1 декабря. 2018 год. Побережье черного моря напротив Евпаторского Заведения, училища постоянного проживание на территории Крыма. Позднее утро. « Душа в плену, душа на свободе, отчетливо она отвечает за свои действия. Никогда нельзя выбрать что-то одно из предложенного, потому что всегда светящийся шарик в секрете от многих пользуется и тем и другим. Он непременно свободен, шагает босыми ногами через множество времен, забывая обо всех ограничениях. Они придуманы не просто так, и не для того, чтобы их так явно нарушали. А для того, чтобы найти тот шарик, который даже в мутной воде начнет не царапать ногтями скользкую стену, водить распущенными волосами по набухшим пузырям, задевая кувшинки, станет стараться выбраться, но так открыто руки ввысь он тянуть не будет. И к чему нужно всем на показ вылезать, когда может наверху пролетит птица и схватит за эти самые ручонки, и тут уж ничто не поможет? В этом деле следует быть предельно осторожным, стоит разбивать пузыри, иногда специально для чужих глаз захлебываться, затихать на дне, а после, оттолкнувшись ногами мгновенно попрощаться с объятьями искусственного пруда. И пруд этот выльется из странных, сухих ладоней, которые соединены между собой будут ослабленными нитями. Ведь на них и облокотиться та самая душа, разлившая воду тогда, когда от нее не ждали. Но, а что если рядом барахтается такой же слегка потускневший шар, и удерживает всю муть, поправляет головки кувшинок? Нет, он не совсем против того, что иная душа выбралась, он боится за то, что будет, если оказаться без воды в этом самом полете, долететь до вселенной, ощутить нехватку кислорода…»- так с ночи боялся Ветер. Свидетель многого, стоял в пяти шагах от прибывавших с легким шёпотом волн, холодных волн. В это утро они не рассыпались, будто сговорились со всей пасмурностью на небе, и разбрасывали мелкие брызги, которые вскоре не исключено, что смешаются с дождем. Ледяной, тяжелый воздух, подхватывал кучерявые черные волосы Ветра, забирал их назад, освобождал лоб от лишнего, этим пытаясь открыть его серьезные, расстроенные глаза. Он стоял спиной к Тишине в старых, еще не порвавшихся до предела сапогах, в фиолетовой, как бы это не казалось празднично, рубашке с широким воротом, его плечи закрывал черный плащ, с поникшим капюшоном.
Пока молчаливость делала свое дело, Тишенька сидела на холодных камнях, ладони поставила на гальку, ждала каждую секунду пока мелкие крупинки воды не коснуться ее теплых кистей рук. Одетая в короткое клетчатое платье, похожее на ночную рубашку, не прикрывающую колени, они не поворачивала голову со светлой косой в сторону знакомого приятеля. Он пришел минуты назад, не поздоровавшись, остановился сзади, почему-то сразу уставился на один из корпусов Евпаторского Заведения, выходившего на это тихое местечко. А недалеко отсюда та самая плита, сбивала волны, когда-то на ней очень удачно для Архимея Петровича поскользнулся наш Лешка, закончив говорить с Аринкой. Тишина, вдруг вспомнив этот день, подняла лазурные глаза, на замерившие облака. Они не бежали, не гнались за придуманной ими ланью, они наблюдали за ней, за тем, как их сестрица, не знает, как начать разговор с тем, кого неоднозначно любит. Да, что-то загадочное всегда привлекало ее в Свидетеле многого, в этом статном рыцаре средневековья, казалось, еще вчера он находился у круглого стола, получал благословенье короля Англии, но нет, там он и не был никогда. А в различных боях не смел и участвовать. По мнению Свидетельницы многого, он больше походил на романтического героя из древнего предания, которое спустя столетье выгнало его из неизведанной ею сказки. Был ли он рад покинуть эту сказку? Рад ли сейчас был быть так близко с той, про которую боялся, боялся? Именно этот вопрос возник в голове у Тишеньки, как самостоятельно поднявшись, она заговорила глазами, ждала, пока он повернется, может, обнимет ее или наоборот оттолкнёт.
Пройдясь чуть вперед, поймав на себе его взгляд, она вытянула обнаженные руки, улыбнулась так искренне, как обычно улыбалась всегда. Эта улыбка напомнила Ветру ту, которая уже была, когда стоя на крыше знакомого дома, он, отстранив ее от себя, ушел потому что был уж очень поражён ее необдуманными действиями и тем, как без всяких последствий она смотрела на собственное положение. В его голове она была дитем, непонимающим ничего, и спустя сорок лет она совсем не изменилась. Осталось это упорство, немыслимое упорство не потерять, только не отдать того, кого так любит, и того, на чью поддержку безумно рассчитывает. Эти руки она уже протягивала их, на розоватых щеках таял снег, сердце рвалось к тому, кто был под этой крышей. А Свидетель многого продолжал так же неодобрительно смотреть на Тишеньку, только в этот раз он лишь подняв руку, опустил ее, тот час заговорил:
- Подруга сердца милого, беспрекословно так любимого, и вижу я сейчас тебя, по утро в час царя морского дна, неведомого судна. И опрокинут волны море, и в хоре радостей, печали услышим единицу света, и учредим последствия рассвета. Скажи мне милая, однако, поймала рака вот вчера, а после выглянул из строки, к Судьбе попала в руки. Ну что ты делаешь с собой? Очередной вопрос, ответ из глаз, конечно, не прельщает, в зрачках одних лишь разбираясь. И вот уже снова встретившись с морфином, холодным старым миром, себя ты прежде не щадишь, из песни выкинув слова считаешь, что заменив их ровно и похоже познаешь новые дела. А право ведь дела все те же, и руки выгнув неуклюже, я, ведомо представившись перед тобой, с тоской, не упомянутой легендой, ссылаюсь на запрет покойной ночи. Услышь, ты громки речи, разумны речи жесткие мои. Скорее отвлекись, от льда всего ты отдались!
Она ждала поддержки, ждала нежных слов, одного объятия хватило бы, чтобы воспринять это, как благодарность за то, что спасает их общего героя. Но Ветер кажется не выбирал его, не жалел, потому что ничего особого к Лешке не испытывал, считал его больше глупым, и слишком доверчивым. Что касалось слабости, о ней Свидетель многого промолчал, но дал ясно понять, что не собирается быть причастным к помощи юноше, он собирается рассчитывать на верную череду секунд и часов. Вмешиваться он никогда не любил, за это Тишина в секрете от собственных мыслей ненавидела его, когда глаза, его глаза становились поданными чему-то другому. Любила она так сказать несильно, потому что не ценила подобных фраз в ее адрес. Да к тому же она не могла вспомнить, чтобы десятки лет назад в прежней истории он выбрал кого-то, по-настоящему переживал. Нет, он бросил ее наедине с Привязанность, позволил пройти и Пристрастию в миг, когда Тишина отломив последний кусочек стекляшки, сама бросилась на руку брату Созерцательнице одного чувства… Все это моментально всплыло у нее в памяти, когда прежний друг кончил говорить, положил руки на затылок, глаза опустил вниз. Она мгновенно отошла от него, как коснувшись груди, сузив глаза, увидела приближающийся быстро силуэт, знакомый силуэт.
Шла девушка в черном пальто нараспашку, то было с белыми огромными пуговицами, без пояса. Виднелся голубой свитер, открытое, но совершенно не привлекающее горло. Короткие волосы, уложенные на плечах. Если подняться выше, то ее можно было легко узнать по глазам, тем зеленым, глазам, в которых еще не высохло все болото. Человек, хранившая тайну, направлялась уверенно к Ветру в невысоких белых, кожаных сапожках, которые тут же начали ломать гальку, стоило ей сойти с деревянной дощечки на песок. Она скрытно улыбнулась от насторожившейся Тишины, та смутно взглянула на Ветра. Поняла, что, не успев позвать Аринку, она задержит их вокруг себя. Да, Аринка, она ведь должна была позвать ее, чтобы соединившись, две девчонки направились в особняк Иды. Но Ветер даже не предупредил ее в том, что собирается уже сейчас проводить девушек к указанному в легенде месте. Обняв локти рук, Тишина сделала шаг назад, недоверчиво взглянула на прошедшего, навстречу Ольге Свидетеля многого. Ей почему-то показалось что-то недоброе в этой молчаливой встрече, и в том, какие слова произнес он, столкнувшись с девушкой.
- Какая прелесть вот сюда пришла, с собою нежность принесла. О горное создание, человек, приветливой и обходительной представилась ты в прежнем веке, неутомимом справедливость отыскать, неправду разогнать! И как же восхищен, и как же я польщен, видать, что постоянность, закрутившись, тебя несытно утомив, заставила прийти. Позволь я уточню, ты смела, прихватить предмет, чтоб кое-кого остановить, и дать прилежный в степени совет?- негромко договорив, он вытянул бледную правую ладонь.
Ольга кивнула, не спеша вытащила из кармана плотный кусок веревки, самой обыкновенной, из которой делали канаты для бедных кораблей. Ветер видимо попросил принести именно этот предмет, который по ее воле мог остановить неразумную Тишину. Глядевшая на море Тишенька, не увидела именно этого, потому почувствовала неопознанное беспокойство, смешавшееся с тревогой. Она резко повернулась, столкнулась взглядом с любопытно смотревшей на нее Ольгой. Долго задерживать на ней внимание она не стала, как переключилась на Ветра. Очутившись в шаге от нее, он попытался улыбнуться, но вместо этого приподнял щеки, если можно было назвать щеками.
- Послушай, Тишина, не по совету Госпожи, сегодня в день легенды, и ропотной надежды на загляденья тусклости очей, и надоевших так ночей, представился перед тобой. Сказать хочу я не простое, для сердца не чудное, для мыслей всех твоих ужасно заводное. И нет в порыве страсти больше сил, смотреть на то, раскладывать лото, от действий всех глухих тебя спасать, вытягивать из плена проблем чужих не созданных не мною, не тобою. Пора покончить навсегда, закрыть сплошные игры…Я просто видеть не могу, как ты мешаешь им бороться, и становиться тем, кого задумала Судьба. Уверенна твоя ходьба, поступки, звонки я, судя, за это не позволю легенду усложнить, а после отложить. Решайся либо ты со мной, под тёплой серенькой луной, а может и напротив в очень черной ноте, и в сильной роте из тебя одной, продолжишь помогать, и тело не щадить, изысканно просить объятий благодарности в чужой реальности.- сказав он, он взглянул на ее испуганное лицо. Ее брови тут же опустились, глаза выцвели, подняв левую руку, указательный палец, она держала его так секунд десять, давая понять, что находится в раздумьях. Но раздумья эти были вовсе для Ветра, она же решила все давно.
И вот она уставилась на него сверкнувшими зрачками, на концах ее короткого платье образовались серебряные крупинки. Губами, губами она произнесла доступное слово два раза без появления голоса: « Бороться. Бороться». Тут он не выдержал, Свидетель многого схватил ее за руку, соединил с другой. Тишина потрясла головой, как потянула свое тело назад, упала в зимнюю воду, руками ощутила, как острые мелкие камешки впиваются в ее пальцы. И упала она в этом плане удачно для Ветра, зайдя в воду, он опустил веревку, как остановился на многочисленных красных точках, на ее локтевых сгибах. Ее белые руки слегка посинели не только от воды. Он заметил свежий след неопытной руки, едва не промахнувшейся около часа назад. Всё-таки она предпочла не кусок торта, а инъекцию глюкозы, о которой после во рту чувствовала приторную сладость, что готова выпить целое море. Скорее всего, Свидетель многого не понял этого, и решил, что она снова помогала нашему Алексею…
Ольга взволнованно бросилась к нему, резко повернула за плечи черноволосого Ветра. Она коснулась его кудрей, как удивленно заговорила:
- В своем уме находись сейчас? И останавливая, вы ее, вы останавливаете нас в такой прелестный час!
Тишенька перестала сопротивляться, взглянула на потрепанные сапоги старого друга, чья тень была брошена на ее окаменевшие ноги. Нет, разумеется она не чувствовала этого, потому сидела спокойно, даже выпрямила спину, а после она увидела ее, ее, и неимоверный холод сковал ее открытое горло. Она начала тереть ладонями плечи, но не вставала. Казалось, Ветер замер, глядя на Ольгу. Но впереди на счастье появилась бегущая Аринка в розовом, шерстяном свитере, черной юбке, вышитой солнцем. Девушка бежала, запыхаясь, с головы почти свалилась черная резинка, державшая пучок. На ее ногах были белые туфельки, на удивление они не спадали с ее ног, не загребали мелких камней, словно были приклеены клеем к ее аккуратным стопам. Как только она сошла с деревянной дорожки, тут же сбросила с ног эти самые туфли, ощутила ногами сырой песок, постепенно он прилипал к ее ногам, но, не обращая на это внимание, она продолжала приближаться, но внезапно остановилась.
К ней повернулась Ольга, заслонила отвернувшегося Ветра. Выдохнув, она не двигаясь, моргнула глазами. Аринка не поняла ее, подойдя еще ближе, неряшливо оттолкнула девушку, как та развела руками, свободными руками. А в руки Заступницы израненных сердец успел за пару секунд связать веревкой, принесенной Ольгой, Свидетель многого. Но стоило подойти Аринке, как она, потянув его за рукав, уверенно уперлась ему в раскрытую грудь концом стальных ножниц с черной ручкой. Присевшая на песок, Ольга не решилась вмешиваться, Тишенька окончательно окаменела.
- Ее прекрасно знаешь имя, оно в твоей-то памяти хранимо. И безызвестно не пропав, сие секунды ты, передо мной привстав, безумство это прекратишь. И взгляд сомкнув, к земле прильнув, дитя легенды к месту отведешь, а после слухи разольешь, про Тишины всю смелость, про собственную трусость в ограде странных рассуждений, и глупеньких хотений ничей не Госпожи. – она говорила не холодно, но твердо, величественный вид Ветра ничуть не смущал ее. Ведь знала Аринка, что она в данной ситуации права во всем, одно только слово, она уйдет, он не сумеет ее вернуться, и день этот станет иным. Окинув его смехом, она откинула голову назад, опустила ножницы. Спустя мгновенье оказалась стоять у грустной Тишины, которая приподняла руки на уровне живота. – Не волнуйся, на него не дуйся. Пророчество, весь разум, затуманив, тебя так опустило на ступень все ниже, ниже.
Веревки упали на песок, Тишина, мягко улыбнувшись, провела указательным пальцем по хорошо виднеющимся венам на запястье черноволосой девушки. Ее прикосновенье околдовало Аринку, унесло в неизвестность, как плавно плывущий корабль. Но вовремя опомнившись, она заметила, как Тишенька немедленно бросилась туда, в сторону особняка. Свидетельница многого сорвалась с места неожиданно для Ветра. А глюкоза действительно подбавила ей сил, но конечно больше энергии она получила от того, что увидела, как героиня этой истории полностью поддерживает свою Тишину. Именно поддержка в сто раз сильнее, чем любовь, чем верность, чем доверие.
Опустив глаза, Аринка слышала, как совался с места Ветер, не забыв помочь поднять и встрепенувшейся Ольге. Осталось сделать кое-что еще! Не появиться же она в доме Иды с этим острым предметом, который правда не острей чем те, которыми почти каждый день пользуется Лешка, точнее он кладет ей их в руки, и смотрит, невозможно смотрит. Почему-то сейчас она взглянула так же на пену, образовавшуюся на прибывшей волне. Опустившись на колени, она со всей силой воткнула ножницы острием вниз, глубоко в песок. Крупинки не разлетелись, лишь принялись сыпаться с образовавшейся маленькой горки. Убрав со щек надоедливые волосы, она обратилась к вновь продолжившим движение облакам. Те, видимо, провожали Сестру...
« Если выпадет счастье на ровную поверхность без лишних изъянов, то найдется душа, способная показать всю независимость действий той, которую любит. Она будет находиться, будто на сцене, со всей этой свободой, которая ждет, пока откроют красный занавес, и начнется настоящее представление, предоставление, имеющее в себе самое главное - свободу не только действий, но и мыслей. Ведь задумки, образовавшиеся в голове в определенное время, не следует больше прятать, загоняя в сундук, их следует представлять действиям. О них уже никто не посмеет сказать и двух слов потому, что сильнее будет тот светящийся шарик, который умеет, разрезая пространство, проникать в круг иного, этим представляя к себе испугавшуюся и желающую легко дышать душу. Тут может возникнуть только один вопрос: дышать настоящим или искусственным?»
***
1 декабря. 2018 год. Евпаторское Заведение, училище постоянного проживание на территории Крыма. Позднее утро. « Правителем любого чувства всегда является человек, его сознание само отвечает за новые пришедшие чувства, за их места в разных уголках души. Их может быть сколько угодно, но постоянными их них представляются те, кого человеческое сердца зовет во весь голос, когда чувствует, что физическая оболочка постепенно тускнеет, превращает во что-то незнакомое. Это все равно, что водоем, светлый чистый водоём, как тело. Мелкие камни на дне – чувства. А чаще всего купающиеся в нем люди, собирают их голыми руками, уносят за пределы воды. Но есть те, огромные булыжники, до которых доносится струя водопада, не позволяя людям вытащить их с привычного места, в котором они росли, формировались довольно долгое время. Лишь рыбы, маленькие существа, могут незаметно касаться пестрыми хвостами мягкого мха, который и оберегает этот самый никчёмный, некрасивый, мешающий самому водоему, камень. Проходят дни, недели, все уже забывают, откуда он появился, кто его принес, как зародился. Постоянные посетители, купальщики лишь изредка спрашивают о нем знающих. А те, смущаясь, замирают, может и вовсе делают вид, что слышат подобное впервые. Но нет, они живут с этим подобным, они сталкиваются с ним каждый день, вернее ночь, когда вышедшая из-за туч луна, прорвавшаяся через кроны темных деревьев, касается светом верхушки огромного камня, и остальные, мелкие крупинки обвеваются вокруг него, словно так надо, словно кто-то это за них уже решил. И теперь вокруг одного мешавшего чувства, появляются еще и другие, отвлекающие, вероятнее всего, они напротив подталкивают к соблазну, отдаться луне в ее чары, разломиться на две части под неистовом светом, светом… И тут в лесу, на ветках, сидящие филины, наблюдают за тем, как появляется еще один купальщик. Человек в потрепанной ночной рубашке, босиком заходит в воду, падает в нее, и оцарапанными пальцами начинает ловить эти самые прыгающие мелкие камни. Кто это? Тот самый, чья душа, близка к той, в которой и живет чувство, к примеру, Привязанность. И когда все камни выброшены на землю, человек, пробираясь сквозь длинную траву, что путают в воде ноги, дотрагивается облегченной до камня, иногда даже пытается сдвинуть с определенной точки, а после, после он вдруг видит, что рядом, на иной стороне берега стоит точно такой же, безо мха, голый, шершавый. Замечает человек, что еще вчера его здесь и не было, а он ведь идет, незаметно для всех двигается вперед, вперед. Его, прежде всего, не выбросишь, как тех, мелких несформировавшихся новых чувств!»- но пока, в нашей истории, в первом декабрьском дне под самым главным, постоянным чувством была дочь Черной Подруги. Нет, она не показывалась им в роли врага. Успела наладить отношения с Тишиной. Подружиться с Аринкой, заводной девушкой, в последняя время, правда, она ходила грустной, с поникшим хвостом из черных волос. Привязанность часто жалела ее, неоднозначно относилась к Ветру, и была столь счастлива, что Правда, увязавшись за Эльвирой Николаевной, покинула ее дорогого героя.
Субботнее утро после завтрака выдалось скучным. Стол в комнате был уложен тетрадями, аккуратными конспекты, с вечно бегущим подчерком черноволосой девушки, настойчиво ждали, пока Лешка возьмет их в руки, наконец, перепишет, если повезет, выучит, и сдаст тебе. Но ты совершенно не требовала от него того, чего от других. А когда он выходил посередине пары, ты смотрела как-то взволнованно, что в конце занятия я подошла к тебе, сказав, чтобы ты не делала это так явно. Потому что со стороны ты волновалась за него, больше чем все мы. Но ужаснее всего было то, что я прекрасно понимала, как ты обвиняешь себя тихо в том, что ничего не сделала, ничего, только продолжила смотреть. И не могла ты оправдываться тем, что пообещала ему, для тебя он еще ребенок, как Тишина для Ветра. Но за завтраками ты особо не поднимала эту тему, Лешка много смеялся, а Аринка радовалась свободными минутами жизни. Но тут она ушла, ушла, чтобы встретить Аиду Михайловну в особняке, и не отложить легенды на еще какие-нибудь неизвестные тридцать лет. После завтрака она поцеловала его в теплый лоб, и ушла, быстро, зачем-то прихватила ножницы. Он не успел спросить, и вот, сейчас думал об этом, сидя в твоем кабинете. Пожалуй, комната надело ему, без Аринки в ней совсем нечего было делать. А здесь, бежевые стены, закрытые плотно окна, гладкие столы, и оставшийся с вчера аромат твоих неизвестных духов. Ему тоже нравился этот запах. Кому он мог, не понравится? Разве, что Аринка никогда не обращала внимания на подобные мелочи, зато находила те, которые лежат на поверхности, закрытой для нас.
Прошли не больше пяти минут, как разложив на столе две Аринкины тетради, и свою полупустую, с невнятными на некоторых станицах, словами, Лешка сидел за отдаленной партой, спиной к окну. Иногда ты клала на нее свои вещи, но в выходной день она была свободна, и тепло исходившее от батареи, приносило маленькое удовольствие посидеть так, в тишине. Положив локти в белой рубашки на край стола, сдвинув тетради, светлыми, прозрачными глазами он взглянул вперед себя. Взглянул на пустую стену, на задвинутые впритык стулья, и на ту парту во втором ряду, на которой они всегда сидели вместе с Аринкой. Положив руку на подбородок, он задумался над тем, как встретилась Аринка с совершенной незнакомой ей женщиной, как Тишенька проводила их. Он вдруг впервые подумал о том, что как обидно не видеть тех, о ком много рассказывает черноволосая девушка. Зевнув, прикрыв сухие губы левой рукой, он повертел в ней заостренный карандаш. Через секунду коснулся черным грифелем, пустой, разлинованной страницы, провел линию. Лешка, верно, вообразил ее, Заступницу израненных сердец. Рисовал быстро, но внезапно открывшаяся дверь отвлекла его. Подняв взгляд, он был готов встать, чтобы во второй раз закрыть ее, прогнать сквозняк. Но дверь захлопнулась обратно мгновенно, сквозняк же прогнан не был.
Привязанность не заставила ждать, медленно войдя, она оглянулась по сторонам, была в бирюзовом шелковом, не пышном платье. На ее закрытой груди можно было увидеть мелке капли дождя, замёрзшего дождя. Он снова выиграл у снега в карты, и на эту неделю было запланировано подлить в Черное море немного дождевой воды. Созерцательница двух чувств остановилась у второго ряда, положила ладонь в белой перчатке с тонким слоем меха, на первый стол. Почувствовала, как с концов распущенных золотых волос, на пол падают мелкие капли воды. И тут, осмелившись поднять глаза, она увидела своего героя. Русоволосый юноша был увлечен, не чувствовал буквально ее присутствия. Сделав пару шагов, она не смогла сдержать любопытство, как дотрагиваясь кончиками пальцев до каждой спинки стульев, оказалась стоять за его спиной. Не пробежала и секунда, как она, обомлев, уставилась на быстрые движения его руки. Лешка, держа в правой руке едва не стертый ластик, не отвлекаясь, заканчивал рисунок. Привязанность, слегка наклонившись над ним, узнала в нарисованной не очень четко девушке с небрежной прической ее, Тишеньку. Это был портрет, на котором Свидетельница многого слегка улыбаясь, глядела вверх, ее открытая шея была точно такой же, как и сейчас. Брови, они были потрясающими, этот милый носик, его словно придерживали разлинованные линии. Не сводя взгляда, дочь Черной Подруги поняла, поняла, что он помнит, вернее, его душа помнит ее образ. Засмеявшись, она случайно коснулась его плеча. Через мягкую ткань белой рубашки она ощутила холодное тело, присев на корточки, она взглянула в его заслезившиеся глаза. Но юноша уперто дорисовывал ресницы Тишеньки. Привязанность немедленно вскочила, отошла к поддоннику, осознала, что стоит ему дорисовать, он ощутит ее присутствие. Ах, если бы только нельзя было закончить этот портрет…
Привязанность, сняв с рук перчатки, присела на подоконник, облокотилась спиной об стеклянное окно, ощутила, что дышать, дышать стало тяжелее. Быстро вскочив, она увидела, что Лешка, отложив карандаш, приподнял лист бумаги, оценивающе взглянул на нарисованную Тишину. Почесав свободной рукой нос, он встал, облокотившись рукой, на парту. Лист плавно полетел вниз, дочь Черной Подруги, наклонившись, подняв его, спряла в карман платья, что был вышит на груди. Не приподнимаясь, она взглянул на отвернувшегося к окну Лешку, спустилась глазами по рубашки, к его серым брюкам. И тут вздрогнув, она слабо поднялась, присела на стул, зажмурила глаза от той страшной вещицы, от пластмассового шприца, лежавших в его кармане. Прикусив губы, она мигом побрела к двери, спотыкаясь, наступая на неровные концы платья, она замерла в дверях. Вот и все, она не сможет уйти сейчас, тогда смогла, сейчас нет. Он, ее брат, он не отпустит ее!
Пристрастие вошел не спеша, дверь раскрыл тихо, и тут же сложив руки за спину, уставился с усмешкой на испуганную сестрицу. Казалось ее глаза, высохнут, ресницы упадут, и веки закроются навсегда от жажды слез, от того, что та перестала моргать. Потерев замерзшие плечи, она взглянула на его простой наряд, обыкновенные черные брюки, половину которых закрыли высокие сапоги от Рихтера Арбурга. Именно этого мастера, его грубый, но великий стиль предпочитала Черная Подруга всегда. Всячески пыталась одевать дочь по всем меркам моды того человека, который однажды, сам отдавшись под власть новой хозяйки, стал служить в ее дворце за ежедневную встречу с его прекрасной женщиной… Привязанность часто видела этого немца. Вспомнила и теперь, обратив внимание на то, как аккуратно заправлена серая рубашка брата в брюки, сверху еще повязана кожаным ремнем. Эта красота стала до безумия противна стоящей без движения Созерцательнице двух чувств . Повернувшись в сторону Алексея, она вдруг с каким-то цветущим сожалением взглянула на слегка выпавшую из брюк рубашку, что была велика в плечах, на серые брюки, которые постоянные сползали с пояса, на вывернутые карманы, на осанку, простую, свободную. Разве можно, можно отдать кому-либо эту легкость, неприкасаемость? Нет, ни за что на свете! Поэтому, она громко заговорила, встав напротив внимательного брата:
- Не ждали, не искали тебя в безропотном часу. И на пороге счастья мы застряли, не зная, как, куда идти, брести. И ноги по земле сырой волочим, но больше ни на что не отвлекаем очи. О, знаешь, недруг старых слов, какой тебе сейчас попал улов? Представишь сразу или подождешь? Давай поведаю тебе сама, и выловлю огромного сома с усами, и с длинными двумя хвостами. Я говорю не небылицей, а самой настоящей правдой лиц, изысканных, не модных я, тенденций, пожалуй, придержусь, в рассказ свой окунусь. Взгляни, и с ропотом пойми, какого выбрала героя, в задумках ты своих уйми. Уйми желание радость поведать со вкусом сладости святой, и речи новой под луной. Преподнесу, огромное стекло, и разгляжу во свете полдень. В ночи я отыщу его, а после разгоню я ловлю разных рыб в воде и в сырости пристанных глаз. Ну, ты взгляни, ну ты пройди, минутку, правда, подожди! Какой же толк так сразу, всю радость предпринять, желание убрать, и не насыться в секунды долю, и на обломленном, пустынном поле вещицу отыскать?
- И что же уговоры мне твои, чужие и ненастные все дни, тебя давненько отобрали, меня уж точно в нужно время отыскали! Позволь, привет тебе мне поднести, и ручку с сладостью еще не появившееся губами утолить, и без сомнений обойтись, взглянув на русого героя,- конечно, он не понял медлительность сестры, потому продолжил беседу, глядя на то, как Лешка держит руку на том самом кармане. Он сделал шаг, не сводя глаз с юноши, обратился к сестре, - И вот, что я тебе скажу, так звонко покажу, уж в этот раз совсем милее, и по лицу еще смелее. Одна душа, она светла, а оболочки, будто точки, жирнее, коль, а коли тоньше, как забраться, и вовсе так не потеряться. Подсказки есть, и их не перечесть. Ну, время все расскажет, обманы устранит, и в рощу отлетит все то, что попытается закончить изведанную жесткую пору, как нашу сие множество часов борьбу!
Привязанность, прислонившись рукой к стене, смутно взглянула на расплывчатое лицо брата. Тот усмехнулся, подошел к ней, как услышал от нее невнятное чье-то имя.
- Таня, Таня, Таня ты приди, и боль всю утоли!- сказав это, Созерцательница двух чувств ощутила, как Пристрастие коснулся ласково прядей ее волос, засмеялся, совершенно не понял речь сестры. Отвернувшись от нее, он направился к Лешке.
Еще пару шагов, и действия прекратить будет нельзя. Но она знала, Привязанность знала, что третий человек в легенде, способный остановить его это ты, ты. Из последних сил, задыхаясь, она облокотилась на дверь рукой, распахнула ее, перед глазами появилась ты, в рыжем вязаном свитере, светлой коричневой юбке. Дочь Черной Подруги впервые в мыслях назвала тебя: «Танечкой». Увидела ли ты ее? Разумеется, он сделала вид, что пропустила мимо глаз. Ты зашагала в сторону не оборачивающегося Лешки. Пристрастие опустил руку, которую хотел положить на его плечо, сосредоточился на Женщине с Загадкой. Увидев упавшую сестру, Пристрастие без эмоций отошел от юноши, поймал на себе твой неземной взгляд. А ведь верно, что настоящий человек, являющийся не безразличным для выбранного каким-нибудь чувством героя, всегда может остановиться перед чем-то, стакнувшись с той душой, которая способна создать беспокойство. Потому что после беспокойства рождается мгновенное сочувствие, именно оно способно прогнать постоянное по своей сути, но еще не овладевшее телом, чувство.
Лешка обернулся, услышав твое присутствие. Он прикрыл слезившиеся, красные глаза, оперившись на подоконник, попытался присесть на него. Стоило тебе подойти, как ты грустно взглянув на него, приложила свою горячую ладонь на его лоб. Холод, холод захотел пробраться и к тебе, но ты, взяв его за руку, слегка подержав, усадила на не задвинутый стул.
- Арина, Арина не пришла еще? С собой подруг не привела?- юноша заговорил, обняв локти рук. Его голос, голос был совсем иным, слегка дрожащим, неуверенным. В то время он хотел встать, как на пару секунд он увидел тебя мутно, рыжие нити поплыли вниз, остались глаза, твои. Пошарив рукой в кармане, вывернув его наизнанку, он протянул тебе стекляшку, хотел разбить. Но ты быстро, спрятав ее к себе, приподнялась.
- Леша, Леша, пойдем, полежим? Так тихо отдохнем, Арину там мы подождем. – ты сказала это мягко, расслабленно. Подняв голову, он ощутил этот волшебный запах не сладости, а какой-то легкости, которая была в нем самом, но, кажется, морфий постепенно отбирал ее. Он кивнул головой, облокотился на парту, ты вновь поддерживала его.
Привязанность, тихо поднявшись, с лохматой головой, зевнула. Словно после долгого сна, она вернулась, победив брата, отложив еще на какие- то неделю его встречу с Алексеем. Увидев Лешку, держащегося за тебя, коснувшись волос, дочь Черной Подруги быстро приподнялась, рукой нащупала гладкую поверхность, едва улыбнулась тебе. Проходя мимо нее, наш герой отпустил тебя, дверь отворил сам. Ты шла следом за ним, но что-то задержало тебя. Ты вдруг грустно улыбнулась ей в ответ, не совсем понимая, кто это, но догадываясь, ты знала, что тот, кому еще рано приходить, тот ушел.
Привязанность облегченно забралась на парту, свесила затекшие ноги, ласково произнесла твое волшебное имя:
- Татьяна...
С этого дня она окончательно поменяла мнение о тебе. Поняла, что даже взрослый по сути человек, будь, кем угодно, может помочь, если сердцем позвать его в нужное место. Но не только поэтому в ее голове появились мысли о тебе, еще потому, что она помнила, как больше семидесяти лет назад ты встречалась с этой душой, любила которую невозможно. Это не случайность, это шанс увидеть вновь, исправить каждому из нас свое, а кому-то пережить похожее, но уже в новом веке.
« Новое чувство, если вовремя заметить его наступление, можно остановить. Если филины, сидевшие на ветках, перестанут моргать, вылетят из леса, и их глаза стану отражать лунный свет, то тем самым они смогут отвлечь ненастную луну. А человек, высвободив ноги из запутавшихся на дне водоема водорослей, не опустив вновь на дно, намотает на запястья. После он скрутит плотной, немного склизкой травой приближающийся камень, начнет тащить назад, падая на землю, карябая колени. А филины, сомкнув глаза, обманут луну, как свет ее собьется, расколет на две половины огромный булыжник. И две его половины останутся связанными скользкими мокрой травой. Пройдет еще время, но никто так и не узнает, когда именно обломленный камень вырастет до прежних размеров. Так и постоянное чувство, если впервой раз душа не приняла его, ей помогли его не принять, то о дальнейшем знать не может никто».
***
1 декабря. 2018 год. Особняк на берегу черного моря. День. « Когда сбывается, то, что было предсказано, когда остывает море после громкой бури, в душе появляется не просто смятение, а не вера в дальнейшие действия происходящего. Потому что пока все дышит по-прежнему, светящийся шарик лишь договаривается с сердцем о его ритме в последующие секунды, точнее в те внезапно наступившие секунды. Сердце захлебывается в лишней порции крови, которая быстро возвращается из головного мозга по тонким нитям, нитям, которые связывают стучавший непрерывно механизм с восприятием, настроением чувств. Недаром говорят, что сердцу суждено испытывать переживаний мыслей. И пока мысли не в покое, в безоблачном миге находятся, стоя наготове, наконец, познать то, что давно было отдано им, волнение постепенно пытается оборвать каждый тугой узел. Именно он держит нити над пропастью, через которую если не перешагнуть, значит не испытать то чувство, в подтверждение которого нуждается физическая оболочка. В душе часто вспыхивает огонь, вспыхивает, потому что знает определённый смысл, но никак не может его принять. Это все равно создать костер из мокрых дощечек, появится слабое пламя, и чтобы оно не погасло, следует полить его каким-либо химическим свойством, или оно погаснет, погаснет. Так и человек должен не только найти подтверждение, приобрести веру в сказанное в ранние дни, он должен услышать, увидеть, ощутить, дотронуться до того смысла, до вершины пламени, чтобы то перешло на него самого. И он будет гореть этим смыслом, он будет его знать…»- в Ольге десятую минуту полыхал этот костер, дрова подбросил известно кто. Архимей Петрович, старик, когда он рассказывал ее историю своей незаконченной жизни, даже не подразумевал о том, что она, его любимая девочка, которую он так охотно использовал, найдет то место, тот особняк. Нет, она еще его не нашла. Шла в трех шагах от обгонявших друг друга волн, по песку следом за Ветром. Сзади еле виднелась крыша Евпаторского Заведения, ее скрыли то ли тучи, склонившиеся так низко, то ли сам взгляд Ольги хотел не замечать это страшное для нее место. Наверно за этот путь к особняку Иды, она впервые отвлеклась от привычных мыслей, выбросила из головы желание поговорить с Алексеем, помериться со мной, вновь поздороваться с тобой. Ей было приятно идти, видя перед собой молчавшего Ветра. Он был хоть и печален, но все больше и больше привлекал человека, хранившего тайну. Если бы не день легенды, если бы с левой стороны не шагала Аринка, она бы бросила к нему на шею, расцеловала в лавандовые щеки. Но тому, казалось, было вовсе не этого.
Свидетель многого шел впереди всех, уверенно шагал по песку, смотрел на дырявые сапоги, а Ольга на следы от его шагов. Тишенька шла, отстранившись от него, она безумно замерзла, и все будто слышали, как дрожат ее бледные губы. Едва показалась хиленькая крыша особняка за выстроенными в ряд голыми деревьями, как Ольга, подняв глаза, взглянула на полу развалившийся особняк разочарованно. Он был совсем иным, никак в рассказах старик. Но надо думать, сколько времени прошло с тех пор, как отец Иды после ее пропажи прогнал Хима из дома. Сам он жить там не стал, потому было видно, как на чердаке особняка, окно, выходившее на море, было треснуто и залипло в паутине. Тишенька же заметила эти двери, открытые, деревянные, облезлые, с них, верно, ссыпалась вся краска, и лишь холодный воздух дергал вековой замок. За двадцать шагов, не переступив еще и безобразных деревьев, Свидетельница многого уже слышала голос ностальгии в стучавшей ручке двери о деревянную поверхность. Внезапно Тишенька остановилась, Аринка внимательно уставилась на нее, Ольга перешла мимо Ветра, как коснулась левой рукой острых веток.
- Почти пришли, с надеждой мы дошли. И как же тихо мы брели, и слова не сказав, эмоции не показав! И вот ворота Хима, как будто очутились в Риме, на площади востока, где приторно глядит сурово око. Ты посмотри, и все пойми, как Хим учел тогда, что из кустов, таких уж молодых бойцов, деревья колкостью покажут всю защиту, и мирно не пропустят тех, кого не знали с роду. О нас, конечно, знали, и может даже ждали, чего нельзя сказать о них!- Ветер кивнул головой на замерившую Ольгу. После на встрепенувшуюся Аринку, подошедшую к Тишине.
Черноволосая девушка, взяв Тишину за плечи, встала напротив нее, строго сказала:
- Так провидите нас, вы провидите, и время вы напрасно не щадите.
Тишина послушно, без раздумий, направилась к концу берега, в сторону Ольги. Та отвлеклась от сухих веток, зашагала за Аринкой. Они прошли ряд из деревьев, последнее было сломлено, его развалившийся, трухлявый ствол разъедала соленая вода. Тишина без всякой поддержки легко вступила на целую часть бревна, прошла по нему, не намочив ноги. Она махнула рукой Свидетелю многого, что стоял за Аринкой, которая долго глядела на Ольгу, которая никак не могла решиться вступить на слабое по ее мнению дерево. Тогда Аринка, развернула ее к себе, сняла с нее пальто. Как ни странно человек, хранившая тайну, не сопротивляясь, уступила ей место, любопытно взглянула на мгновенно прошедшее дерево, Аринку.
Не промочившая на удивление туфель, черноволосая девушка накинула Ольгино пальто на ледяные плечи Свидетельницы многого, проговорила:
- Так будет теплее, а ей не холоднее!
Заступница израненных сердец посмотрела на Ольгу, слегка улыбнувшись, одной рукой придерживала пальто, а другую протянула осмелившейся девушке. Не прошло и пару мгновений, как Тишина направила за собой всех идущих. И вот она вступила босой ногой на сырые ступени, обратила внимание на весившую по-старому дырявую занавеску, когда-то ее повесила Идочка. Через секунду вошла Аринка, коснувшись пыльной ручки двери, она, зажмурившись, начала кашлять. Ольга так же осторожно протиснулась внутрь, инстинктивно взяла девушку за руку. Аринка засмотрелась на облезлые стены, на фото, висевшие в рамках, бегала глазами и по полу. Вперёд не смотрела, лишь Ольгу привлекла эта темнота, выходившая на коридор.
Тишенька в то время перешагнула порог обратно, увидела вопросительное, печальное лицо Ветра.
- И нет рояля уж давно, пропавшего без ведомости рая из музыки и лир негласных звуков. Один лишь стук, одна настигла мука. – он смотрел на пустой песок, где раньше стоял любимый инструмент Архимея Петровича. Тишина, разжав пальцы, указала ими на окно с почти не вывалившимся стеклом, за которым в сухости и сохранности и виднелся этот самый рояль.
Ольга заметила инструмент как раз в эти избранные минуты. Отцепив руку, она подошла к нему, отодвинула табуретку, стряхнула ладонью паль, присела. Ждать можно было сколько угодно, она почувствовала некую усталость, развернулась лицом к Аринке. Девушка не оборачиваясь назад, продолжала стоять, понимая, что она, Аида Михайловна Кружевальская обязательно придет, обязательно. Легенда должна сбыться, хотя бы из-за того, что этот несчастный дом прождал двадцать с лишним лет своей настоящей хозяйки.
Отойдя чуть назад, Аринка закрыла лицо руками, локтями коснулась груди, ощутила, как к носу прилипли мелкие крупинки пыли. Почему-то она представила свет, представила, как загорелись флаконы в лампе, и руки пронзили красные линии. А может, и нет? Может эта правда? Ведь Ольга не произнесла еще не слова, зашуршал замок, секунду назад, какая она, Аринка могла пропустить. И тут черноволосая девушка мгновенно опустила руки, как говорится, она не верила тому, кого увидела. Ольга, приподнявшись с табуретки, широко раскрыла зеленые глаза. Они смотрели на нее, на нее!
В дверях коридора в пестром платье, в черных сапогах, прозрачных колготах, с волосами убранными заколкой за макушку головы и стояла Аида Михайловна. Они узнали ее, узнали эту челку, неуверенное, но умиротворенное чем-то лицо. Бежали секунды, она не двигалась, пока не перешагнула порог, с бешено колотившимся сердцем. На удивление девушек она искренне засмеялась, тот час прикрыла правой ладонью рот. Право, Ольга тут не выдержала, она бросилась на шею к Аиде Михайловне, из болотных глаз брызнули слезы. Женщина продолжала смеяться, прижимая к себе Ольгу, через секунду и Аринка, потрясся поражённо головой, подошла к ним.
Спустя минуту объятий, приветливая Аида Михайловна, прислонила к мокрым губам кулак, после убрала, заговорила:
- Я вижу право вас, и именно сейчас мечтаю тайну приоткрыть, и голос я легенды услыхать. Я столь ждала, с тоской все ночи я спала, а после обещала, что встречу, встречу вас в один я светлый раз.
Дослушав слова женщины, Арина обернулась, хотела что-то произнести, но Ольга перебила:
- От Хима я слыхала всю исторью про мимолетное веленье дней, про неуверенность речей, и про предательство сиявших звезд. Мы знаем все событья, как будто слышали вчера. И здесь сегодня собрались, всем стенам мы пришлись на счастья, так одиночество, прогнав, известность, разыскав, чтоб вас по брегу проводить. Сюда пришли мы не случайно, не холодно взглянули в старость дней, и в пресность выцветшей воды. Взгляните, взгляните вы на море, и ностальгию в сердце позовите, охотно с ней конечно подружитесь. А мы посмотрим, поглядим, на то, как исполняется легенда.
Спустя миг Ольга, присела на табуретку, положила ногу на ногу. Вытянув руку, она указала на распахнутое пространство, которое виднелось за дверьми. Ида, не глядя на нее, не спеша направилась к выходу, коснулась ржавой ручки, прислонилась к сырой деревянной двери румяной щекой. Аринка глазами искала Тишину, но так и не находила. Это было чрезвычайно не ясно ей в такой миг, когда она, эта женщина здесь, а главной Свидетельницы многого нет, нет. И только человек, хранивший тайну, могла помнить, что Тишенька тогда сильно обиделась на нее, на молодую Идочку, хотевшую отдаться бездне моря. Море тогда не приняло ее вовсе по случайности, потому что ее поймали Царицы, и сама Черная Подруга выступила против этой затеи.
Выйдя на песок, Аида Михайловна шла по нему в прозрачных колготках, чистые мыски тут же были засыпаны песком. Он тянулся к ней, лип к родным ногам. Эта походка показалась черноволосой девушки, глядевшей из-за занавески, знакомой. Не, то что бы она видела ее раньше, но сердце знало, знало эти вольные движения, руками облакачивание словно на воздух. Она шагала и не боялась, что воздух не поймает ее, кислород, которым она пропитана, не поддержит. Уверенность в сие секунды достигла в ней конца термометра, казалась, все выплеснется наружу, она бросится в воду, начнет плескаться, разгребать брызги, хохотать. Но женщина держалась, пока не протянула ветру кисть левой руки, она провела ей словно по нарисованному невидимому, контуру. Пряди ее волос зашевелились, на ткань платья упала огромная капля новой порции дождя. Небо верно подхватило ее душевное состояние, как туча, сосредоточившаяся над ее головой, принялась ронять уже более крупные капли. Те были со столовую ложку, в одной из них, в самой глубокой, легко бы поместилось содержимое той самой стекляшки, которую этим утром Лешка отдал тебе, тебе.
Между тем озоновый слой вновь был задет крылом пролетавшего самолета, половина высыпавшихся капель была поранена, остальная выжила. Потому приземлялись они на платье женщины не ровно огромными кругами. Но она словно не чувствовала их, была заворожена движением воды, овалами которые влетали в ее взгляд, и там оставались, пока Аринка не выбежала из-под крыши. Девушка закрыла макушку головы, висевшим на двери пальто Ольги. Оказывается Тишина вернула его, прежде чем исчезнуть, но никто этого сначала и не заметил. А она, ведь она все еще была там, все эти секунды она стояла, за иной стороны двери на мысках, подойти так и не осмелилась. А что бы это значило? Только представьте, именно этим Свидетельница многого бы ясно дала понять, что простила то, что никому еще не прощала. Даже им, старым героям она не простила то, что те так явно опустили жизнь в физическом теле любимой души. Приложив сомкнутые руки в пальцах к подбородку, Тишенька действительно была похожа на дитя, который долго не видела тех, кого любит. Первое, что пришло ей в голову, было, что она совершенно не знает, что дальше. В легенде Евпатории нет следующих слов, эта сцена навсегда останется конечной, сцена в которой Аида Михайловна приняли приветствие моря. От всего этого, будто от остановившейся мотающейся ленты Тишине стало невольно жутко. Ветка сухого дерева, болтаясь из стороны в сторону, упиралось в нежное плечо замершей Заступницы израненных сердец. Как вдруг, увидев появившуюся в кадре Аринку, она, чуть не споткнувшись, о холодную, мокрую землю, побежала за дом, проводя пальцами по родной стене.
Наверно, непостоянные чувства, подсказывали Свидетельнице многого, что она непременно в скором времени поговорит с Идой. Ведь Аринка настоит на том, чтобы отправить ту к Химу, чтобы покончить навсегда с тем, с чем не хочется расставаться. И все лента закрутилась вновь, лишь Ветер не видел то, как женщина обернулась к черноволосой девушке, как побрела в особняк, как они переждали дождь. Если подняться со смешенным воздухом вверх, не задевая облаков, можно увидеть, что и он, и Тишенька стоят по разные стены, но так и не решаются подойти. О чем, о чем они думают? Ветер вспоминает образ Ольги, ее зеленые глаза, это взгляд, который был в те минуты, когда он чуть не ударил свою любимую Тишеньку, эту глупую и неразумную служащую Судьбе. Нельзя не сказать, что теперь ближайшую ночь он будет думать не столь о ней, а столь о себе и почему так явно отказывается помогать тем, кого послан оберегать?
« Если душа полила свой костер подтверждениями из химических свойств, средств, или наоборот настоящими словами, которые отчетливо долетели до главного центра восприятия сознания, то стоит отпустить смятение, и неверу. Теперь уже точно можно найти убеждение в том, что пламя будет гореть ближайшие дни без всякой поддержки, к примеру, постоянного чувства или временного. А временные чувства, они, правда, долго ждать себя не заставят, потому следует погасить костер самому, чтобы горячие искры не поцарапали лица новых.»