Волчья трава

Даниил Всеволодский
    Молвили люди, будто в старые времена под крутояром в еловой чаще, точь-в-точь рядком со слепою еланью, росла волчья трава. Купена - травка хорошая, добрая: и от кашля вылечит, и кровь остановит, и спинную боль как рукой снимет, и от сглазу и черной порчи поможет. Цветет она в месяце-травене, а плоды дает под жнивень. Вот только боялись люди спускаться к болоту, ибо тропа через бурелом к низине шла прямиком мимо замшелой избушки без окон, без дверей.
      Шла молва, будто в этой землянке жила ведьмарка, да и видали её подчас люди, в лесной чащобе заплутавшие. Одним она старухой горбатой показывалась, другим - босой рыжеволосой девицею, третьи видели её красной остромордой лисицею. Да только сколько бы лиц ведьмарка не меняла - все одно: пойдешь за ней по пятам в темном ельнике, а она и заведет тебя прямехонько в самую топь. Скольких людей ни за что, ни про что сгубила ведьма!
      Но было в деревне поверье, будто ночью на Иванов день можно к ведьме лесной без страху наведаться: как опустится на землю темнота, власть над холмами и топями от ведьмарки к духам лесным переходит, а они и помогут, и защитят, коли идешь с чистым помыслом. И ходили в эту ночь к лесной избушке старухи за целебными настойками да девки молодые за приворотными снадобьями. И ходили, и домой вертались, да только доподлинно известно, что как порог ведьминой землянки переступил, так твоя душа к нечистой переходит, и кровь твоя чернеет, и не видать тебе больше счастья до конца жизни.
      Шли годы, и заметили однажды люди, будто опустела ведьмина землянка, и не ходит больше босая рыжая девка по болотам да волчьи ягоды не собирает в свою сумку холщевую. Долго шептались селяне по углам да горницам о пропаже ведьмарки, и отыскалась в один день старуха, которая поведала такую историю.
      А поведала старуха, будто в месяц вересень к ведьмарке кузнец пришел из соседнего селения. Переступил порог проклятой землянки и так говорил: "Мне, ведьмарка, твое колдовство не страшно. Я железо в печи калю и железом закален, а оно от каждой нечисти споможет. А пришел я к тебе о милости просить". Проводила тогда хозяйка незваного гостя за стол, потчевала кваском дерезинным да пирожками из заячьей капусты да велела рассказывать, зачем пожаловал. И говорил ей тогда кузнец: "Я, ведьмарка, вдовый отец. Сыночек у меня - свет-сокол, красавец, умница, по хозяйству помогал и в кузнице. На охоту да за рыбою я его с собой брал... Дочурка у меня - точно белая голубушка, глазки светлые, как небо ясное, ручки-веточки золотые, послушливая, не перечливая. Смотрел на дочурку - глаз оторвать не мог, глядел на сынка - и того больше радовался. Да только вот зимою этой наказал меня Бог, за какие грехи - не знаю. Сынок мой, соколик, за хворостом в лес пошел, да не вернулся: волки проклятые насмерть загрызли. Горевал я тогда, печалился, да дочурка моя со мною была. Осталась она единственной моею отрадою. Погоревал-погоревал я, да и решил, что раз сынка не уберег, то буду с дочкой жить. Пройдут годики, замуж её пристрою, буду гостем в новую семью ездить. А уж она, дочурка-голубушка, будет как царица в золоте и шелках ходить. Близился месяц протальник, и попросилась моя дочурка с подружками на речку, глядеть, как солнце теплое пригревает, да по земле первые ручейки бегут. Шел день, шел вечер, и бегут ко мне в кузницу подружки дочуркины: "Дядь, а дядь! Дочурка твоя, подружка наша, под лед провалилась!" Бросился я к речке, да там её, голубушку, и нашел. Кожа белая, как снег, ледяная, а глазками голубыми на небо глядит... Схоронил я тогда и дочурку и остался один. И вот, как наступил вересень, решил к тебе, ведьмарка, пойти и просить, чтобы ты меня, проклятого, со свету сжила. Невмоготу мне по земле ходить, когда детки мои уж в земле спят. Я тебя, ведьма, знал, когда ты ещё девкой средь людей жила, да и ты меня помнишь. Помоги, услужи мне по старому знакомству!" Задумалась ведьма крепко да и сказала кузнецу: "Я, вдовец, когда девкой среди людей жила, загляделась однажды на одного юнца-кузнеца, ночей не спала, все грезила, как бы с ним свидеться, убегала на болотную топь да слезы лила под белою луною. И вот, в ночь на Иванов день попался он мне на лесной тропе да и стал такие сладкие речи говорить, что сердцу моему в груди тесно стало, и шептать мне на ухо, что любит меня больше солнца ясного. До самого солнца миловались мы с ним в темном ельнике среди бурелома, куда ни одна живая душенька не забредала. А под снежень-месяц пришла я к нему брюхатая, а он мне и говорил: "Ступай себе. Я ужо две луны как с молодой жинкой живу. На кой ты сдалась мне?" А как узнали люди, что непорожняя я, стали на меня пальцем указывать да со дворов гнать. Дитятко мое, сыночек, помер, не успев на солнце и одним глазком взглянуть. Возненавидела я белый свет лютой ненавистью, и ушла тогда на болото, в чем была, босая, нагая, да и поселилась тут среди топей и буераков. Али не помнишь ты, кузнец, ту ведьмарку?" И бросился тогда кузнец в ноги ведьме, и прощения просил, да только зря все было - дитятки его в сырой земле уж давненько почивали. А колдунья, слезы его завидев, сказала: "Сколько людей сгубила я, кузнец, а тебя мне жаль. На тебя зла у меня нет больше. За сынка моего ты вдвойне заплатил. Не зачем мне тебя губить - оставайся в этой землянке да живи лесным промыслом. Шкуру медвежью на плечи накинешь - лешим сделаешься. Людской молвы не обойдешь, да только сами-то люди тебя будут сторониться, и, на людей не глядючи, печаль свою позабудешь, как и я позабыла". "Зачем мне такое наказание? Заведи меня в лесную чащу да столкни в топь, ведьма! Отплати мне добротою за зло, что я по молодости да по глупости тебе учинил", - ответил ей кузнец. Тогда ни слова не сказав, взяла ведьмарка кузнеца за руку и повела в еловую чащобу. Плутали они весь день да всю ночь и добрели до зеленых топей. Увяз кузнец, да и сгинул в трясине, а ведьма обратилась черным вороном да полетела прочь, лес жалобным криком оглашая. Сгинула ведьма, и молвят люди, что теперь под крутояром, рядом со слепою еланью, не растет больше купена, ибо волчья трава, как и всякое колдовское снадобье, только от ведьминой слезы родится.