Антон лежал на тропинке лицом вниз. Правда, эта, бывшая теперь уже тропинка, была покрыта толстым слоем пепла, так что Антону пришлось даже немного разгрести его руками, чтобы свободно дышать. Глаз он не открывал и даже не шевелился. Ему и так сейчас было очень хорошо, в полном покое. Голова все еще немного кружилась и в ней хаотичным вихрем носились разные мысли наподобие: «Что это такое было» и «что с ним будет теперь». Однако одно Антон знал наверняка: он был жив. Он еще мог двигаться и дышать, а значит все было не так уж и плохо. Мысли об исчезнувшем незнакомце он гнал от себя, поскольку они причиняли ему едва ли не физическую боль. И все-таки нужно было сейчас что-то предпринимать. И вне зависимости от пережитого как-то продолжать думать и жить. Да и не лежать же ему тут, в самом деле, в таком вот виде, на совершенно открытом месте.
Антон чуть приподнялся на локтях и, слегка помотав головой, спокойно открыл глаза. Вспышка! Он увидел ярчайшую вспышку, как будто перед ним зажгли целую гору азотнокислого магния. И это опять была боль. Он зажмурился и, даже как-то невольно скрючившись, прижал ладони к закрытым уже глазам. «Да, так было немного легче, — причем не столько подумал, сколько почувствовал он. — Но что же это, что же это опять? Что со мной и когда все это закончится? — только и успевал он задавать себе эти невольные вопросы. — Почему все напасти мира и опять на него, на него одного?» Антон теперь уже лежал не шевелясь и все в такой же скрюченной позе, не отводя ладоней от своих глаз. Мысли вновь стали путаться. Однако посреди всего этого невероятного сумбура все яснее и отчетливее стала проступать одна из них. Неприятная, болезненная и очень пугающая: «Я ослеп». Да и действительно, что могло случиться такого, причем не с ним даже, а с одними лишь его глазами, чтобы он не мог и на секунду их открыть. И откуда взялся весь этот яркий свет, ведь сейчас была поздняя ночь, а, значит, напротив, вокруг должно было быть темно. Объяснение, впрочем, не заставило себя долго ждать: «Я сжег себе сетчатку, вот и все. Вот так все просто. И страшно. И теперь навеки останусь убогим инвалидом, влачащим жалкое существование. Не могущим увидеть ни любимого лица, ни цвета, ничего». Слезы хлынули у него из глаз. От обиды, несправедливости жизни и от собственного бессилия что-либо изменить. Антон чуть слышно завыл.
К нему прикоснулась чья-то рука. «Наверно, спасатели, — подумал он поначалу. — Ан нет, уж больно маленькая что-то». И действительно, по телу Антона, по его голове, волосам и спине скользила чья-то маленькая, совсем еще детская ручка. Вот уже и вторая рука до него дотронулась. А потом вдруг возник и голос:
— Потерпи, «кротик», потерпи. Сейчас станет легче.
Да, и точно, Антону вдруг на миг показалось, что ему стало немного лучше. И что даже боль в глазах, которую он все еще испытывал, стала как будто слегка проходить. Он вновь попробовал их открыть. И опять — вспышка. Он снова с усилием сжался в комок и опять чуть слышно завыл.
— Нет, «кротик», нет, не открывай глаза…
Потом последовала пауза. Некто, тот кто сейчас трогал его руками, руки эти внезапно отдернул назад и более уже к нему не прикасался. Антон попытался было поводить рукой по воздуху, чтобы хоть как-то нащупать того, кто с ним говорил, но не смог.
— Лежи, лежи смирно, — услышал он тот же голос, — не шевелись.
Это был явно детский голос. Это чувствовалось по интонациям и тембру. «Но почему здесь, и откуда? — подумал Антон. — И что этой девочке тут надо? Неужели же она пришла из нашего поселка, чтобы помочь?» Он вновь поводил рукой. И на этот раз его рука действительно натолкнулась на что-то мягкое и теплое. Он отдернул руку.
— «Кротик», не мешай, — сказала девочка, — а то я тут долго с тобой провожусь. А мне и другим помочь надо.
— А пострадавших много? — сквозь запекшиеся губы кое-как процедил Антон.
И вновь последовала пауза.
— Мама, мамочка! — на этот раз девочка почти закричала, — тут «кротик» живой, и он меня слышит!
Потом послышалось некое невнятное шебуршание и вновь наступила тишина.
— Ах да… — как-то досадливо проговорила девочка, — здесь же не ловит. — И она вновь пробормотала что-то, но уже про себя, Антон не разобрал. — Но ведь, — девочка обратилась теперь уже к нему, — ты же не можешь меня слышать.
— Почему не могу, — вновь с трудом прохрипел Антон, — очень даже могу и слышать, и… — он на миг вдруг запнулся, но продолжил, — вот только глаза болят. Ничего не вижу, один яркий свет.
— Ой-ей-ей, мама! — девочка опять обратилась к кому-то и, по всей видимости, вновь безуспешно. — Мама, — продолжила она почти что кричать, — тут «кротик»… видит…
Антон ничего на это не сказал. Он не понимал, о чем этот ребенок. «Ну да, — „мама“, это понятно. Все дети зовут маму, когда их что-нибудь пугает. Но почему „видит“? Или она со страху все перепутала?» Тем временем девочка стала водить своими ручками по его рукам, а потом, чуть отодвинув их, дотронулась до его век.
— Что ты сейчас видишь? — спросила она его уже более серьезным тоном и почти спокойно.
— Ничего, — ответил Антон, — только красное что-то, словно свет бьет прямо сквозь веки.
— Погоди, «кротик», — проговорила девочка, — сейчас…
Тут она что-то там у себя поделала, Антон не разобрал, и вновь дотронулась руками до его пальцев.
— Подними глаза, посмотри как будто наверх, я сейчас постараюсь тебе помочь, — сказала она. — Не бойся, это не больно. Это лепестки Аолы, они как линзы, они помогут тебе. Я совсем немного приподниму твои веки и установлю их. Ты только не дергайся. И руки убери, — проговорила она наконец уже почти строгим тоном.
Антон подчинился. Потом закатил глаза. А девочка, действительно вставила ему что-то под веки, тонкое гибкое и очень мягкое. Потом она веки его аккуратно поправила и отпустила.
— Все, «кротик», — проговорила она с чувством, — смотри!
И Антон открыл глаза. Никогда еще, никогда в своей жизни он не видел ничего подобного. Сказать, что он удивился, это не сказать ничего. Он был ошеломлен, поражен, раздавлен. Он даже невольно открыл рот от изумления. А глаза его, словно и вовсе уже не подчиняясь его воле, просто-таки стреляли в разные стороны то туда, то сюда. Он смотрел и не мог насмотреться. Он любовался и не мог даже осознать того, что видел. Он наконец по-настоящему понял, о чем говорила эта девочка, — он прозрел.
Антон даже не сомневался в увиденном, он отчего-то знал, что все это не могло быть галлюцинацией. Какой-то внутренний голос говорил ему, что он видел реальный мир, полный мир, мир во всей своей красе. Потому что не бывает таких оптических иллюзий, просто не может быть. Что никакое сознание даже и близко не способно воспроизвести того, что было сейчас перед ним.
Девочка стояла неподалеку и молчала. Она даже не улыбалась, а просто смотрела на своего пациента спокойно и очень внимательно. В ее взгляде был и испуг, и восхищение, и еще что-то. Трудно было сказать что именно. Но она была поражена явно не меньше, чем сам Антон. Наконец пауза завершилась.
— Что это? — тихо произнес Антон дрожащим от страха и волнения голосом.
— Звезда, — спокойно ответила девочка.
— Мы на звезде? — уточнил Антон.
— Да, — ответила девочка, — и очень хорошо, что ты, «кротик», ее видишь. Это Арон, центральная звезда нашей системы. Она очень яркая и без защиты здесь вообще нельзя, — девочка указала на свой костюм.
Антон пригляделся. Да, ребенок и вправду был одет во что-то… во что-то странное. Словно бы сотканное из листьев и цветов. «Фея», — подумал про себя Антон чуть улыбнувшись. Девочка действительно в тот момент очень походила на маленькую, чудесную, волшебную фею из детских сказок. Но вообще, как ни странно, выглядела она почти так же, как и обыкновенные, простые дети, которые стайками бегали по их поселку летом, а зимой катались на санках и коньках. Вот только глаза у нее были чуть другие. Зеленые какие-то. То есть совершенно зеленые, да еще и с ярко выраженным салатовым отливом.
— Ты меня видишь, «кротик»? — вновь спросила девочка.
И хотя она точно уже знала, что Антон видит ее, — просто ей хотелось уточнить.
— Да, хорошо вижу, — ответил Антон. — Но я все-таки еще не совсем понимаю, что это. Мне даже показалось что ты сказала… — он посмотрел по сторонам.
— Звезда, — повторила девочка. — Мы на звезде. И это — то место, куда большинство из вас попадает после смерти. А потом сгорает внутри. Но… — она посмотрела куда-то вниз, — вы ничего этого не видите и не знаете. Потому что вы слепые. У вас иммунитет к ее свету и теплу. Вы ничего не чувствуете и поэтому не понимаете. Да вы и ослепли бы сразу, — она с явной жалостью посмотрела на Антона, — если бы вдруг прозрели. А так, — живете себе спокойно в неведении.
— Но ведь, — задумался Антон — он теперь мог уже более или менее нормально соображать, — звезды же большие. Как же эта, как ты говоришь, звезда Арон, может быть тут в Земле?
— Ой, «кротик», какой ты глупый, — девочка тихо засмеялась. — Ну как же можно сравнивать живое и неживое? Да разве и правильно судить по размерам о том, что внутри? Ведь даже вы сами, люди, — ну как вас можно оценивать по вашей величине? Здесь же на Земле обитает много животных, которые намного крупнее вас. Однако по знаниям и внутреннему миру вы по сравнению с ними просто гиганты.
— То есть ты хочешь сказать, что этот Арон живой?
— Конечно, живой, — ответила девочка, — потому-то он и помещается в Земле. В смысле же знаний и души — это настоящая звезда. И она действительно огромная.
— И люди попадают на нее после смерти? — Антон не переставал задавать вопросы.
— Да, — ответила девочка. — Когда они умирают, они начинают видеть и даже чувствовать немножко. Не сразу, конечно, а постепенно. Однако, — она вновь внимательно посмотрела на Антона, — я никогда не слышала, чтобы вы могли прозреть при жизни.
Антон промолчал. Все это было так странно и даже нелепо, что у него просто не было слов. Как же он, простой, ничем не примечательный служащий мог вот так запросто взять и увидеть все то, чего не видел никто и никогда. Весь этот чудесный свет, что шел из-под земли. Все то сияние, яркое, прекрасное, удивительное. И почему никто не видел этого сияния прежде, и не мог? Много еще вопросов было у него в голове, а задавать их сейчас, в таком месте, да еще, с позволения сказать, таком вот виде он попросту постеснялся. Но девочка разрешила за него все сама.
— Прощай, «кротик», — произнесла она тихо. — Я не могу более здесь оставаться, нельзя мне. У нас, элов нет иммунитета к свету звезд, а здесь очень жарко. Но прошу тебя, — она внимательно посмотрела на Антона, — помоги другим. Их много еще тут, — она указала в сторону поселка. — Ты можешь теперь.
Тут она вплотную подошла к Антону, взяла его за руку и прикоснулась к ней своими губами.
— Да, — продолжила она, — ты можешь теперь лечить, я чувствую. Помоги им, «кротик».
После этого девочка повернулась немного в сторону и, с усилием сложив губы, громко свистнула. И тут же послышались очень мощные взмахи гигантских крыльев. А вот уже и ветер с весьма приличной силой толкнул Антона в спину, и наконец откуда-то сверху чуть ли не камнем спикировало вниз огромное серое чудище. По виду так настоящий доисторический птеродактиль. Девочка ловко запрыгнула на него, посмотрела на Антона еще раз и, коротко присвистнув, взмыла в воздух.
— Люн, меня зовут Люн, — крикнула она уже издалека и даже не обернувшись.
Сам же Антон, провожая ее взглядом, отчего-то размышлял теперь лишь об одном. Он вот никак не мог для себя понять, чего же в этой девочке было не так. Ну, ребенок как ребенок. Конечно, не человек явно, хотя и выглядит как нормальная девочка. Однако сейчас, почти уже не видя ее, он вдруг осознал, что это было. Девочка была полупрозрачной.
Наконец она совсем скрылась из виду, затерявшись где-то высоко в облаках, а сам Антон, чуть понурив голову, пошел по направлению к своему поселку. Он теперь специально вздымал босыми ногами клубы пепла и мягкой выгоревшей пыли. А откуда-то из под нее, снизу, с невероятной глубины, прорезая неживую земную твердь, сияла яркими, разноцветными, но теперь уже вовсе не слепящими лучами огромная, горячая, живая звезда.