Моя служба в Советской Армии проходила в Чехословакии, в городке Млада Болеслав.
После восьми месяцев строевого полка, стал бухгалтером в военном банке и после демобилизации остался в нем работать.
По прошествии двух лет, получил предложение продолжить в таком же банке, уже в Германии. Но накопилась некая усталость от заграницы, тоска по Родине, - и я вернулся домой.
Через полтора года решил навестить банк в котором служил.
К этому времени воинские части уже выводили в Союз, и я застал пустые гарнизоны.
В особняке, в котором находился банк, остались еще прокуратура и трибунал дивизии.
Редакция газеты "Гвардейская Слава", покинула здание за пару дней до моего приезда.
Поменял рубли на кроны, покатался по Чехии, сделал нужные покупки, - в СССР уже нечего было купить. В общем упаковался.
Перед отъездом зашел попрощаться с бывшими сослуживцами.
Мы выпили и вспомнили минувшие дни - время, которое тогда было простым, светлым, чистым.
Я вышел в парк, прилегающий к территории здания, прогулялся по нему, остановился возле ворот и размышлял о чем-то.
Неожиданно ворота открылись и в проеме появилась женщина.
Она была старше средних лет, выше среднего роста, подтянутая, запросто одетая, ничем неприметная, - обратилась ко мне.
Завязался разговор, из которого я узнал, что собеседница является бывшей хозяйкой этого дома, что в Чехии состоялась реституция и собственность возвращают владельцам.
Поведала, что живет в Австрии, что в 1968-м году, вместе с мужем-дантистом,- уехала из страны, после вторжения советских войск. Сказала, что муж умер, так и не дождавшись этого дня, извинилась и вежливо попросила разрешения посмотреть на ранее принадлежавшее ей хозяйство.
Открыв входную дверь, пропустил даму вперед. Дама сделала несколько шагов, остановилась перед лестницей ведущей на верхние этажи, остолбенела и произнесла:
- Это парадный вход, его украшала большая красивая люстра. Стены были покрыты темным резанным деревом, лестницы устланы коврами, крепленными бронзовыми шпилями.
Эта дверь, указала на дверь банка, была из мореного дуба, - тяжелая, мощная. А эта, - дотронувшись рукой и толкнув вперед, за которой еще недавно находилась редакция газеты, - арочная, с петлями и кованным стояком.
Моя новая знакомая проследовала за дверь, я за ней.
Открывшийся вид, даже меня, тогда еще советского человека, вверг в неподдельный ужас:
Обшарпанные стены, вырванные косяки оконных проемов, заделанные грубыми досками и целофаном, мусорный хаос и пол....
Пол отсутствовал. Шикарный дубовый паркет, который помнили мои солдатские сапоги, был выдран с корнями и возможно переместился в какой-нибудь дом Орловщины, Смоленщины или Киевщины.
Первое, что пришло мне в голову - слово "оккупант".
Да, я смотрел на неё и чувствовал себя оккупантом, причастным к этому безобразию, произошедшему в помещении.
Женщина сделав шаг в бок и опершись на то, что можно было с трудом назвать стеной, грустно стояла, положив правую руку туда, где должно было быть сердце.
Мне хотелось в этот момент провалиться сквозь землю, от стыда.
Единственное, что успокаивало - это "чешские товарищи", которые прежде чем передать объект нашим военным, - почистили его слегка, в далеком 68-м.
Побыв немного в бывшей редакции газеты "Гвардейская Слава", она вышла к лестнице, остановилась, задумавшись опустила голову вниз и по прошествии паузы произнесла:
- Всё, не пойду дальше. В дом я не приеду. Это уже совершенно чужое.
Она не ругала Советский Союз, Советскую Армию, она вообще никого не винила. Я был удивлен ее тактичностью и кротостью.
Поблагодарив за возможность посмотреть на свой бывший очаг, попрощавшись со мной у ворот, взяла за руку.
А я, облокотившись на решетку, смотрел как она садилась в машину, как машина уехала.
Глядя в след, поймал себя на мысли, что смотрю уже в никуда.
Постояв с минуту, вернулся в парк, присел на лавочку и задумался:
- о пустых прилавках в советских магазинах,
- о табачных бунтах в Москве,
- об очередях за туалетной бумагой,
- о драках в вино-водочных отделах,
- о номерах на людских ладонях,
- о таксистах, которым без двух счетчиков не по пути,
- о "Гвардейской Славе" и дубовом паркете,
- о маргиналах и люмпенах, взрощенных за семьдесят лет советской власти,
- о написанном Достоевским: Бедность не порок, нищета - порок,
- о предках, ограбленных и вывезенных после революции в Сибирь, брошенных там в глухом лесу,
- о детдомовском детстве отца и детском голоде матери.
Я не мог понять, я не находил объяснения: Ради какой светлой цели это всё?...кто мы?
Проклиная наш социалистический строй, вместе с упырями - коммунистами и паразитами - комсоргами, вспомнил фразу женщины:
- Хорошо, что он умер,- сказанную про мужа.
В дом она не вернулась.