СЕРЁГА - МЕЧТАТЕЛЬ
Водитель нашего вездехода – отставной прапорщик. На вид уже не молодой, но знакомые зовут его Серёгой. Видимо сочетают в таком обращении имя и черты характера. Думают, что он безалаберный и отрешённый мечтатель.
Уже много лет Серёга возит группы рыбаков-любителей из Харпа, что расположен далеко за Полярным кругом, в пятиречье, на восточный склон Уральских гор ловить хариусов. Не было случая, чтобы приехав в Харп в обговорённый за месяц день и час, у Серёги была полностью подготовлена техника. По половине дня, а то и более приходится ждать, пока он заменит деталь, тут подтянет, там смажет, сям – отрегулирует. Правда, не было и случая, чтобы старенький, ещё советских времён вездеход, управляемый Серёгой, серьёзно подвёл в поездке.
Вообще-то по своей натуре Серёга человек добрый, не навязчивый и малоразговорчивый. Даже изрядно выпив, что на северной рыбалке дело обычное, сидит спокойно в общем кругу, улыбается, никого не перебивает и не подначивает. Больше слушает, о чём говорят заезжие люди.
Рано утром, когда полусонная честная кампания вылезает из палаток, поставленных на берегу горной реки и готовится идти ловить рыбу, Серёга тоже показывается из вездехода. Его внешний вид никак не гармонирует с суровой обстановкой и приезжими рыбаками. Постоянно в потёртых спортивных брюках, в шерстяном свитере, через многочисленные дыры которого проглядывает тельняшка и раздавленных башмаках с болтающимися языками. Мне кажется, что такие башмаки являются мечтой каждого солдата-первогодка. В них трудно не попасть обеими ногами, спрыгнув даже со второго этажа кровати во время утренней побудки. Серёга неспешно умывается ледяной водой, здоровается со всеми за руку.
Заправившись несколькими стопками водки, неохотно, без аппетита пожевав что-либо из еды, провожает ребят, а сам направляется в тёплый салон вездехода продолжать дрыхнуть. Пристрастия к рыбалке у него нет. Он даже удочки не берёт в поездку. Возвращаясь вечером в лагерь, рыбаки нередко застают его всё ещё отдыхающим.
– Слушай, Серёга, – как-то говорю я ему, – ты посмотри на себя. Видимо, дома много лежишь и здесь лежишь целыми днями, растолстел до безобразия. Стал похож на огромный резиновый мешок, наполовину наполненный водой. По размерам талии даже превзошёл монаха, которого откармливал друг Тиля Уленшпигеля, героя древней легенды. Монах стал настолько толстым, что не мог сесть в клетке. Не ровен час, тебя тоже разнесёт, не сможешь вылезти из кабины вездехода. Придётся носить тебе туда еду и чарки. Почему не ловишь рыбу? Только водку понужаешь. Нужно взяться за твоё физическое воспитание.
Серёга не обижается, широко улыбаясь, обнимает меня:
– Братан! Ты меня не ругай. Я ведь не пью. Только немножко принимаю и много думаю. Давай, наливай. Сейчас долбанём по маленькой и я пойду думать.
– Думать? О чём ты можешь думать, выпив с утра полведра водки?
– Э-Э-Э, браток, насчёт полведра не преувеличивай. А водочка полезна для прочистки мозгов. Дерябнешь, и ты уже Ницше!
– Ницше?
– Да, был такой немецкий мыслитель Попандопуло. Много думал, философствовал о том, что видел вокруг себя, а между делом, ни то какой-то манифест, ни то революционную песню написал. Точно не помню. Я больше Высоцкого обожаю. Вот была голова!
– А что ты читал у Высоцкого? Может быть, помнишь какие-то стихи?
– Да ты что, паря? Петь я не могу, природой не дано, а стихи его знаю. Хотя бы вот эти, как их, ну, про белую и чёрную правду.
– «Притча о правде»?
– Да, да, она самая. Такая притча, что за душу берёт. Хотя у Высоцкого все стихи в душе и для души рождены.
– Почему именно эти стихи тебе нравятся больше других?
– Да есть причина. Хотя, «белая правда» восторжествовала. Расскажу тебе по секрету. Только ты никому больше не говори.
Перед этой поездкой городской военком объявил, будто бы сам президент дал указание наградить меня большим орденом за успешную зимнюю спецоперацию. Со дня на день орден должен прийти из Москвы…
– Не заливай. Какая у тебя может быть спецоперация? Фантазируешь как мальчишка. Об этом ордене ты и думаешь целыми днями?
– Ну, что ты? Старенькая мать у меня в Костроме. О ней тоже думаю. К ней хочу. Приезжай в гости в Кострому. Приедешь? Нет? Тогда я сам к тебе приеду…
Бывали вечера, когда костёр выхватывал из кромешной темноты узкий освещённый круг, переливался оранжевыми бликами на лицах окружавших огонь людей, а Серёга предавался возвышенным чувствам. Пытался петь «Притчу о правде». Так громко и проникновенно, что даже припозднившиеся комары и мошки стремились побыстрее залечь, спрятаться подальше в отсыревшей траве.
– Послушай, Серёга, – пытаю я его, – ты прапорщик в отставке?
– Да, а что?
– А то, что я старше тебя по званию и по возрасту. Лежать целыми днями в вездеходе больше не будешь. Мой приказ:
– К приходу ребят с рыбалки заготовишь столько сухих дров, чтобы их хватило на вечер и всю ночь до утра. В лесу пилой желательно не пользоваться. При твоей комплекции сухие деревья полезно руками выворачивать. Приказ понятен?
– Так точно, товарищ командир!
– Тогда выполняй. Время пошло!
Вечером рыбаки удивились: откуда у кострища появилась такая гора дров? Что с Серёгой произошло? Сам он грустно смотрел, как его дрова сгорают, а куча убывает. Выбрав момент, попросил меня отойти в сторону.
– Знаешь, хочу признаться и покаяться. Я соврал, когда сказал, что являюсь прапорщиком в отставке. На самом деле я офицер, младший лейтенант.
– Ну и что из того? Я старше по званию. На завтрашний день приказ повторяется.
Следующим вечером Серёга признался, что он – лейтенант. Как старший по званию я вновь повторил приказ. Когда мы уезжали домой, он ходил уже в «подполковниках». Мог бы и до генерала «дослужиться», да погода подвела. Несмотря на то, что стояла первая половина сентября, ночью выпал снег. Завьюжило. Рыба скатилась в низовья реки, поближе к зимовальным ямам. Нам ничего не оставалось, как отправляться восвояси.