Анне Алексеевне Гончаровой, захаринской уроженке,
Валентину Мужалову, рыбаку, нашему подписчику
Со старшим инспектором - лесничим Дарвинского заповедника Александром Александровичем Куликовым мы сидели на бревнах возле его дома. Вечерело. Солнце скатывалось за реку Санжеву, и лес на том берегу еще теснее приближался к воде. За спиной у нас, шумно вздыхая, ворошила свежую траву молодая красавица-корова, а два бычка – их всех тут зовут Ромками –осторожно толкали друг друга еще безрогими головами. Невдалеке на косогоре шелестела листвой посаженная кем-то забытым вековая липа. Было так тихо, тепло и спокойно, что казалось, так было и будет всегда. И разговор с лесничим был у нас о «днях покоя» в заповеднике, когда никто не имеет права тревожить зверей и птиц. Это был как раз вечер такого дня. Но тема наша была далека от покоя.
Куликов, как почти все здешние жители, начал со своей семьи. Его родная деревня Задний двор с шестидесятью справными домами была затоплена при заполнении Рыбинского моря, а жители выселены в Пошехонский район. Но мать решила, что в трудное время лучше быть на родине, и зимой по льду через море привела своих пятерых детей в Захарино. Потом многое было. В общем, уходя в армию, Куликов даже писать не умел. Был на Дальнем Востоке, в Китае, в южных краях, но лучших мест не видел. Теперь вот ушел было на пенсию, да с непривычки захандрил и снова бродит по своим кордонам. И все равно нет мира в его душе. Как-то хоронил ровесника-лесника и сказал перед вечным расставанием:
- Хорошо, что не дожил ты до того, что будет…
Заповедник создан на обезлюдевших и затопленных местах, для того чтобы посмотреть, что могут человеческие руки с природой сделать. Планы были большие, но сегодняшние проблемы во многом их перечеркнули. Как и в любом заповеднике, тут те же трудности: нет денег на бензин для моторок, четыре года не выдают форму, фуражки, ботинки, сапоги, зарплата мала. А работа рискованная, и далеко не самая большая опасность в ней медведь или волк. Они-то, считает Куликов, лесников помнят, знают, что те им вреда не принесут. Браконьеры – другое дело.
Не лучшие времена наступили и для главной изюминки заповедника – глухарей. Итальянские инкубаторы закупили на валюту, а они не подошли. Выводили глухарей в обычных инкубаторах, так по дороге в вольеры птенцы погибали.
… А недавно тому же Куликову прирезали кусок новой земли, так там глухарей оказалось больше, чем на заповедных землях.
У Куликова и другого старшего инспектора – лесничего Алексея Суслова накануне был неприятный день: выдавались разрешения на сбор клюквы. Мы, конечно, зашли в ветхую контору здешнего лесничества , ожидая увидеть скопление людей, желающих получить пропуск на болото. Но в конторе было пусто. Заглянули две старушки, узнали, что нужно первые пять килограммов ягод сдать заповеднику, задумались и ушли печальными. Им это не по силам: идти 5 -6 километров, собирать подать, потом себе да тащить все это на спине. На лодках-то запрещается к ягодникам подъезжать. Трое заглянувших мужиков тоже поудивлялись таким требованиям, переглянулись, спорить не стали. Эти, надо думать, выход найдут. А вот другой запрет. Пришедший из Министерства заготовок и запрещающий заготовку дров населению, даже лесников приводит в недоумение: как жить здешним людям, чем печи топить?
Так и идет тихая, неприметная борьба между, образно говоря, лесниками и рыбаками: одни выловленной рыбой живут, другие то тут, то там запрещают сети ставить, даже удочку бросать. В лес за ягодами и грибами ходить нельзя, а лодки и «бураны» все равно у всех есть и, наверное, не для прогулок предназначены. И в этой борьбе победителей нет. Все тут отмечены одной судьбой…
На берегу речки Ятвины стоит дом Анны Алексеевны Гончаровой, в девичестве Ефремовой. Один из немногих оставшихся с довоенных, доморских времен построек. Его бы надо в музей, вместе с хозяйкой. Все бревна почерневших стен помечены цифрами. «Сносить собирались, выселять нас», - поясняет старушка. А было в деревне 80 таких домов. Четырнадцать зажиточных деревень составляли богатый приход разрушенной в 30-х годах захаринской церкви. Колхоз, созданный здесь, был в силе: зерновые и картофель росли отлично, коровы хорошо доились. Но и церкви, и дому Ефремовых, и Анне предстояла еще трудная доля. Пришлось семье выехать в погибшую деревню Круглица. На войну Алексей Ефремов, отец Анны, уходил, оставив жену беременной седьмым ребенком.
На многие годы здесь расположилась зона ГУЛАГа. В В рассказах местных жителей зона упоминается столь же часто, как и затопление. По-разному говорят. Рассказывают, как детьми передавали зэкам морковь и лук со своих огородов, вспоминают романтические истории о любви в зоне, о церковных подвалах, превращенных в цехи засолки и копчения. Многие страницы истории села написаны узниками ГУЛАГа. Одна женщина даже вспомнила, что веселее было в Захарине тогда: концерты ставили, кино показывали. Другая, прошедшая ГУЛАГ, очень насторожилась при моем приходе и настойчиво убеждала, что все обвинения с нее давно сняты.
Прошло с тех пор полвека. А жива в человеческих душах мрачная тень зоны. Но это из области психологии, настроений. Бараки и землянки после закрытия зоны здешние рыбачки, собранные в бригады, разбирали, составляли плоты и отправляли в Ярославль. Но не все разобрали. Анна Алексеевна, понятливая и живая старушка, рассказала, что в ее доме тогда жило начальство из зоны, тут же и парикмахерская была, и медпункт. Потом ее семье пришлось свой же дом выкупать. Вдруг она вспомнила что-то и повела нас к реке, где сохли на берегу старые лодки:
- Вот здесь была двойная ограда из деревянных плах, а пни от столбов остались.
И мы действительно увидели двойную дугу из почерневших гнилых пней, которые шли вдоль реки.
Потом мы увидели, что захаринская колокольня расписана чьими-то инициалами. Может, зэки, может, туристы оставили память о себе. И еще одна печальная подробность. Все знают, что хоронили узников километрах в двух от деревни, в еловом лесу. Сейчас там стало общее кладбище. Могилы расположены без четкого плана, кому где приглянется. Засыпаны сухой хвоей и украшены разноцветными сыроежками. А между ними то и дело попадаются странные углубления. Это и были захоронения узников, и местные стараются рядом родные могилы не копать – не то наткнешься на черепа и кости.
И еще один знак. Нам все рассказывали об одном из последних начальников рыббазы, бывшем узнике Якове Михайловиче Юрченко, говорили, что много сделал он для поселка. Например, все дома при нем построены. Но смотришь на эти одноэтажные строения, и веет от них печальным однообразием, напоминающим зону. Или кажется? Сам Юрчеко был в отъезде. Но имя его называли в каждом доме.
Рыббаза – живой слепок ГУЛАГа. Сейчас тут тоже «зона покоя». С мая не платят зарплату, рыбаки сети не ставят, рыбообработчицы «доводят до ума» рыбу апрельского улова, а на катерах вместо судаков возят сюда опилки – тоже очень необходимые для копчения синца и чехони, а обратно увозят корзины с грибами.
Как уже говорилось, цехи рыббазы – в нижних помещениях прекрасной церкви, построенной почти два века назад в честь победы над Наполеоном. В тридцатые с колокольни сбили колокола, у алтаря конюшню сделали. Трудно было придумать для такого здания в глуши подходящее «назначение». Море помогло да зона. Для заключенных сносных условий не создавали. Да и сейчас мало что тут изменилось. Вот разве что горячую воду не надо таскать за двести метров. А так все по-прежнему.
У бывшего алтаря – чаны для соления. Когда ледники копали, множество скелетов потревожили. Считают, что и сейчас в подвалах смертью пахнет. В пристройке – коптильня, нет, адская мука. Работают тут восемь женщин, многие из которых потеряли здоровье в рыбацких бригадах, теперь остатки его расходуют в вечном холоде, сырости, вони, у дымящих печей. Роспись храма едва проглядывает через все эти испарения, не поймешь, кто из пророков изображен. Только, как и полвека назад, наверное, сострадают они этим несчастным матерям и женам, которые своим беспросветным трудом искупают все злобные капризы властей бывших и настоящих. Зарплата у рыбообработчиц мизерная, пособие на детей не дают, а поданное в суд заявление о задержке денег, ими заработанных, остается без ответа.
Впрочем, рыба получается здесь хорошая - прозрачно золотистая , вкусная, ароматная. Но какими деньгами измерить ее цену?
На снимках: захаринские лесники А.А. Суслов, его сын Сергей, А.А. Куликов; вспоминает А.А. Гончарова; сколько слёз повидала за последние семьдесят лет деревенская церковь!
Фото А. Лукиной.
Брейтовский район.
Северный край, 29 сентября 1994 г.