Лето 1909 года, Белое море. Пассажирское судно «Кильдин» следует к архипелагу Соловецких островов. Среди пассажиров Лидочка Трапезникова с мамой, едут поклониться святым местам. Дочь и мать сидят в шезлонгах недалеко от рубки и о чём-то оживлённо беседуют.
Петя Полисадов, только что окончивший Архангельское мореходное училище и служивший здесь третьим штурманом, стоит на крыле мостика и внимательно обозревает в бинокль морские дали, хотя никакой нужды в этом не было, его вахта давно закончилась. В Лидочку он был безответно влюблён ещё с гимназических времён.
Неожиданно Лидочкин газовый шарф, подхваченный ветром, взмыл вверх, а затем плавно опустился на морскую поверхность. Петя Полисадов, не раздумывая, оттолкнулся от палубы и прыгнул за борт. Извлечён он был оттуда с помощью спасательного круга, прикреплённого к линю. С галантностью испанского гранда вручил он Лидочке шарф и, сопровождаемый отнюдь не светскими выражениями капитана, удалился в свою каюту.
Двадцать лет отработал капитан Пётр Андреевич Полисадов на гидрографических судах. В разные годы командовал он «Таймыром», «Купавой», «Азимутом», «Арктуром», «Пахтусовым». Эти названия можно встретить лишь в трудах полярных исследователей, да в экспозициях музея Арктики.
Вдоль и поперёк исходил он на этих судах Белое, Баренцево и Карское моря, обследовал берега Новой Земли, ходил к земле Франца – Иосифа, наведывался и в Гренландское море. Нелёгок труд судоводителя – гидрографа в суровых условиях высокоширотной Арктики. Бесконечные промеры глубин, съёмки очертаний берегов, измерение течений.
Трудные маршруты – через крупную волну, через ледниковые поля, чёрную бесконечность полярной ночи. Нельзя забывать, что в те далёкие дореволюционные времена и в двадцатых годах плавалось в высоких широтах куда труднее, чем сейчас. Не было хороших карт, авиаразведки, метео и ледовых прогнозов. Зачастую приходилось действовать вслепую.
Полисадова выручала высокая судоводительская культура. Была у него в те годы прочная репутация одного из лучших капитанов – гидрографов. Есть в Ледовитом океане архипелаг Новая Земля. Два огромных острова – Южный и Северный, разделённые проливом Маточкин Шар.
Полисадова почему-то всегда влекла к себе Новая Земля, эти девяносто тысяч квадратных километров тундры, гор и ледников. Он часто приходил сюда. Как свои пять пальцев знал здесь все заливы, бухты, протоки, банки, все приметные на берегу знаки – гурии, кресты, могилы поморов, заброшенные избы промысловиков.
Со скалистого утёса мыса Желания долго смотрел в океан – туда, где в туманной дымке встречаются два студёных моря – Баренцево и Карское. Высоко ценил П.А.Полисадова профессор Р.Л.Самойлович, как прекрасного морехода – гидрографа, как надёжного соратника в трудных походах.
В новоземельских экспедициях 1925 – 1927 годов, проводившихся под руководством этого известного полярного исследователя, неизменно участвовал Полисадов, и его имя многократно упоминается учёным в печатных трудах, в отчётах о экспедициях.
Встречается упоминание о Полисадове в книге старейшего советского океанографа В.А.Васнецова «Под звёздным флагом «Персея» :
«Чтобы пополниться водой «Персей» 16 сентября 1925 года перешёл в губу Заблудшую. Там встретили научно – исследовательское судно «Эльдинг». Экспедицию возглавлял Р.Л. Самойлович.
Мы пригласили комсостав провести вечер на «Персее», немного выпить, а всех желающих помыться в бане, которой у них не было. «Персей» после «Эльдинга» им показался большим пароходом, а кают – компания, где был сервирован стол – целым ресторанным залом.
Тогда я познакомился с капитаном «Эльдинга» П.А.Полисадовым – известным на севере отличным гидрографом, любителем повеселиться, а порой и выкинуть какой – нибудь совершенно сногсшибательный фортель. Впоследствии мне приходилось с ним плавать на судне «Николай Книпович», дважды попадать в очень опасную обстановку и поражаться его спокойствию и необыкновенному хладнокровию.
Настало время возвращаться на «Эльдинг». Не обнаружив у парадного трапа шлюпку, Полисадов просто шагнул в воду и в сапогах и английской шубе вплавь отправился на свой корабль, куда и прибыл совершенно благополучно. Он перепугал только вахтенного матроса в полной темноте, крикнув из-за борта: «Вахтенный, посвети мне, где штормтрап!». На другой день «Эльдинг» отправился в Архангельск».
В полярных экспедициях Полисадов был человеком бесценным. Он многое умел, знал досконально во всех тонкостях технику гидрографических работ, гидрологических и метеорологических наблюдений. Не страшны ему были ни холод, ни голод, бесстрашие и настойчивость сочеталось в нём, однако, с достаточной дозой осмотрительности.
Физической силе его мог позавидовать белый медведь, а по выносливости он мог тягаться с ездовыми собаками. Новоземельские ненцы были дружны с ним, надо полагать не только потому, что он хорошо знал их язык, но и потому, что видели в нём «Человека Арктики».
В тридцатые годы наступила рыбацкая полоса его жизни. Пётр Андреевич работал капитаном на траулерах «Зубатка», «Окунь», «Пикша», «Кумжа». Пришлось с азов осваивать траловое дело, ловил рыбу не хуже других, оставаясь человеком неунывающим, гораздым на шутку и весёлую проделку.
Однажды ухитрился поместить в газете некролог о своей кончине, а когда пришли к нему домой ошеломлённые неожиданной смертью друзья и убитые горем родные, встретил их – живой, свежевыбритый, улыбающийся и закатил такие по себе поминки, что небу стало жарко.
Промышлял Полисадов в южной части Баренцева моря, а душа тосковала по высоким арктическим широтам. Был несказанно рад, когда в январе 1938 года позвали на «Мурманец» старпомом к капитану Ульянову. Хоть и вырос Полисадов из «старпомовского возраста» и сам привык капитанить, но не считал зазорным пойти в помощники к Ивану Никифоровичу Ульянову – опытному ледовому капитану, имевшему за плечами сорок лет плавания в арктических морях.
Начало 1938 года. Грозная стихия гонит льдину с четырьмя полярниками вдоль восточных берегов Гренландии. Им надо помочь, снять с этого обломка длиною 50 и шириной 30 метров. Из Мурманска торопятся на помощь папанинцам ледокольные суда «Таймыр» и «Мурман», из Кронштадта полным ходом идёт ледокол «Ермак».
Но они ещё далеко, а здесь, рядом с бедой – только «Мурманец», мотобот, судёнышко деревянное, по всем статьям неказистое, команда 21 человек. Это через него папанинцы поддерживают связь с внешним миром. Все радиограммы Кренкель отстукивает радисту «Мурманца», а тот передаёт их на Большую землю.
Именно «Мурманец» сообщил стране о той страшной ночи, когда ледяное поле с дрейфующей станцией начало разваливаться на куски. Вся страна следила за продвижением маленького судёнышка к льдине с папанинцами. Папанин записал тогда в своём дневнике: «Какие замечательные, смелые люди на этом маленьком судёнышке. Никогда ещё подобные суда не забирались так далеко в полярную ночь в Арктику».
Зима в том году была в Арктике суровая. Шторма тянулись неделями, достигая ураганной силы. Деревянное судёнышко безжалостно мотало, волны обрушивались на палубу, оставляя на бортах, рубке, мачтах, вантах ледяные наросты. Экипаж, выбиваясь из сил, скалывал лёд. Переменными курсами по разводьям всё дальше и дальше забирался «Мурманец» в ледяные поля, а когда форштевень упирался в плотный лёд в ход шла взрывчатка.
Ульянов и Полисадов почти не покидали рубку, ели наспех, спали урывками, не снимая верхней одежды. Началось сжатие льдов, стонала, скрипела под страшным давлением обшивка. Пустили в дело весь запас аммонала. Льды вынесли их через Датский пролив в Атлантический океан. Четвёрка папанинцев была снята ледоколом «Ермак», и в районе Фарерских островов он встретился с многострадальным «Мурманцем».
Папанин спустился по штормтрапу на его борт, не веря глазам, что такое судёнышко вышло целым из выпавших на его долю передряг, а покидая корабль сказал:
- Браточки мои дорогие, спасибо вам за всё, что вы для нас сделали. Вы настоящие герои!
15 марта 1938 года в Ленинградский Торговый порт вслед за ледоколом «Ермак» вошёл маленький «Мурманец». На причале – людское море, знамёна, музыка. Возвратился Полисадов после того рейса с орденом «Знак Почёта» на груди.
Вскоре он был назначен капитаном научно-исследователского судна «Николай Книпович», где предстояло выполнение нового необычного рейсового задания. На Мурмане издревле ловилась сельдь длиною не более 16 – 18 сантиметров. Как установили учёные от роду ей было не более 5- 6 лет. А где обитает сельдь старших возрастов никто не знал.
Строились предположения, что сельдь старших возрастов следует искать в высоких северных широтах. Именно там, в районе Шпицбергена учёные и капитаны поисковых судов находили в желудках трески экземпляры толстоспинной красавицы – сельди длиной 30 – 32 сантиметра. С твёрдым намерением решить эту загадку обитательницы океана 17 июня 1939 года поднялись по трапу на борт «Н.Книповича» капитан П.А.Полисадов и учёный Полярного института Юлий Юльевич Марти.
Имя Марти мурманским рыбакам широко известно. Как никто умел он увлечь промысловиков своей одержимостью, силой своего убеждения. Прошли Финмаркен, в туманной дымке показались северные берега Норвегии, от Нордкапа повернули на север. Всё явственней ощущалось холодное дыхание Арктики. На переходе Полисадов постоянно на мостике, несколько раз в день производил астрономические наблюдения, замеры температуры воды.
Наконец «то самое» место, температура воды – плюс шесть. Выметали дрифтерный порядок - двухкилометровый эшелон сетей, легли в дрейф. Через несколько часов начали выбирать порядок. Сельди нет, по всему видно – удачи не будет. Из открытого окна рубки покрасневшими глазами тоскливо смотрит на палубу капитан, понуро ссутулившись, стоял у борта Марти.
И когда уже казалось, что нет никакого просвета и надежды на успех, фортуна улыбнулась рыбакам: где-то в мутно – зелёной глубине что-то забелело, заголубело и вот уже у самого планширя переливается серебром одна, всего одна в огромной сети сельдь. Одна, но зато какая сельдь: длиною тридцать два сантиметра, весом триста граммов, цвета чистейшего перламутра – одним словом, та самая красавица – сельдь, ради которой и пришли сюда.
Следующие сети принесли ещё несколько десятков экземпляров крупной сельди. Улыбнулся Полисадов, просветлел Марти, а один матрос, астраханец сказал:
- Братцы, эта селёдочка под стать нашему каспийскому залому. Давайте назовём её «полярным заломом».
С тех пор и утвердилось за этой сельдью название – «полярный залом».
А дальше пошла полоса неудач, сети приходили пустые, многие из них были изорваны касатками. Решили подняться севернее. На следующий день небо очистилось от туч, ярко светило холодное солнце. Выборку сетей начали около полудня, сельдь пошла с первой сетки. Три тонны «полярного залома» вытряхнули в тот день на палубу «Н.Книповича».
Были в рейсе ещё удачи и неудачи, но счёт уже шёл не на штуки, а на тысячи килограммов сельди. Так была написана первая страница истории развития на севере океанического промысла сельди, а первая строка в ней принадлежит П.А.Полисадову и Ю.Ю.Марти.
Всю Отечественную войну Полисадов провёл на капитанском мостике. В 1945 году пришлось распрощаться с капитанским мостиком, перешёл работать в морскую инспекцию. А жизнь вокруг продолжалась. Снаряжались новые экспедиции за «полярным заломом». По трассе, проложенной Полисадовым повели свои корабли к седому Груманту другие капитаны.
В конце сороковых годов первая шпицбергенская сельдяная экспедиция возвратилась в порт. За два месяца было добыто 500 тонн «полярного залома». Встречали экспедицию с почётом, на причале улыбки, рукопожатия встречающих, звуки оркестра, митинг. Несколько в стороне, в отдалении, стоял старый, сгорбившийся человек, в тёмно – синем кителе, в мичманке с белым верхом, глядел на происходящее, на залив и думал какую-то думу, известную только ему. Вскоре Петра Андреевича Полисадова не стало.
В северной, наиболее суровой части Новой Земли, на её восточном побережье, есть бухта, обрамлённая невысокими горными кряжами, покрытыми снегом. Во время работ на научно-исследовательском судне мне приходилось там бывать. На морской карте она обозначена, как бухта Полисадова.
Всем морякам лоция Карского моря сообщает:
«Бухта Полисадова, Карское море, Новая Земля, нанесена на карту в 1925 году, названа по фамилии капитана судна «Эльдинг» Петра Андреевича Полисадова».
На мой взгляд это лучший памятник капитану – гидрографу, «человеку Арктики», как его называли ненцы Новой Земли и все полярники тех лет.