные комнаты в своём доме, ровные деревянные полы укрытые самовязанными цветными дорожками, жену у пылающей жаром печки, детей просящих его в следующий год взять с собой в тайгу…
А вокруг свистела и гудела вьюга и на отросшей у Охотника бороде и усах, намёрзли от тёплого дыхания льдинки.
Всё пространство неба и земли было белого цвета и снег сыпал сверху, не переставая и подхваченный ветром, кружился в безумном хороводе природного движения...
…Бурого замело, завалило снегом, и когда он с яростным, долго сдерживаемым рёвом, стряхнув с себя снежные сугробы, вскочил на дыбы, вид его был страшен.
Оскаленная, широко раскрытая клыкастая пасть, высокая лохматая, более двух метров ростом фигура медведя, визгливо-свирепый громогласный рёв на мгновение парализовали человека, так неожиданно возвращённого в реальность дикого мира природы, из своих сладких мечтательных грёз!
Бурый скакнул вперёд, как тяжёлая лошадь, вставшая на дыбы, ураганом налетел на человека, ударил его когтистой лапой по туловищу. Потом, уже потерявшего сознание, падающего охотника, схватил клыками за плечо, рванул на себя и вырвал плечевую кость из сустава…
Затем, долго рвал безвольное, безчуственное тело, вымещая в ярости на человеке свою боль и страдания, за все эти бесконечные дни и ночи замерзания, голода и боли от обмороженной, но не потерявшей ещё жизненной силы плоти…
Он, Бурый, убил человека за несколько секунд…
Но ещё долго терзал окровавленное тело, на мгновение отстраняясь, глухо, с ненавистью, ворча, и разбрызгивая из пасти кровавую слюну, а потом вновь, возбуждаемый демоном ненависти и мести, набрасывался на темнеющее на белом изломанное мёртвое тело…
Прибежали собаки, загавкали, заголосили, пытаясь отогнать остервеневшего хищника от хозяина, но медведь, бросался на них, норовя схватить, и собаки отскакивали на почтительное расстояние и безостановочно лаяли…
Кучум, изловчившись, прыгнул на Бурого и вцепившись в загривок, с яростными воплями рвал изворачивающегося и пытающегося достать собаку лапами, медведя...
Чтобы сбросить собаку, Бурый, встряхнулся всем телом, встал на передние лапы и достал, куснул Кучума сбоку, прокусив ему низ живота…
Через мгновение, наконец, - то, Бурый, дотянувшись, схватил когтистой лапой, пораненную, повисшую на нём собаку, и ударил другой. Кучум, отброшенный мощным ударом, с воем, отлетел в сторону.
С трудом поднявшись, подволакивая сломанную лапу, повизгивая от боли, собака похромала в сторону зимовья…
Напуганный всем происходящим Саян перебегал с места на место, поодаль, напружинившись и вздыбив шерсть, не решаясь, напасть на разъяренного хищника, безостановочно лаял. Бурый погнался за Кучумом и тот, как мог уворачивался, убежал вперед, к «дому», к зимовью.
А на тропе осталось распростёртое окровавленное тело Охотника, с неестественно заломленными руками и изогнутыми в разные стороны ногами, а стволы отброшенного медведем ружья торчали из сугроба неподалёку … …Трагическая картинка: черная неподвижная фигура убитого зверем человека, на белом снегу, в круговерти неперестающей метели…
Медведь гнался за собаками до зимовья, а потом, учуяв запах тёплого жилья и еды вышиб, вырвал дверь и принялся поедать всё съестное, что было припасено охотником на длинный охотничий сезон…
Вломившись в зимовье, медведь, встав на дыбы, смёл мешки с крупами и мукой, с полок под потолком, на пол и стал пожирать всё без разбору, разорвав и рассыпав содержимое мешков и кульков по полу. Потом, выскочив из зимовья, он нашарил, под крышей, мешок с пельменями и чавкая сьел их. Затем выудив длинной лапой оттуда же, из под крыши куски мороженой лосятины съел и часть мяса…
И только набив брюхо, медведь немного успокоился, вновь забрался в зимовье, и впервые за всю зиму, устроившись в тепле, сытый и довольный кровавой местью этому двуногому существу, задремал, вздрагивая и рыкая во сне, переживая, уже в воображении, схватку с ненавистным человеком и его собаками…
… Саян и раненный Кучум, оторвавшись от Бурого, сделав большой круг по тайге возвратились к мёртвому хозяину и увидев, что он неподвижен и уже остывает, завыли подняв головы к равнодушному, невидимому среди белых, снежных вихрей, небу. Они долго ещё ждали и надеялись, что хозяин очнётся и вновь как обычно поведёт их в зимовье…
Ночью метель постепенно затихла, и ударил, как обычно бывает после снега, сильный мороз…
Пролежав рядом с телом хозяина, уже закоченевшего и полузанесённого снегом, всю ночь, Саян утром, вдруг обнаружил, что раненный медведем Кучум тоже умер, ночью, в последнем усилии подполз к хозяину и, положив голову к нему на грудь, затих.
Осиротевший Саян, терзаемый одиночеством, страхом, голодом и морозом, уже при свете дня поднялся из лёжки, завыл скорбно и безнадежно, прощаясь с хозяином и Кучумом, а потом мерной рысью, огибая лесом страшное теперь зимовье, с заснувшим в нём медведем, побежал вдоль реки вниз по течению. Вскоре он нашёл засыпанную снегом конную тропу, и по ней, уже никуда не сворачивая, затрусил в сторону деревни…
Тайга стояла вокруг притихшая, скованная морозом и только изредка с треском рвалась натянутая от холода на деревьях кора, и, шурша, осыпался подмороженный тяжёлый кристаллический снег, с еловых лап, прижимающихся к стволу поближе, словно сохраняя последнее тепло, в заледеневших деревьях…
Саян вернулся в деревню на третий день. По пути он ночевал у знакомого зимовья и чтобы утолить голод пытался ловить мышей, что ему не очень удавалось. И всё - таки несколько пойманных маленьких мышек помогли ему преодолеть эти длинные тоскливые километры возвращения и спасали от изнуряющего голода…
Жена охотника увидев отощавшего Саяна , всплеснула руками и тут же заплакала. Саян, виляя хвостом, ластился к хозяйке, а потом вдруг начал выть, словно пытаясь рассказать ей что - то печальное, произошедшее в его жизни…
Встревоженная женщина, накинув платок на голову, пошла к младшему брату своего мужа, который работал учителем в начальной деревенской школе. Рассказывая о том, какой Саян вернулся тощий и испуганный, она всплакнула вновь, а брат Охотника пошёл в поссовет и рассказал всё секретарю деревенского совета.
Уже вечером в школе собрались молодые и старые охотники и услышав его рассказ, засобирались в тайгу, спасать старшего брата учителя – Охотника. Многие предполагали, что Охотник, или замёрз, где-то провалившись в воду, или медведь напал.
Последнее предположение считалось наиболее достоверным, потому что и Кучум тоже в деревню не возвратился…
Выехали на колёсном вездеходе, который на время попросили в лесничестве. Взяли с собой медвежатницу, лайку – Пестрю. Это был крупный кобель с многочисленными шрамами на седеющей морде – следы собачьих драк во время течки деревенских собак. Он был первый и самый свирепый драчун и даже задушил несколько молодых кобелей, рискнувших вступить с ним в драку…
Но вся деревня знала, что Пестря на берложьей охоте, ничего не боялся и свирепо лаял на медведя буквально нос к носу уткнувшись в чело. Хозяин этой лайки рассказывал, что между носом медведя и носом Пестри в какой-то момент было не больше спичечного коробка.
Эту историю знала теперь вся деревня и Пестря был всеобщим любимцем и гордостью деревенских детей и молодых охотников…
Расстояние до зимовья охотника преодолели за один день и уже в сумерках подъехали к занесённой снегом избушке. Издали увидев, что двери зимовья открыты настежь и кругом царит разгром охотники, держа Пестрю на поводке, высадились из вездехода и когда увидели, что шерсть на загривке кобеля встала дыбом и он глухо заворчал нюхая воздух, поводя головой то влево то вправо, и неотрывно глядя в сторону зимовья, поняли, что медведь засел в зимовье. Такие случаи и до того бывали на охоте…
Шепотом посоветовались и младший брат погибшего – Учитель, известный на всю округу медвежатник, спустил собаку с поводка. Пестря, взяв с места в карьер, понёсся к зимовью и вскочил внутрь, откуда раздалось его яростный лай и вскоре, взревел рассерженный, разбуженный медведь.
Охотники, подбежав к домику, встали полукругом, приготовив карабины, ожидая появления медведя. Было уже полутемно, и охотники, которых было четверо, нервничали. «Уйти может – тихо предположил один из них, самый молодой, но Учитель промолчал и с напряжением ждал продолжения.
В зимовье начались громкий шум и возня. Лай Пестри превратился в какие то яростные вопли и наконец, из домика вывалился Бурый и следом, вцепившийся в него Пестря…
«Стрелять осторожно! – уже не таясь, выкрикнул Учитель, и сам выстрелил, целя в грудь громадного, рассвирепевшего от нападения собаки, медведя. Затрещали выстрелы. Бурый поднялся на дыбы, хотел броситься на ближнего охотника, который был от него метров в десяти, но Пестря, вцепился ему в заднюю лапу и медведю пришлось отмахиваться, отгонять смелого пса. Всё вновь завертелось, закрутилось вокруг…
Грохот выстрелов смешался с рявканьем злого медведя и лаем Пестри. Охотники уже каждый выстрел раз по пять, по шесть, но Бурый по прежнему был на ногах и то вскидывался на дыбы, пытаясь атаковать людей, то вновь, на четырёх лапах старался догнать уворачивающегося, ускользающего от когтей разъяренного медведя, Пестрю…
Наконец заметив, что зверь начал двигаться как - то неуверенно и неловко, учитель с карабином на изготовку подскочил к Бурому на несколько шагов и когда тот всплыл очередной раз на дыбы, вскинув винтовку, дважды выстрелил в голову медведя…
И Бурый, словно сонный, повернулся вокруг своей оси, опадая громадным телом вниз и упал наконец на белый снег, забрызганный кровью и клочками шерсти. Люди ещё долго не решались прикоснуться к медведю, а осатаневший от злости Пестря вцепился в заднюю лапу и пытался вырвать кусок мяса из неподвижного, умершего уже Бурого…
Наконец Учитель по дуге подошел к лежащему телу и держа карабин наизготовку, тронул тело мёртвого медведя кончиком сапога… Медведь – шатун был мёртв…
И уже после, подошли остальные охотники, возбуждённо и невнятно обмениваясь впечатлениями. «Я стрелил первый раз и думал попал…»«А я выцелил в голову и только хотел нажать на курок, а он как броситься на Пестрю…»
Только Учитель молчал и думал про себя, что брата, наверное, этот медведь заломал, и от этого на душе становилось тоскливо и хотелось яростно двигаться, и стрелять раз за разом в безжизненное, неподвижно распластанное, громадное тело зверя…
… Темнота незаметно спустилась на тайгу и люди разведя большой костёр, стали обдирать, ещё тёплого медведя…
Работа была трудной, но опытный медвежатник, с помощью своих спутников делал это быстро и сосредоточенно, думая при этом тяжёлую думу, представляя себе последние мгновения в жизни своего горячо любимого, старшего брата…
Он вспомнил, как его, ещё совсем мальчишку, брат брал с собой на глухариный ток, и у ночного костра прикрывал его своем ватником…
Тогда, с братом, он добыл первого, такого запомнившегося, глухаря – петуха… Он иногда рассказывал, что этот успех, на первой охоте, впоследствии, возбудил в нём интерес к тайге, и природе, вообще…
С той поры его заинтересовала биология и география. Первая, оттого, что помогала ему больше узнать о жизни животных, а вторая, из вспыхнувшей страсти к походам и путешествиям….
Уходя в армию, уже закончив, биофак университета, он думал, что никогда не вёрнётся в родную деревню…
И действительно. После службы, он уехал в Карелию, в другой конец большого Союза. Потом жил несколько лет в Крыму, потом перебрался в Москву и уже оттуда вновь вернулся простым школьным учителем в родную деревню…
Где бы он ни жил, чем бы он ни занимался, ему постоянно снились просторы тайги, и не хватало ощущения спокойной уверенности в себе, что и делает нас по настоящему свободными, даже в неволе.
Везде он чувствовал себя гостем и вспоминал о родной деревне, как о своём единственном доме, где он был хозяином. Женившись на москвичке, он через некоторое время понял, что жизнь вместе, с избалованной и стремящейся к известности и славе женщиной делает его не только несчастным, но и несвободным, не даёт жить осмысленно и просто.
Начались семейные ссоры, перераставшие в безобразные скандалы, с битьём посуды и истерическими слезами...
И вот, наконец, он осознал - счастье человеческое таится там, где и когда, нам было жить вольно и свободно, и потому, в конце концов, вернулся в Сибирь, в свой медвежий таёжный угол, и став учителем в местной школе, всё свободное время проводил в тайге. И очень часто водил в таёжные походы своих учеников…
Может быть, благодаря такому Учителю, многие юноши и даже девушки в их деревне, уезжая в город и выучившись, возвращались домой, женились, заводили детей и были рады в последствии такому выбору, часто приглашая его, Учителя в качестве крёстного отца…
А всё началось, как сейчас казалось Учителю, с того дня, когда старший брат - Охотник взял его с собой в лес с ночёвкой на высоком берегу, таёжной реки…
…Закончив свежевать зверя, немного прибрав в зимовье, растопили там печь и приставив оторванную медведем дверь ко входу, стали устраиваться на ночлег, подогнав поближе к избушке вездеход…
Медведь, перед тем как его неожиданно разбудил Пестря, дремал лёжа на нарах, соорудив себе из веточек и засохшей травы затащенным им в зимовье, подобие гнезда. В домике до сих пор остался крепкий запах дикого зверя…
При свете керосинки осмотрели Пестрю. Он был в нескольких местах в крови, но это была медвежья кровь. Собака немного хромала на переднюю правую лапу, но скорее всего это был ушиб – как определил, ощупав собаку, Учитель. Он в деревне был и за ветеринара тоже.
Все охотники старались прикоснуться, погладить собаку и угощали его кусочками медвежатины, которую Пестря, брезгливо сморщив нос некоторое время держал в зубах а потом бросал на снег…
Когда осмотрели медвежью тушу, то оказалось, что он весь был изранен, и даже непонятно было, как он двигался. Шея была прострелена в нескольких местах, и в туловище было не менее десяти ранений. Но так силён и огромен был этот медведь, что убить его смогли только те пули, что попали в голову после выстрелов Учителя…
Когда перед ужином выпили по первой, Учитель вдруг сказал:
-Завтра утром начнём искать тело брата – И все замолчали, представляя себе его состояние. Каждый из них понимал, что Охотника, скорее, всего, нет уже в живых…
Утром поднялись затемно, мрачные и молчаливые. За завтраком выпили по рюмочке, негласно поминая погибшего Охотника и уже потом засобирались на поиски…
Договорились, что разойдутся в разные стороны и если найдут тело или то, что от него осталось, то дважды выстрелят в воздух. Пестрю закрыли в вездеходе и он жалобно скулил и подвывал, просясь на воздух…
Учитель ушёл в тайгу раньше всех, и не успел ещё последний охотник отойти от зимовья, как раздался его совсем близкий двойной выстрел…
Когда подошли к тому месту, где медведь заломал Охотника, Учитель копал снег в нескольких метрах от тропы, добывая из снега остатки разорванного и замерзшего уже человеческого тела…
У дерева стояло прислоненное к стволу, ружьё Охотника, найденное здесь же Учителем…
Медведь, несколько раз за это время, приходил к убитому им охотнику и,фыркая, выкапывал тело и сьел его больше чем наполовину, оставив нетронутой только голову и обглоданные кости ног...
После того, как он насыщался, зверь стаскивал окровавленные остатки в кучу и заваливал ветками и снегом…
По этому снежному бугру и по пятнам крови на белом, Учитель и обнаружил эту снежную могилу, в которой покоился его любимый старший брат…
Так закончилась трагическая история противостояния человека и медведя, в которой Охотнику пришлось отвечать за грехи других, и в которой убийца человека, медведь Бурый, был наказан согласно человеческим законам…
Остальные произведения Владимира Кабакова можно прочитать на сайте «Русский Альбион»: http://www.russian-albion.com или в литературно-историческом журнале "Что есть Истина?": http://istina.russian-albion.com Е-майл: russianalbion@narod.ru
Главы из романа "Симфония дикой природы"
2006 год. Лондон. Владимир Кабаков