Как я научилась читать
КАК Я НАУЧИЛАСЬ ЧИТАТЬ
Девочке Алисе и её маме.
В 1937-ом году арестовали папу как «врага народа». Следом забрали и нас с мамой. Меня определили в детприёмник НКВД, то есть при тюрьме. А было мне тогда три с половиной годика. Конфисковали и все вещи, оставив бабушке с дедушкой железную кровать и сундук. На железной кровати спал парализованный дедушка, а на сундуке – бабушка. Когда дедушка умер, бабушка, чтоб иметь хоть немного денег для передач маме и мне, продала кровать.
Так что, когда нас с мамой выпустили из тюрьмы, то в каморке, куда переселили бабушку с дедушкой, был только сундук и табуретка. После освобождения из тюрьмы, маме вернули часть конфискованных вещей: кровать с панцирной сеткой и шкафчик. «Шкапчик» - мама говорила. Это был странный «шкапчик»: четырёхугольный, с трёх сторон остеклённый. Это – в верхней части. Там стояла посуда, несколько книг и мамина косметика: крем для лица, пудра и одеколон.
Нижняя часть была глухая, и использовалась как кухонный стол: На верхней полке лежали в картонных коробках картошка, лук и морковь. На нижней полке расположилась кухонная утварь: кастрюли, сковородка и прочее. Всего было столько, что всё это преспокойно размещалось в этом чудо-шкапчике.
А он был действительно «чудо-шкапчиком», так как его крышка представляла собой выдвижной ящик – потайной ящик. Про это тюремщики не догадались, и таким образом у нас оказались пара фотографий отца, одна семейная фотография, две бабушкиных, я – трёхлетняя. Кроме этого мама положила туда вырезку из газеты – статью «друга» - пасквиль на папу.
Черновик этой статьи, написанной папой на тему улучшения работы в пищевой промышленности, в сельском хозяйстве. Он-то и был переработан так, что папка оказался врагом народа. Мама свято берегла эти документы в ожидании возвращения мужа. Ну, это так. Историческая справка. Ещё в этом потайном ящике папа хранил пластинки с речью Молотова.
И уж совершенно случайно там оказалось несколько патефонных пластинок уникальных по нонешним временам – раритетных.
Одна пластинка – Рио-Рита и Брызги шампанского; другая – Дождь идёт и…забыла, как называлось – танго, одним словом.
Следующая пластинка: Утёсов. На одной стороне: «Сердце, тебе не хочется покоя…» , на другой – «Капитан, капитан, улыбнитесь! Только сме….».
Я как-то спрашиваю маму:
- Мам! А кто такие САМАРЯ?
- Какие самаря?
- Ну, как же. Утёсов поёт : «…Только смелый покоряет САМАРЯ!»
Мама весело захохотала.
- В песне поётся: «… только смелым покоряются моря ».
Я задумалась. Мне было пять лет.
- Не понимаю: моря же – это вода? Как её можно покорить?
- Понимаешь, в песнях иногда так поют. Смелые люди не боятся штормов. Они умеют правильно управлять кораблём, и поэтому не тонут, то есть могут победить шторм, покорить волны. Это называется: покорить море.
Я задумалась.
- Мама, я ещё одну песню не понимаю. «….Любимый город. Синий дым Китая. Знакомый дом, зелёный сад и нежный взгляд…» Причём тут Китай?
- Ты неправильно расслышала, - рассмеялась мама. – Поётся так: «…Любимый город в синей дымке тает….»
- Я сначала так и слышала, но город же таять не может: он же не лёд, и не мороженое. Поэтому, я подумала про Китай. Я слышала, дядя говорил, что за этими горами Китай. А за горами часто синие какие-то облака бывают, на дым похожие. Вот я и подумала о Китае.
Потом они с т. Ядей – маминой подругой, соседкой и сослуживицей очень смеялись. А я, когда сын «изучал» английский язык по песням Битлс (ов), говорила ему, что там, где тебе кажутся одни слова, на самом деле они могут оказаться другими.
Но, вернёмся к пластинкам. Моей и маминой любимой пластинкой была Кето Джапаридзе. На одной стороне песенка о счастье «…Каждому хочется счастье найти, любить и быть любимой. И, если счастье лежит на пути, не проходите мимо…». С другой стороны – песня «Старинный вальс». «Пришла зима, но те же ели, покрыты сумраком, стоят. А за окном шумят метели и звуки вальса не звучат. Где ж этот вальс старинный томный? Где ж этот дивный вальс?»
Действительно. Где этот вальс? Старинный, ТОМНЫЙ? Где этот ДИВНЫЙ вальс? Какие слова?! Как красиво! Я ностальгирую по старинным романсам, песням. Таким задушевным, мелодичным, ДИВНЫМ.
Современные песни не вызывают чистых эмоций. Блям, блям. Держат микрофон чуть ли не в глотке и орут так, что вот-вот связки лопнут. Чего орут? Песни, якобы, о любви, но нет в них и намёка на любовь. Нет радости, нет горести. Нет смысла и, что уж совсем тяжко, нет мелодии. Нет такой песни, чтоб за сердце брала, а хотя бы просто можно было бы хоть что-то запомнить и напеть.
Как пела графиня из «Пиковой дамы» П. И. Чайковского: «Ну, времена! Ни петь, ни плясать толком не умеют. А мы, бывало, как пели?!...» Чудная ария, как, впрочем, и вся опера! Жемчужина мирового оперного материала. Два раза прослушаешь и сможешь спеть половину арий.
Раньше, посмотришь фильм, например: «Моя любовь».
Простенькая, незатейливая приамбула. Выходишь умиротворённой: зло наказано и… поёшь, поёшь песню:… «Значит, ты пришла (ушла), моя любовь!» Сразу запоминаешь мелодию и половину слов. Теперь и фильмов таких нет. Светлых. Жизнь тяжёлая, а уж фильмы: один ужаснее другого. Любимому верить нельзя. Другу – нельзя. Сыну – нельзя. Не на кого надеяться. Всех надо бояться.
Ой – ёй-ёй! Опять сошла со своей тропинки. Очень хочется ещё пару пластинок описать. Эстрада. Исполнение чьё, не помню. Басня Крылова «Ворона и лисица». Там была замечательная ария лисицы. Жаль, что нельзя её напеть. Я её до сих пор помню со всеми ньюансами:… «Спой, светик не стыди-и-и-ся-а-а. Что, ежели сестри-и-и ца-а-а, при кра-со-те та-ко-ой и пе-е-ть ты мастерица? Ведь ты была б у нас царь-пти-ица..!» Ах, как хочется спеть!
А на другой стороне пластинки была басня Крылова «Стрекоза и муравей», как, если бы её исполняли оперные певцы, опереточные и эстрадные. Опереточные: «А попрыгунья, а попрыгунья-гунья, а попрыгунья стрекоза, стрекоза. Лето красное пропела, ог-ля-нуть-ся да не успела, как зима катит…». Подхватывает Вертинский своим прононсовым голосом с картавой буквой «р»: «По-мегтве-ело чи(вверх)-и-сто поле. Нет уж дней тех све-е-тлых боле (отрывисто), где под каж-дым ей лис-том, был го-то-ов и сто-ол и дом». «А попрыгунья, а попрыгунья-гунья…» Весёленькая пластиночка!
Но самая, присамая моя любимая пластиночка была В.В. Маяковский «Сказка о Пете толстом ребёнке». Читала знаменитая великая подражательница детским голосам Рина Зелёная. Как у неё здорово получалось! Обалдеть! Немного, по-детски неправильные, буквы «р» и «ж». Детское придыхание! Иногда язык запутывается в сложном слове. Всё вместе – впечатление неизгладимое на всю жизнь. А текст! А слова! Я и сейчас могу повторить весь стих от первой буквы до последней. Причём не могу читать, не копируя Рину Зелёную.
Я в Интернете нашла пластинку. То есть её фото. Там и биография Рины Зелёной. Вроде бы можно скачать и слушать. Но у меня не получилось. Если у вас, дорогие читатели, есть дети пяти лет и старше, найдите и скачайте эту пластинку. Ваши дети будут довольны. А вы сами пуще своих детей. Уникальное исполнение!
«Петя, выйдя на балкончик,
Жадно лопал пятый пончик.
Словно дождик по трубе
Льёт варенье по губе…»
А тут к нему подбегает голодный щенок: «Дай мне Петя половину…» пончика. Но, жадный Петя не даёт. Щенок «…не стерпел, подпрыгнул, скок - впился в пончиковый бок…» Ну, «…Петя взял его за хвостик, да об землю бац со злости…» Все коленки в кровь расшиб.
«…Сел щенок на битый задик.
Изо всех щенячьих сил
Как он тут заголосил:
Где ты зверь, где птичка?
Накажи обидчика!
Ну, неужели: ни пей, ни жуй?
Обижает нас буржуй…!»
Тут мы с подружкой обнимались и рыдали, будто слышим в первый раз. А вдруг в этот раз не придут звери на помощь щенку? Нет! Вот они!
… «Вдруг, откуда ни возьмись,
Сто ворон слетели вниз…»
И мы уже радостные от предвкушения наказания жадобы Пети, радуемся и вторим Рине Зелёной: … «И шакал, как только мог, хвать пузана за пупок…!»
Ой, сколько радости! После таких стихотворений невозможно быть жадным, стыдно. Так вот на стихах Маяковского, Маршака, Михалкова, Барто воспитывалось наше поколение.
Знали: «Что такое хорошо и, что такое плохо». И старались плохо не делать.
Книг у меня по тем временам не было. Мы очень бедствовали, но мама не любила это показывать. Так что книжку посмотреть можно было только у каких-нибудь знакомых, что случалось совсем не часто.
Наша соседка т. Ядя – мамина любимая подруга, была и моей любимицей. Она не любила готовить, и поэтому мы частенько ужинали у нас. Потом т. Ядя пела. У неё был сильный красивый голос. Да и сама она была очень красивая. По происхождению она была полячка – Ядвига Ромуальдовна.
Семья была из коренных ленинградцев. В Ленинграде жили родители, две сестры младше т. Яди и братик Вовочка. А как оказалась Ядвига в далёкой Средней Азии не понятно. Но зато нам с такой замечательной, доброй, умной, весёлой соседкой очень повезло.
Они работали обе в управлении сберкасс. Я в садик не ходила. Зато частенько приходила к ним на работу. Это тоже, благодаря т. Яде.
Я очень любила приходить к ним на работу: мне нравилось смотреть, как они щёлкают на счётах, как печатают на пишущих машинках. Однажды кто-то принёс книжку Маршака С. Я. «Сказка о глупом мышонке». Большая, тоненькая книжка с отличными иллюстрациями. Мне её прочитали пару раз, и я выучила наизусть. Но мне очень хотелось иметь такую книжку у себя.
И одна из сотрудниц дала мне копировальную бумагу, чтоб я скопировала картинки, и раскрасила их. А потом решили, что я смогу перепечатать стихотворение. На каждом листочке под картинкой было соответствующее восьмистишие.
Я рьяно взялась за дело. Перевела через копировальную бумагу первую картинку, раскрасила её, на что ушла первая половина дня. Потом мне этот листок заправили в машинку, объяснили, как передвигать каретку. Как нажимать пробел, чтоб отделить одно слово от другого.
- Вот, смотри, какая это буква, ищи такую же на машинке и тюкай. Видишь, как просто! Вот слово кончилось. Куда нажимать? Да, сюда, правильно. Ну вот, всё поняла.
Хм! Поняла. Первую букву тюкнула, а она не такая получилась. У меня слёзы брызнули из глаз. Как сказать, что я уже испортила? Что теперь будет? Я - паникёрша. Т. Ядя обратила внимание, что я тихо так сижу, по машинке не тюкаю. Подошла ко мне.
- А, ерунда. Сейчас поправим. Это мы виноваты. Никто не догадался объяснить, как получить заглавную букву. Смотри и запоминай, а то нам нельзя часто отвлекаться Деньги! Сама понимаешь. Ошибиться нельзя. Так, вот резиночкой красненькой осторожно, аккуратно затрём, и печатай дальше. Чтоб получались большие буквы, нажми вот сюда. Букву тюкнешь, и убери пальчик. Всё ясно?
Я радостно закивала головой. И… начала. Я не торопилась, несколько раз проверю та или не та буква. Только, когда уверюсь в правильности, тогда тюкаю. Уже напечатала:
«Пела ночью мышка в норке
Спи мышонок замолчи
Дам тебе я хлебной корки
И орагочек свечи»
Ой! Ошиблась. Перепутала буквы. Сначала я не расстроилась. Сейчас подотру и буду дальше печатать. Кстати, на знаки препинания мне велели не обращать внимания. Потом добавим ручкой.
Итак, я осторожно начала тереть резинкой по букве «р». Но, что это? Дырка! Дырка! Что делать? Пришлось брать другой листочек, снова переводить, раскрашивать и …. Карандаш был твёрдый и стал прорывать контуры картинки. Хозяйка книжки расстроилась.
Оно и понятно: теперь в этом месте картинка прорвётся. А уж ту, что на другой стороне страницы, уже и не скопировать. Расстроенные мы пришли домой. Я боялась, что завтра эта тётя уже не даст книжку.
Но, на другой день нас встретила тётя – хозяйка книжки очень и очень даже приветливо. Она сказала, что старший сын обещал укрепить картинку и посоветовал…. Тут тётенька хитро сузила глазки, выждала, пока все обратили на неё внимания, и торжественно выложила предложение сына. Его идея оказалась до смешного простой и, стало быть, гениальной.
- Так, Лорочка не переводит картинку, а печатает текст внизу листка. Ошиблась, перевернули листик: всё равно, ведь, будем только на одной стороне печатать. Поняли? Нет? Ну, она перепечатывает весь текст на листики. Ошиблась, ничего страшного, заправляем новый листик.
И всё! Ну, теперь понятно? А потом спокойно в верхней части листка с напечатанным текстом копирует рисунок. Переводит аккуратно только один раз. Текст-то уже есть. Да и карандашик надо найти помягче. И пусть себе на готовых листиках раскрашивает картинки. Ну, как!
Сначала, даже после объяснений, женщины были какое-то время в замешательстве. Потом, сразу все и сразу всё поняли. Поднялся невообразимый шум, хохот. Удивлялись, что такая мысль не пришла никому в голову. Хвалили сына, чем доставили огромное удовольствие его маме.
Она всё повторяла и повторяла, как пришла домой расстроенная, боялась дочке сказать про испорченную книжку, и как сын сразу нашёл решение, чтоб Лорочка могла продолжать работу. Чтоб она могла сделать себе такую книжку.
Мне дали целую стопку бумаги, и я приступила к делу. Начиная со второй страницы пошли сплошные повторы: «…Побежала мышка мать
Стала утку (жабу, лошадь, свинку, щуку) в гости звать:
Приходи к нам тётя утка ( жаба и др.)
Нашу детку покачать….»
Дальше немного про утку, жабу и т. д. и снова повторы:
… «Глупый маленький мышонок
Отвечает ей спросонок
Нет, твой голос не хорош
Очень грубо (тихо,громко....) ты поёшь"
Вот почему детям так нравится эта сказка: много повторов, легко запоминается.
Вот и я уже печатала, не глядя в книгу, не выискивая похожую букву. Я уже точно знала, как печатается «мышка», «мышонок», «глупый» и другие слова. Сначала я довольно долго печатала без ошибок. Потом стало хотеться печатать быстрее: «Вона, как тётеньки быстро тюкают!» - каретка вжжжик туда; тюк-тюк-тюк - и каретка вжжжик опять назад. Как у них ловко получается!
Моя самоуверенность вылезла кучей ошибок, и пару листков пришлось перепечатывать.
Печатала я до обеда. Все считали, что я стала делать ошибки от усталости. Так что после обеда я занималась иллюстрациями. Здесь моя мама на всех смотрела победоносно, ибо ей говорили, что у дочки твёрдая рука. «Как она чистенько и аккуратненько раскрашивает! Художница будет!»
К концу недели книжка была готова. Мама нашла два листочка плотной бумаги, а может, картона. Между этими листками проложили мои, всё вместе продырявили дыроколом. Т. Ядя аккуратно и как-то хитроумно просунула в дырочки тесьму, стянула и завязала вверху красивым бантиком. Пришлось переснимать и раскрашивать картинку с обложки. Её приклеили канцелярским клеем, и получилась совершенно изумительная книжка.
Да, ещё надо было пририсовать знаки препинания. Мне дали ручку и чернилку. Ручки были перьевые. Я несколько раз макнула в чернильницу пёрышко, чтоб больше чернил захватить (сколько там не тоненьком пёрышке чернил!), только вытащила ручку и тут же поставила жирную кляксу. Хорошо, что я не донесла ручку до своего листика, и капнула на стол. Женщины засуетились.
Стали эту огромную кляксу вытирать бумагой. У кого-то нашлась тряпочка. Но и её оказалось мало. Мама пожертвовала носовой платок. Но и это не помогло. Клякса только размазалась. Нашлась вата, мыло. Чернила въелись в полированную поверхность стола. ПосыпАли содой, солью и чем-то ещё. В конечном итоге пятно всё же побледнело, но до конца не отошло.
Тут одна женщина говорит: «У меня идея. Я внизу видела стекло. Вымоем и положим на стол. Под стекло положим пару листочков бумаги и поставим машинку. Т. Ядя говорит: « А если будет всё же недовольна, я предложу ей поменяться столами: у меня стол новее, чем у неё. Думаю, она согласится».
Все успокоились и вспомнили обо мне. Я всё это время стояла, смотрела на эту суету, чувствовала себя жуткой преступницей. Я даже плакать не могла. Я так и держала ручку с пером, полным чернил. И как это они не капнули на пол? У меня аккуратненько взяли ручку, стряхнули чернила и воткнули в какое-то специальное приспособление.
- Лорочка, ты чего такая? Испугалась? Ну, бабоньки, ребёнка испугали. Ну-ну, не надо плакать, - говорила женщина, видя, что у меня по щекам уже текут горькие слёзы.
Все стали меня успокаивать. Нашлась даже конфетка у кого-то.
- Ничего страшного. Знаки препинания нарисуешь карандашом.
Вечером я тихонько спросила маму, почему это все так переполошились? Она объяснила, что я работала за столом начальницы, которая как раз была в отпуске. «Поэтому, мы с Ядвигой и взяли тебя на работу», - добавила мама.
- А ваша начальница очень злая?
- С чего ты взяла? Она замечательный человек. И нам не хотелось её огорчать: кому приятно работать, когда на столе пятно как у школьницы. И как это Катя не догадалась застелить стол. Хорошо, что её «Ундервуд» она себе взяла на это время. А то ты могла что-то сдвинуть. Каретки часто заедают. Машинки – штука капризная, аккуратности требуют, внимательности. Ну, ты чего так расстроилась. Всё обойдётся. Как ей покажем твою книжку, так она и растает.
Книжка, книжка! Есть замечательная книжка, а мне не радостно. Опустошённость какая-то навалилась. Мне ничего делать не хотелось. Играть на улице не хотелось. Я перестала видеться с Таткой – моей любимой подружкой. Я заболела, заболела, как теперь говорят, зависимостью. Зависимость от печатной машинки.
В понедельник мама с т. Ядей ушли на работу без меня. Тоска! Еле дождалась вечера: может, т. Ядя поднимет настроение. Вот и они! С порога т. Ядя говорит: «Лорочка, завтра долго не спи: пойдёшь с нами. Надя обещала книжку принести. У тебя ещё целая неделя – успеешь ещё одну сделать!»
Боже мой! Какое счастье! Какое счастье! Я никак не могла уснуть. Чуть стало рассветать, я уже вскочила. Торопила маму. Побежала к т. Яде. Она была уже готова. Я не шла, я летела. Я абсолютно не чувствовала земли. Помниться, я всё время что-то лопотала. Мама смеялась.
Мы пришли, конечно, самыми первыми. Вот и Надя.
- Смотри, что я тебе принесла? А! Ну, как! Басни Крылова! Интересные! И картинки красивые. Нравится?
Я стояла, потупив глаза. Мне хотелось кинуться ей на шею, расцеловать, но я стеснялась. И чувство вины меня ещё не оставило. Поэтому, я просто кивала и кивала головой. Дальше, всё как обычно. Отметила, сколько места надо оставить для картинки, вставила бумагу и начала печатать.
Примерно через час я вытащила листок из машинки и подошла к т. Яде.
- Т. Ядя, я басню перепечатала, только некоторые слова не понимаю.
- Подожди, ты что говоришь? Как напечатала? Надо же было выучить! Или ты по буквам? Так, интересно. Давай показывай.
- Ну, вот, например: «Мартышка к старости СЛАБА глазами стала»… Как это?
- Ну, зрение стало слабеть. Хуже видеть стала.
- А, понятно. А что значит: «полдюжины»?
- Ну, если дюжина двенадцать штук, то полдюжины, значит половина, то есть шесть штук.
- Тёть Ядя! А что такое « Тьфу пропАсть?» И как-то не складно получается.
- Тут ты просто ударение неправильно поставила. Надо читать «ПрОпасть!» Вроде как: «Фу, гадость! Обманули!» Поняла?
- Да, - весело закивала я головой, и уж было пошла к машинке, как т. Ядя меня остановила.
- Постой, постой! Ты что? Сама прочитала басню? А ну-ка, дай книжку.
Она перелистнула страницу.
- Ну-ка, что написано?
- Стрекоза! А! Стрекоза и муравей! У нас пластинка такая есть.
Ядвига перелистнула ещё страницу.
- А здесь?
- «Проказница - а, это слово я знаю - Мартышка – я радостно засмеялась. Дальше маленькие слова – простые. – Осёл, Козёл да косо-лапый Мишка….»
- Бабоньки! Наша Ло…Лариса умеет читать! Научилась! Чудеса!
- Как это умеет читать?
Все собрались около Ядвиги.
- Ну, давай!
Ничего не понимая, я продолжила чтение: … «Затеяли сыграть квартет…» - А что такое – квартет?
- Это, когда четыре человека играют, четыре музыканта.
Я мысленно быстро всех пересчитала. Правильно - четверо. Я продолжала: … «Достали нот, баса, альта, две скрипки…» - Тут ничего не понятно мне. Знаю только скрипки.
Мне т. Ядя объяснила, что бас – это виолончель – разновидность скрипки, у неё низкий звук, а у альта звук выше, тоньше. Женщинам тоже было интересно об этом узнать. Но надо работать, а хочется убедиться, что девчушка, действительно читает. Катя достала газету.
- Читай заглавие.
- «Правда»
Все переглянулись.
- А прочитай заглавие вот этой статьи.
Я прочитала.
Тут все зашумели, удивляясь и восторгаясь моими достижениями. Кто-то даже предложил написать в ГОРОНО, может быть, этот метод будут применять в школах. «Это же открытие. За неделю ребёнок шести лет самостоятельно научился читать!»
Мария Максимовна! Да у вас же Лорочка вундеркинд! Все дружно засмеялись, и веселее всех, т. Ядя. Я же, как ни старалась сдержаться, не выдержала и расплакалась. Ко мне подошла Надя.
- Ты чего это нюни распустила?
Я уткнулась ей в подол и зарыдала горько, горько.
- Ты чего это? Что с тобой?
Все притихли, растерялись. Надя села на стул, оторвала меня от своего подола, утёрла слёзки, носик.
- Ну, так что произошло?
- Я никакая ни ундервуд! Никакая? – всхлипывая, сказала я. – Зачем меня дразнить? Маму жалко, что у неё дочка – ундервудка.
Все заулыбались, и чуть было всё не испортили. Надя их остановила.
- Ты всё спутала. «Ундервуд» - это название машинки, её имя. А вундеркинд – это очень умный ребёнок. Это немцы так говорят: одно слово и всем понятно, что эта девочка умница. Ты – настоящий вундеркинд. Поняла?
Понять – то я поняла, но долго не могла запомнить: кто я? Вундервуд? Или – Ундеркинд? Ну, да ладно. Главное – мама вся сияет. Значит, всё хорошо.
А тут и т. Ядя весёлая такая, говорит:
- Я придумала, как мы картинки перерисуем. Немного сложнее, чем через копирку, но т. Наде не разрешили использовать копирку. Бери листок с текстом, карандаш и иди ко мне.
Она стояла у окна. Когда я к ней подошла, она прижала к стеклу нужную страничку.
- Ну, смотри. По-моему, можно перерисовать? Немного другая сторона мешает, но ничего, потом можно, глядя на картинку кое-что поправить. Давай, я постараюсь крепче прижимать, чтоб не сдвинулось. О! Замечательно!
Действительно, получилось совсем неплохо. И к выходному я почти кончила новую книжку. Надя на выходной разрешила мне взять книжку домой, чтоб докрасить остальные картинки. Только просила быть аккуратнее. Это она, конечно, зря.
К вечеру все листочки были готовы. Т. Ядя наделала дырок, просунула также как в первой книжке, тесьму и завязала красивым бантиком. Я схватила книжки и помчалась к Татке.
Наконец, мы с Таткой снова вместе. Мы соскучились друг по другу. Но тут я стала показывать, какие я сделала книжки, как я их печатала. Прочитала ей басни. Одним словом, расхвасталась. Татка смотрела на меня, смотрела, и начала рыдать. Я никак не могла её успокоить.
Когда пришла домой Ольга Михайловна, Таткина мама, то ей пришлось трудно. Татка выревела свои близорукие глазки. Они просто заплыли – так опухли. Долго Ольга Михайловна не могла ничего понять. Все вместе мы пошли к нам. Это через дорогу.
И я, и моя мама, и Ядвига пытались объяснить Ольге Михайловне происходящее. Она никак не могла понять: с чего это Лорочка научилась читать? (Чушь) Какие-такие книжки она напечатала?
Удалось, как ни странно, это моей неграмотной бабушке. Ольга Михайловна успокоила дочь и, через несколько дней, притащила из театра старенькую пишущую машинку – реквизит, который пока не использовался. Машинка, хоть и старенькая, но в театре её как-то отладили, и она оказалась вполне дееспособной. И работа закипела.
Я Татку учила печатать. Она тоже начала с глупого мышонка. Потом, Таткина мама принесла нам книжки: «Колобок», «Теремок» и «Репка». Библиотека наша существенно пополнилась. И каково же было удивление Ольги Михайловны, когда она узнала, что её Таточка вполне прилично читает.
Мы с Таткой бегали по городу и читали всё подряд, даже то, что было написано на заборах. Главное, чтоб печатными буквами. «Нон», «Хлеб», «Гушт», рядом: «Мясо». Познавали таджикский язык. Особенно нам нравилось слово: «Гузаргох». Мы скакали со скакалкой и кричали: «Гузаргох», «Гузаргох». Оно висело на каждом перекрёстке и означало, оказывается, «Переход».
Однажды, когда мы уже поостыли, Ольга Михайловна принесла достаточно толстую книжку. А. С. Пушкин «Избранные». Таткина мама, открыла первую страницу и начала читать. «У лукоморья дуб зелёный; Златая цепь на дубе том….». Мы замерли.
Ольга Михайловна окончила чтение вступления к поэме «Руслан и Людмила». Мы молчали. Впечатление было - не передать словами. Какая музыка! Много непонятных слов, как потом мы выяснили, ничуть не мешали восприятию. Мы стали просить Ольгу Михайловну оставить эту книжку на несколько дней.
Она согласилась, но, чтоб обращались очень и очень аккуратно: книга из театральной библиотеки. И снова закипела работа! Мы перепечатали текст. Картинка была только одна: берег моря, дуб и кот на цепи. Эту картинку я перерисовала просто так. Самостоятельно. Кот, конечно, получился не очень узнаваемый, но догадаться было можно.
Сколько раз я перечитала эту сказку – учёту не поддаётся. Я давно выучила её наизусть, но мне больше нравилось читать. Пушкин тогда пленил меня, и это до конца моих дней.
Через год нас семилетних: меня и Татку, приняли в школу, как исключение. Тогда брали в школу с восьми лет. Началась война. Маму перевели на границу, и мы с Таткой расстались. Но у нас остались книжки – память. Мама книжки, как большую ценность, спрятала от глаз подальше.
Однако, что дарить моим новым подружкам на день рождения? Решили пожертвовать одной книжкой. Это – Людке. Через несколько месяцев, летом пришлось расстаться и с другой. Это – Томке. Третья книжка досталась Вовке Морозову, моему воздыхателю, нашему защитнику и другу.
Это был мальчик – сирота. Отец в первые же дни войны погиб на фронте. Мама умерла по прибытии в Азию. Он жил один с восьми лет. Сам себе стирал, готовил. Соседи – таджики приносили ему еду со своего стола. Когда он приходил к нам, мама старалась его накормить. Он смущался, но от еды не отказывался.
В нашей четвёрке он был д’ Артаньяном. Только что прошёл «заграничный» фильм «Три мушкетёра». Потом он был у нас Тимуром, а мы его командой. В 1945году мы вернулись в Сталинабад. Когда я училась уже в восьмом классе, к нам в гости пришёл огромный парень – Вовка.
Он после семилетки тоже приехал в Сталинабад. Поступил в железнодорожное училище, каким-то образом разыскал нас и, в качестве опознавательного документа, предъявил подаренную ему в 1942 году мою книжку. Мама моя была этим очень растрогана. И он стал бывать у нас каждое увольнение. Потом, я поехала учиться в Ленинград, а он служить в Крыму в Морфлоте. Он часто писал мне. Как-то прислал фотографию с другом после ЧП. То есть они подорвались на какой-то мине.
Он писал, что в госпитале у него лежала эта книжица, с которой он никогда не расставался, считая её своим талисманом. Переписка с ним оборвалась в 1953 году по моей инициативе. Мне показалось нечестно морочить парню голову, когда ему не на что рассчитывать. Возможно, я поступила не правильно. Он ведь с 1951го года ни на что, кроме дружбы не претендовал.
У меня, у самой, тогда оставались басни Крылова и вступление к поэме «Руслан и Людмила». С этими книжками я долго не хотела расставаться. Кстати, они мне в старших классах очень пригодились. А потом куда-то исчезли. Жаль. Интересные были бы реликвии. Что делать? Ничто не вечно под луной.
P. S.
Итак, две недели в лето 1940-го года наложили отпечаток на всю мою дальнейшую жизнь, приобщив к великому таинству – чтению книг. В семь лет мне попалась толстенная книга Фенимора Купера «Последний из могикан». Я влюбилась в индейцев. Буквально бредила ими.
В отдалённом приграничном совхозе была неплохая школьная библиотека. В восьмилетнем возрасте я уже прочитала множество книг: «Открытие мира» Василия Смирнова, «Маленький оборвыш» Джеймса Гринвуда, «Хижина дяди Тома» Бичер-Стоу Гарриет, «Приключения Тома Сойера» Марка Твена. И много других.
Но одной из любимейших, многократно прочитанных мною книг была «Как закалялась сталь» Н. Островского. Я, конечно, не говорю о русских народных сказках, о сказках А. С. Пушкина, Бажова, Братьев Гримм и пр. В третьем классе я прочитала «Домби и сын» Чарльза Диккенса. Довольно долго я ходила под впечатлением от этой книги.
Учить детей читать, надо начинать, чем раньше, тем лучше. «Я так думаю!»
Девочке Алисе и её маме.