Володьку Полянычева я вспомнил сразу. Сначала предположил, увидев в соцсети изящную заметку, а потом по фотографии окончательно убедился - он! Невысокий, плотно сбитый, Полянычев был не из тех, кого называют коренастыми, но резко очерченные скулы, колючий прямой взгляд и увесистые кулаки выдавали в нем забияку. Почти сорок лет назад, в студенческие годы, мы жили в общаге через одну комнату от Володькиной, и он, учившийся на курс старше, частенько заходил к нам в гости. Особенно, если кто-нибудь возвращался с сумками после вояжа домой на выходные.
Однажды, по своему обыкновению, гость в головокружительном кульбите приземлился на одну из кроватей, и это стоило только что купленной гитары временно жившему с нами первокурснику, кажется, его звали Саша Григорьев. Не по годам солидный, парнишка где-то в городе "достал", как тогда говорили, маленькую гитарку пикколо и опрометчиво спрятал ее под покрывало, чтобы не увели. Струны печально звякнули напоследок и успокоились на кучке щепок. Полянычев широким жестом обещал компенсировать убыток с первой же стипендии, но событие это так и не случилось. Как-то пару раз Володька ночевал у нас на раскладушке, потому что один из жильцов их комнаты поклялся его ночью зарезать после парочки бронебойных апперкотов.
Мы тоже бывали в их комнате, но по другому поводу. Вместе с Володькой, которого я почтительно величал Вольдемаром, жил коренастый брюнет Коля Коссе. Грек из-под Мариуполя, спокойный и интеллигентный, он был кумиром многих его и наших сокурсниц, однако Колю, похоже, это совершенно не волновало. Он был битломаном. Достав со шкафа накрытый куском покрывала магнитофон "Айдас", Колян артистичными движениями ставил на него бобины, почти не прикасаясь к магнитной ленте, сдувал несуществующую пыль с лентопротяжки и мягко щелкал клавишей. "Еллоу самбарин, еллоу самбарин,- подпевали мы ливерпульской четверке, постепенно набирая голос. Иногда на песню приходила комендантша, чтобы убедиться в трезвости мероприятия, частенько подтягивались и другие любители "битлов". Квартет "The Beatles" обожал и еще один жилец Володькиной комнаты, удивительно доброжелательный, всегда уравновешенный Леша Сажнев, приехавший в Таганрог из Геническа. Невысокий, щупловатый носитель битловской прически, он был добрым гением этой комнаты: выносил мусор, убирал со стола, увещевал и успокаивал шебутных однокурсников.
Вольдемар музыкой не увлекался, у него была другая страсть. Он писал. Что именно он писал, точно не знал никто. Несколько раз я и сам видел его в общежитской читалке на первом этаже. Мой приятель что-то кропал за дальним столом в углу. Он то поднимал глаза к потолку, как будто силясь разглядеть там тайные знаки, то вдруг начинал быстро водить авторучкой. Потом опять изучал потолок и снова - то писал, то нещадно зачеркивал написанное и опять поднимал глаза горе. Говорили, что пару раз заметки Полянычева появлялись в факультетской стенгазете и даже в городской вечерке, но я сам их не видел, поэтому с творчеством своего приятеля и земляка-донбассца так и не познакомился. Но слышал не раз, когда он шел по узковатой асфальтированной дорожке на занятия, как студентки, уступая дорогу, оглядывались и почтительно шептали друг другу: "пи-са-а-а-тель!".
Я черкнул Володьке несколько строк и послал фотографию, где мы студентами были запечатлены в строительном отряде. На следующий день он позвонил мне по Скайпу. Поговорили о том, о сем, повспоминали сокурсников, помолчали о тех, кого уже нет. Внезапно, несколько лет назад, остановилось сердце нашего земляка Коли Коссе, как и мы - директора школы. Полянычев видел мое интервью на одном из донбасских телеканалов, поговорили об этом. Вспомнили достопримечательность институтского общежития тех лет - братьев Мальцевых. Младший - Жека - учился в моей группе, мы дружили. Спортивно скроенный кудрявый брюнет с греческим профилем, он всегда ходил в одном и том же пиджаке в темную клетку и был, казалось, неотделим от него. Романтик, благородный рыцарь, гитарист, Жека любил время от времени поучаствовать в хитроумных математических спорах с отличником Виталиком Богучаровым, но на систематические усилия его не хватало. Я забрал Женькины вещи в стройотряд, куда младший Мальцев должен был приехать после пересдачи матанализа. Однако он не приехал, и больше мы уже не встретились.
Старший Мальцев имел прозвище Старый и временами обретался в общаге то в одной, то в другой комнате. Вставал он по армейской привычке рано и, идя в умывальник, держал в зубах щетку с горкой пасты, на манер курительной трубки. Возле нашей комнаты Старый обязательно кричал дурным голосом: - Рррро-ооо-ота, подъ-еееее-м! В общаге он - рыжий, громогласный и беспардонный - нашел себе миниатюрную скромницу-жену, справив небогатую свадьбу в ресторане "Дубки". Следующим утром, раньше обычного ввалившись к нам прямо в комнату, Старый по обыкновению проорал "подъем", но, привычные к его выходкам, мы только приподняли головы, чтобы хоть и вразнобой, но однозначно сообщить, куда ему следует пойти. Однако дальше он огласил нечто необычное: - Па-ца-ны-ы-ы!!! Все заинтересованно примолкли. - А что я вам скажу, пацаны! - Молодой, тебя тоже касается,- обратился он ко мне, отвернувшемуся было к стенке. Повисла пауза. - Все женитесь на "кнопках", - разрешился, наконец, Мальцев, и мы, осмыслив сказанное, грохнули хохотом. Смеялся по-фантомасовски и сам гость, широко разбрасывая во времени громогласные га-га-га... Прибежал наполовину выбритый Полянычев, и из соседней комнаты заглянул ошарашенный преподаватель Переверзев...
...Прошло довольно много времени, и вот Володька на днях позвонил мне снова. Был он на этот раз непривычно задумчив и немногословен.
- Вот скажи, тезка, могу я с тобой посоветоваться?- начал он, и даже на мониторе было заметно его волнение.
- Не тяни кота за хвост, - улыбнулся я неожиданной Володькиной робости.
- Да вот тут, вишь, какое дело, - замялся далекий собеседник. Я терпеливо ждал.
- Посоветоваться, душу открыть некому: стареем, вокруг молодых все больше, они нас не понимают,- неуверенно продолжал Полуничев, - да и не хотят понимать. - Мы же привыкли что-то сами решать ... а теперь что... тьфу. Чуть ли не каждая столоначальница – уже не помощница, а на-ча-а-аль-ство! Он зачем-то надел очки, протерев их полой рубахи.
- Ты продолжай, Вольдемар, не стесняйся, как говорится - все свои...
- Ну да - ну да, - покряхтел он. - Недавно ездил я к Старому, в Краснодарский край на недельку, он давно звал, да все некогда было, а тут сорвался.
- Ну как он? Надеюсь, ты его в нокдаун не отправил за праздничным столом,- пошутил я. Володька даже не улыбнулся.
- Да нет, у него все нормально, фермерствует. Речь о другом. Перед тем как уехать, зашел я в Управление образованием... ну... в методическую службу... узнать насчет курсов. А там одна вызывающе амбициозная дама меня и спроси, как провинившегося школяра, почему наша школа не послала никого в соседнюю... на семинар по воспитанию. Я ей давай объяснять, что, дескать, нет у нас такого завуча по штату. Да, к тому же, работать было бы некому из-за болезни учителей, я и посчитал, что отменять уроки в конце четверти не стоит. Принял, как говорится, управленческое решение. Материалы-то и после можно взять при желании. Наши звонили в ту школу, там сказали, что мероприятия готовятся рядовые, а почему поручили именно им - сами не знают... Владимир потер переносицу и снова надел только что снятые очки. По окну, сперва робко, а потом все забористее забарабанил дождь, в окне показался подмокший взъерошенный кот и скривил пасть в неслышном требовании домашнего уюта.
- Ну и что?- прервал я, наконец, раздумья собеседника.
- Да вот и что,- очнулся он. Разговор перешел на повышенные тона, а я этого не люблю, когда на меня орут. Сам знаешь. Она говорит, дескать, нет мне нужды с вами спорить... Я и не спорил, а объяснить пытался. Ну, а через пару дней уехал я, значит. Все чин чинарем: оформил неделю отпуска, начальник подписал, и по телефону мы, вроде, обо всем договорились...
- Ну и что дальше?!
- Да вот тебе и ну - лапти гну! Звонят мне вскоре прямо к Старому из отдела кадров и просят прислать объяснительную за этот злосчастный семинар. Мы и раньше на такие частенько никого не посылали, а тут вдруг объяснительная, да еще так срочно... зачастили нынче с этими объяснительными да санкциями. Раньше-то другие методы в приоритете были... сотрудничали…
- Написал?- я выразительно поглядел на часы, еще не осознав всей нравственной глубины обсуждаемой проблемы.
- Написал, что делать. Отправил на "мыло" начальнику и отдельно письмо приложил "по-человечески"... думал, поймет... да видно труженица эта воспитательная роднее оказалась. А я ведь раньше его искренне уважал...
- Так он не понял? Что ж ты написал там такого непонятного?
- Знаешь, даже не в том дело, что не понял. Все он понял, да только дорожить нами ему, молодому, уже без надобности. - Свято место пусто не бывает,- приговаривает...
- Так что, увольнять он тебя собрался, проверками закошмарить? В чем проблема-то?
- Вот скажи... Как бы ты посмотрел, если бы твою объяснительную, посланную лично начальнику, он бы прочитал во всеуслышание на совещании? Да еще заявил, что, мол, опять Полынычев не присутствует... а мы же накануне обо всем с ним договорились... я прямо не знаю, как жить с этим... да и вообще, разве прилично макать человека в грязь без его присутствия... кому и зачем нужна такая "непредвзятость"?! Владимир смотрел на меня с надеждой, будто ждал объяснения, которое он сам не мог найти среди моральных принципов, долгие годы казавшихся ему незыблемыми. Может быть, как раз подобные императивы толкнули под пули Пушкина, Лермонтова, бросили на вражескую амбразуру Сашу Матросова... Как жить...
На кухне засвистел чайник, я отошел, чтобы выключить его, заодно впустил мокрого и недовольного кота, обдавшего меня с порога облаком брызг. Дождь сплошным потоком стекал по окнам, и за размытой пеленой ничего не было видно, кроме смутного свинцового неба. Мне почему-то вспомнилось название фильма, виденного в юности: "И дождь смывает все следы". Дождь, как очищение, как начало новой жизненной страницы... К монитору я вернулся, уже зная, что говорить моему растерявшемуся в непростой ситуации приятелю.
- Хорошо, что ты мне позвонил, дружище. Помнишь: - Мы с тобой одной крови: ты и я... Володька впервые за время разговора едва заметно улыбнулся.
- Ты заходи, ежели что,- добавил он фразу из популярного мультфильма.
- Да-да, и это тоже. Ну что тебе сказать… да, кстати, ты пишешь сейчас, как и раньше? - спросил я напролом.
- Не то чтобы очень,- замялся собеседник, но так иногда, для души, случается.
- Публикуют?
- Бывает. Нечасто, правда. Книжонку как-то тиснул для ближнего круга. Романов не пишу, да и времени нет. Работа всегда на первом месте.
- Ну, так вот. Начальник твой э-э-э-э-э... как бы это помягче... да, впрочем, Бог с ним. Не в нем дело. Свято место - это же и про него тоже... все под Богом ходим...
- А в чем же, по-твоему, дело? - удивленно протянул мой давно поседевший институтский приятель, оставшийся верным, несмотря на новые времена, чему-то непоказному, негромкому, но для него абсолютно несокрушимому.
- Кхе, кхе,- деланно прокашлялся я и торжественным голосом начал. - Позволь, мой друг, поздравить тебя с большим литературным успехом!!! Собеседник посмотрел на меня ошарашено.
- Да-да, не удивляйся, я серьезен, как никогда. Володька снова надел очки, но тут же снял их.
- Ты свою объяснительную писал грамотно, смыслы расставил по рангу, толково описал обстоятельства?
-Э-э-э-э... ну да... как же, конечно... грамоту разумеем,- приятель все еще не мог понять к чему я клоню.
- Ну, так вот. Твою объяснительную можно считать литературным произведением!
- Допустим,- наполовину согласился Полуничев,- бывают же повести в письмах. У нас сейчас объяснительных уже вполне может хватить на рассказ, а со временем, похоже, и на повестушку потянут. Но к чему ты клонишь?
- А к тому. Кто читал твое произведение??? А? Я прошу тишины в зале! - На-ча-ль-ник... Сам!!! То-то. Это же заслужить надо, чтобы именно начальник, именно твое и сразу на такую аудиторию!!! Чьи-нибудь объяснительные раньше читали публично? Не-е-е-е-т!!! Понял, теперь?! Так что не скромничай, а принимай поздравления с бесспорным литературным успехом! Как говорили древние римляне: "дохлую собаку не пинают!"... И, уж тем более, не читают вслух ее произведений... А на мелкое образовательное недоразумение на этом фоне, я думаю, и времени тратить не стоит, тем более, в Год литературы!
Володька отодвинул, наконец, от себя очки и широко улыбнулся, отчего стал похож на того самого Володьку Полянычева, которого я знал в годы студенческой юности.