Не-много о Кате

 
1. Встречают по одежке
 
В деревне у Кати есть дом.  Построил его ещё Катин прадед или прапрадед, когда в революцию вывез из Москвы свою семью. Однажды, уже после ухода родителей,  она нашла на чердаке семейные фотографии начала прошлого века: мужчины в котелках и пенсне, женщины в пышных платьях и шляпах – гегемоном
от них и не пахло. Как собственно, не пахнет и от снамой Кати – порода, куда ты её денешь?
Дом ей достался по наследству.  Маленький, старенький, бревенчатый – брёвна давно полопались от возраста и жизненных передряг, краску не держат: она быстро лупится и начинает облазить – вросший в землю, на маленьких окнах обгрызенные временем грязно-белые, когда-то резные, наличники, крыльцо покосилось – не заглядишься. Ещё бы – почитай, сотню лет стоит.
Но у каждого, кому посчастливилось миновать развалюху-веранду и попасть внутрь, непроизвольно вырывается: ни фига себе!
Внутри Катя сделала ремонт. Три полноценных спальни, пластиковые окна, те самые, обрамлённые  снаружи потрескавшимися наличниками, столовая  с мебелью из красного дерева – кстати, да!  – и маленькая кухонька. Этот домик – наше убежище, сюда мы  убегаем от невыносимой лёгкости бытия.
- Катя! - в серцах говорю я: - Ну ведь козёл же?!
- Конечно, - невозмутимо отвечает она с лёгкой полуулыбкой,- так они все козлы,  ты когда-нибудь встречала других? 

2. Тернии высокой кухни

Первое, что мы делаем добравшись – готовим суп. Когда  однажды поленились… не хочу даже вспоминать. Остальное вечером, что-нибудь простое, но эдакое, с вывертом: пироги с грибами или яйцом и луком, отварная картошка с укропчиком, копчёная рыбка, салат из зелёной редьки – я Катю на него подсадила – и неизменный бородинский хлеб с салом под холодную водочку – а как же, сто грамм наркомовских, ну хорошо, семьдесят пять! –  вернее, разбавленный спирт, он почему-то вкуснее и пьётся легче; а элитные коньяк и виски, специально купленные в дьюти фри, уж который месяц стоят в шкафу прикрытые одеждой – потом как-нибудь.
Стол в четыре руки накрывается играючи.
И тут Катя начинает проявлять чудеса изворотливости, в коих ей равных нет – у неё внезапно появляется тысяча неотложных дел. 
- У тебя получается вкуснее,  - неуклюже льстит она, - хотя я делаю вроде всё то же самое.
В этом есть доля правды: служение муз не терпит суеты, а Катю подводят стремительность и напор. Но я не столь наивна.
- Ах ты, хитрая рыжая морда – тебе просто не хочется этим заниматься.
- Конечно.  Знаешь как надоело готовить дома?
- Откуда же мне знать? Я ведь дома никогда не готовлю.

3. Старые портреты

В Катиной девической – так называется комната, где она жила до замужества – на стенах старые фотографии.  Портреты.  Я разглядываю их каждое утро во время зарядки и уже не представляю стен без них.  Они дуальные: Катины родители, она сама с младшим братом, две её старшие сестры. 
Папа выглядит немного  взъерошенно,  простовато, с чистыми детскими глазами, незабутковыми  – уточняет Катя.  Имевший полный иконостас наград за три войны, от вида крови он падал в обморок, был абсолютно беспомощен в быту, прекрасно играл в шахматы – «да, батенька, что-то слабоваты вы в шахматах», говорил удовлетворённо поднимаясь из-за доски – доброты бесконечной, в дом приводил каждого втречного-поперечного: «мать, собирай на стол – человека покормить надо», но не дай бог обидеть его  любимую жену Машу – мог и убить.  Мама – с гладко убранными тёмными волосами и строгим породистым лицом – она всё умела, была сурова и скора на расправу, справедлива, немногословна  и мудра.
Сёстры – старшая с короткой вьющейся стрижкой, улыбчивая, в глазах лукавинка и чертенята, и средняя – с длинными каштановыми волосами, лицо закрытое и смиренное, как у монашки, губы подобраны, глаза уведёны в сторону и вниз, взгляд направлен внутрь себя.
Сама Катя на фотографии – юная, светлоглазая и белокожая, кровь с молоком, задумчиво витающая в облаках, брат же её нахмуренный, смотрит серьёзно и пытливо тёмными глазами, ещё совсем вихрастый мальчишка.
Я знаю их лишь по рассказам: старшая сестра, хулиганка и безобразница, любительница неприличных анекдотов и матерных частушек, они сыпались из неё, как из рога изобилия – записывай, Катя! – отсмеявшись, долдонила я, когда редкие перлы достигали моего уха –  записывай, чёрт тебя возьми! это уходящая  натура, деревенский фольклор, – и страшно жалела, что мне никак не удаётся познакомиться со  старшей, как называет её Катя, но Катя забывала это делать, память у неё слабенькая; сегодня старшая уже не шутит, сидит с отрешённым видом и редко включается в действительность; судьбы средней сестры и брата были корявы, нелепы, трагичны и коротки.
 
4. Разведка боем

Когда мы приехали, уже стемнело. Рабица, что отделяет Катин участок от оврага, оказалась смятой старой липой, что росла на склоне; теперь она разлеглась на огороде, разметав мощные ветви с коричневыми скрюченными листьями.
- Хорошо, что я успела две липы убрать, если бы все три завалились, представляешь?
- Вообще-то тут свежие спилы, - задумчиво сказала я, - вон, видишь?
- Что?!  Ну, Михалыч! Вот гад! – и Катя начала заводиться.
Михалыч – это сосед из тех, что рядом лучше не иметь, да и не рядом тоже.
Кипела и бурлила Катя долго, часа два, вспоминала многочисленные безобразные выходки злокозненного соседа – козней было много, даже на моей памяти –  потом задумалась.  И чтобы мы ни делали, она продолжала думать.
Наконец, выкурив пару сигарет, набрала номер и строго сказала: Михалыч, ты зачем мне дерево на огород спилил? Как не ты? А народ говорит…
Трубка булькала и плевалась возмущением .
- Ну-ну, - сказала Катя, отключаясь.
С веранды мы наблюдали, как сосед топчется по двору и тоже курит.
- Смотри-ка, нервничает, - кивнула я.
- Пусть теперь он переживает.
Минут через двадцать мобильник запиликал.
- Это Женька спилил. И даже не говори, кто тебе указал на меня, даже если это баба – убью!
- Ну вот всё и выяснилось, - удовлетворённо произнесла Катя. – Я же его предупреждала: если что, я и с броневика могу, как Ленин, - и она взмахнула рукой с воображаемой кепкой.

 
5. Катя на броневике

Это правда. Катя может.
Конфликтную комиссию после девятого она разметала  как торнадо.
- Тёть Кать, а вашего Ваню на конфликтную комиссию вызвали, сейчас идёт, его из школы выгоняют, - позвонила ей сердобольная одноклассница сына.
Когда Катя примчалась, в неё впечаталась вывалившаяся из дверей рыдающая Машенька: - Тётя Катя, за что они меня так, я не хочу уходить из этой школы, что я такого сделала?
Рядом, на скамейке сидела бледная до синевы Машина мать, только что после химиотерапии, а на крыльце нервно курил отец.
- Так! – сказала Катя. – Ваня, вот тебе ключи, идите к нам пить чай, найдешь там что-нибудь, а тут уж мы сами как-нибудь, – и решительно переступила порог.
- Мы вас слушаем, - холодно сказал кто-то из вершителей судеб.
- Нет. Это я –  вас! – слушаю, – отчётливо и громко сказала Катя, обведя жёстким взором «присяжных заседателей»: - Мы вам каких детей отдали в пятый класс? Отличников! А вы с ними что сделали? Вот и расскажите мне как вам удалось загубить самый сильный в школе класс.
Досталось всем поимённо и почленно. Классный руководитель пошла пятнами.
- Послушайте, Екатерина эээ … - начал было преподаватель испанского.
- А к вам у меня вопросов нет. Пока. - оборвала она. Тот сдулся как воздушный шарик и ещё несколько лет при виде Кати нырял в ближайшую подворотню.

Дети давно выросли. А «разнесённые» преподаватели школы воспылали к Кате нежными чувствами и едва завидев кидаются  на шею, насилу кивая мне.  Оскорбились и не простили. Отстоенный самими же преподавателями – обвинители и защитники бились на комиссии, по слухам, насмерть – но ничего не ведавший о том сын, тоже кандидат на отчисление, пришёл и с независимым видом забрал документы.
Поэтому пока они восторженно чирикают, освещая друг друга лучезарными улыбками, я тихо стою в сторонке и разглядываю витрины.
 
6. Как бороться с бессонницей гадкой

На ночь и поутру Катя слушает радио, утверждая, что под тихое монотонное бормотание хорошо засыпается.  Я не понимаю, что значит хорошо, если через день её одолевает бессонница, она бродит по дому тенью отца Гамлета, неоднократно проверяя на месте ли унитаз, и пьёт кофе с молоком. Кофе с молоком  по её словам тоже помогает уснуть.   Я не понимаю, что значит тоже, если после этого она всё равно не спит. Растворимый кофе с молоком – редкая гадость,  я и натуральный-то не сильно жалую.  И радио не слушаю, всё больше по книжкам.  Но, когда и у меня бессонница, присоединяюсь к Кате в робкой надежде: а вдруг.  Шшш

7. Когда падает снег

Лыжню Катя прокладывать не любит, быстро запыхивается и требует перекуров.
- Пятачок, определись: здоровье или перекуры, -  я непримиримо  ускоряюсь.
Но иногда её посещают странные идеи первопроходцев. 
В последний раз они завели её в яму под корнями огромной упавшей ели.  И пока я, путаясь в лыжах и чертыхаясь,  продиралась сквозь завалы, она барахталась там и причитала, погружаясь всё глубже.
- Катя, какого чёрта тебя сюда понесло? Ты решила устроить берлогу? До весны собираешься лежать? Давай шевелись уже, – ругалась я, вытаскивая её почленно.
Катя виновато сопела, пыхтела от натуги и вскрикивала, что её нельзя пускать первой.

8. Здравствуй лес

- Здравствуй, лес, - громко говорит Катя, низко кланяясь в пояс, - мы пришли.  Мы тебя любим,  ты ведь дашь нам грибов.
Я избегаю театральных эффектов, насмешливо фыркаю, закатив глаза, иду молча.
И лес даёт, преимущественно Кате. Каждый найденный белый она сопровождает победными воплями и бурными восторгами.  В эти минуты я готова её убить.
Но однажды… Подосиновики в наши краях попадаются не часто, а тут вдруг – одна за другой красные шляпки и все мне под ноги.
- Сссука! – через какое-то время цедит Катя сквозь зубы, глядя на меня с ненавистью.
Ооо… Грибочки – штука опасная.

9. Принцесса на горошине

Кричать на Катю не продуктивно: от этого проводки в её голове бермудятся, и она перестаёт соображать. Что чревато. Впрочем, наезжать отваживаются лишь три человека: я, её муж и сын. Катя, которая –  при соответствующем настрое –  любого в бараний рог согнёт, с нами тремя… пасует. С сыном, потому что без памяти любит. С мужем, потому что…  так бывает, от него она сбегает в деревню. Со мной – дружит. 
Ещё она не выносит… проще сказать, что выносит.  В общем, никаких потрясений, иначе у Кати давление и мигрень.
Но даже полный бытовой штиль – ни о чём. Когда на другом конце мира наводнение, у Кати давление и мигрень.
- И что у нас опять приключилось? – спрашиваю я, услышав в трубке убиенный голос. – Неужели в  Мексике вулкан проснулся?

10. А поговорить

Одиночество Катя переносит плохо, ей необходим собеседник, функция которого – кивать в нужных местах.  В метро она перекрикивает грохот поезда и голос диктора, объявляющего станции.  И требует диалога. Я отказываюсь кричать в ответ, сержусь и называю её Трындычихой.
Она утверждает, что политикой не интересуется вовсе. Но перед сном, когда  мы совершаем променад по деревне, устраивает политдебаты сама с собой; и тогда  достаётся всем: правым, левым, нейтральным, голубым, зелёным и жовто-блакитным. Какое-то время я слушаю эти прения в моноисполнении, рассматривая как в свете фонарей  кружатся снежинки, потом говорю: - Кать, тебе не надоело?  Давай лучше о Боттичелли.
Катя спотыкается на половине фразы: - И правда, чего это я?

11. …пусть первым бросит камень

Катя – человек очень правильных и строгих нравов. Она всегда знает как надо и делает всё заранее. Не то что я. И безжалостно умеет прервать ненужные отношения.  Не то что я.
К ней все приходят поплакаться и посоветоваться, советы её мудры и практичны – верная наследница своей мамы.  Меня она на правах старшей учит жить. И чаще всего бывает права.  Но я плохо поддаюсь дрессировке, громко бунтую,  поступаю наперекосяк и вляпываюсь по полной. Тогда Катя меня спасает.
И я знаю её страшные тайны. Это знание разрушает облик ходячей добродетели, лишает её ореола святости, делает обычной грешной женщиной. Нет, что вы, не скажу – это же тайны.