Зимовье

    
     Огонь горел медленно и плавно, чуть потрескивая, слегка пощёлкивая ветками наготовленного хвороста. Он озарял пунцово-жёлтым светом абсолютно всё, отражался от бледных сверкающих стен обледенелой избушки неестественно-туманными, однако вполне различимыми отблесками немного подтопившей их краски.
    
     Николай сидел рядом и грел руки, потирал их ладонями друг о друга, изредка потягивался. Он проснулся совсем недавно, минут десять назад и толком ещё не успел отойти ото сна.
    
     Висевшие вместо дверей шкуры животных шевельнулись, и внутрь ввалился Андрей, затаскивая за собой дополнительно собранную им вязанку дров.
    
     – Совсем холодно стало, – несколько помедлив, ещё цепенея от морозной стужи, проговорил он. После снял с себя сохраняющую тепло маску, отряхнул одежду от снега, плотнее прикрыл шкурами вход. – Когда только эта проклятая зима закончится? Ни конца ни края её не видать.
    
     – Это ты, Андрей? – спросил Николай, прислушиваясь к голосу вошедшего. Он начал часто моргать глазами, пробуя каким-нибудь образом того рассмотреть.
    
     – Здорово дядя Коля, проснулся уже?! Я тут тебе дровишек принёс, да и поесть за одним. Правда, самую малость.
    
     Николай оглядел Андрея сонным непонимающим взглядом, затем живо полез в карман своей старой замызганной курточки, чтобы достать оттуда сигареты, вытащить из пачки одну, а после, с нетерпеливым удовольствием закурить. Беря оную дрожащими руками, он выхватил из костра тонкую дымящуюся веточку и приложил её красным тлеющим огоньком прямо к кончику, вдохнул в себя едкий дым и быстро выпустил его кверху, сразу как-то много и жадно затягиваясь, так, что казалось, словно не курил целую вечность. Николай тотчас закашлялся, точно с непривычки, глубоко и болезненно всхлипывая, будто выворачивал лёгкие наизнанку, прикрывшись вслед рукавом куртки.
    
     – А выпить достал чего? – уже позже поинтересовался Петрович сдавленным голосом пока Андрей делал вид, что устраивается поудобнее напротив, возле костра, на тёплую подстилку из меха животного. – Удалось что-нибудь раздобыть там, за периметром?
    
     – Обижаешь, дядя Коля, – он немедленно полез за пазуху, и после, как виделось с явным трудом, извлёк оттуда большую и тяжёлую квадратную бутылку тёмно-коричневого цвета. Та сразу красиво и празднично начала переливаться в свете пылающего рядом огня костра. – Как раз на Рождество и пригодилась. Ещё пару стаканчиков с собой прихватил. Это уж совсем для полного счастья.
    
     – Ну вот и хорошо, – воодушевлённо заметил Николай, бодро и приветливо, почти что на ощупь, принявшись изучать стеклянные предметы.
    
     – Ты опять куришь что ли? И так здоровья нет никакого. Вот, давай-ка лучше, коньячку выпей, намного легче станет, – Андрей скрутил с горлышка пластмассовую пробку и налил чуточку напитка старику в стакан. – Хотя ежели начистоту – какая разница! Уж разве только в честь праздника.
    
     Тут Николай проснулся окончательно, взял стаканчик в руки, любезно поданный ему Андреем, и выпил содержимое залпом, как будто бы опасался, что кто-то сможет его забрать. После, неприлично поморщившись, он закурил все возникшие неприятные ощущения сигаретой, от чего ему сделалось ещё дурнее.
    
     – Ты хоть бы закуску подождал. Я колбасу принёс, кашу рисовую, фасоль в томатном соусе… – гость начал доставать продукты из карманов и класть их рядом с собой.
    
     – Нет, Андрей, спасибо. Кушай сам, тебе оно нужнее будет, а вот в меня уже совершенно ничего не лезет, – отвечал Николай, вытирая руками непроизвольно выступившие из глаз слёзы. – И надо тебе со мной, стариком, возиться?
    
     Позже он достал для этих целей носовой платок, какой-то замученный и грязный, стал судорожно обтирать им лицо, швыркать носом, покряхтывать и периодически сморкаться.
    
     – Ты себя нормально чувствуешь? – встревожился Андрей, крайне обеспокоившись его состоянием.
    
     Тот молча кивнул, тем самым показал, что всё не так уж плохо, как думается. Через пару минут он и впрямь пришёл в себя и заметно повеселел.
    
     – Эх, да что же у нас за жизнь-то такая, – посетовал привычно Петрович, постаравшись как можно ближе и удобнее пристроиться возле костра. – Полгода от холода прячемся, другую половину от жары изнемогаем. Сколько вот там градусов снаружи, скажи мне? Разбежались по углам, словно мыши по норам, и жалко дрова-то быстро расходуются.
    
     – Я выходил из дома, так полтинник было, а сейчас – и того больше, – откликнулся Андрей, махнув рукой и улыбнувшись в знак согласия. – А насчёт дров не волнуйся. Закончатся – я тебе ещё принесу.
    
     – Да я не к тому это говорю, Андрюша! Существование наше день ото дня хуже делается. Я плохой стал, не такой, каков был раньше, а сейчас выходит и вовсе – немощный, – пожаловался ему тот, недовольно качая головой. – Лишь выпивка одна и спасает от болезни. Становится лучше, веселее. К чему мы только идём в действительности?
    
     – Да не переживай ты дядя Коля, не падай духом, всё образуется! Придёт весна, сходим с тобой на природу, грибы-ягоды разные пособираем, как прежде, в старые времена, – Андрей заботливо взял старика за руку. – Поправишься, чего уж там, с кем не бывает. Любой мог оказаться на твоём месте и заболеть. Позже я и таблеток тебе принесу. Лену попрошу, она уж подберёт, какие нужно.
    
     – Молодой ты ещё, сильный да смелый. Всякий день для тебя праздник. Радуйся, пока здоровье есть. Только вот у меня его нисколько не осталось, – Николай испустил очередную порцию дыма. – Я имею в виду веселья того, торжества, счастья, если хочешь. Раньше много его было, не знал куда и девать. Разбрасывался им направо-налево. Каждую минуту чувствовал прилив сил, энергию, пока оно не начало пропадать куда-то, становиться с возрастом всё меньше, покуда окончательно не исчезло из моей души, озарив лишь призрачным отблеском на мгновение, померцав маленькой искоркой в надвигающейся ночной тьме.
    
     Андрей поднял лежавший в стороне ящик, перевернул его кверху дном и установил рядом возле себя, соорудив таким образом маленький столик. Слушая того очень внимательно, он принялся открывать потихоньку продукты, двигать их поближе к Николаю, желая, однако не пропустить ни единого слова из его речи, бывающей часто несерьёзной, редко когда являвшейся подлинно откровенной и правильной.
    
     – Вот скажи мне, в чём состоит смысл нашей жизни как таковой? Ведь наверняка не в том лишь, чтобы запасти как можно больше этих консервов? – он указал рукой на внушительную, к тому времени стоявшую уже открытой, банку рисовой каши. – Для чего мы существуем в этом мире? Неужто только затем, чтобы есть эту самую кашу, и запивать её коньяком? Казалось было, я нашёл его ранее, осознал полностью всю суть и значимость человеческого бытия.
    
     – И в чём же она заключается, позволь полюбопытствовать? – Андрей удивлённо поднял на Николая взгляд, решив тем не менее, немного его поспрашивать.
    
     – Я предполагал, что именно в этом. Собственно в наслаждении жизнью и одновременно – борьбе за неё, чтобы выстоять в нашем довольно непредсказуемом обществе, хотя каждый, естественно, развивается здесь по-своему, решает свои задачи, преследует собственные цели. В подобном мне виделось и есть наше предназначение, однако я уже давненько начал сомневаться в правильности таких выводов.
    
     – Чтобы тупо следовать инстинктам, как животные, – рассмеявшись, подчеркнул его мысли Андрей, сделав для верности утвердительный жест рукой. – Ведь мы тем от них и отличаемся, что умеем думать, чувствовать, переживать, говорить обо всём сущем, и о смысле жизни тоже. Наверное он в том и состоит, чтобы как положено существовать и развиваться. Схоже с распространением грызунов по планете, правда? – тут он загадочно улыбнулся, хитро сверкнув глазами. – Определённо чем-то полезным нужно заниматься, пускай даже и не самым хорошим делом, будь то уничтожение паразитов, либо заготовка дров и, без сомнения, надеяться на лучшее, которое обязательно должно наступить, нахлынуть полной мерой. И вряд ли будет уместно сидеть совсем уж без дела, на всём готовом, уподобляясь тем же грызунам.
    
     – Не знаю, о чём ты пытаешься мне сказать, но необходимо совершенствоваться. Самому стремиться к лучшему, а не надеяться на его приход. Нет, не к богатству, к успешной карьере или власти. Ни к чему всё это. К совершенству души как таковой. Возможно жизнь – это короткий миг перед переходом к чему-то более серьёзному, вечному. Вот, как ты думаешь, Андрей, имеется ли душа у зверей или птиц, у грызунов, летучих мышей, других земных обитателей. Навряд ли. Одни лишь тупые инстинкты. А ведь люди наверняка нечто большее, чем просто куски мяса из плоти и крови. И то, что учёные там насочиняли, ты ведь должен был учить их теорию – это полная ерунда. Человечество как не менялось, так и не меняется, за время своего существования. Можно жить и в нищете, и в богатстве – не важно. Главное оставаться людьми, в полном смысле такого слова. Все материальные блага, достижения, либо влияние в каком-то мнимом обществе абсолютно ни к чему не ведут, если нет элементарного умиротворения внутри. На тот свет же их не заберёшь в самом деле, как не старайся? А душа твоя всегда с тобой, потому что она и есть ты. Вероятно всё сводится именно к этому, что преподносят нам древние учения и книги, совершенствованию умственному и духовному, переходу к более высокой ступени эволюции, в этом мире или уже в каком-нибудь другом. Ну а тот, кто не сможет осознать истины – так и останется тут навечно, как говорит отец Игорь: гореть в пламени Геенны Огненной. Ну ты-то меня понимаешь?
    
     Андрей ошарашено уставился на Николая, теряя дар речи, не зная, что ему и сказать в ответ.
    
     – Вот какие мысли тебя посещают, ей богу, – наконец выдавил он из себя, намереваясь всё же по возможности отстраниться от таких его откровенных изречений. – Чего это вдруг ты так заговорил? Чувствую, не к добру это.
    
     – Устал я Андрюша. Надоело всё до чёртиков. Хочется тишины, спокойствия. Наливай хоть по стопочке, чтобы, как говорится, душу отвести. Ведь ты же знаешь, что истина как раз в вине и скрывается, находится на дне бокала, – уверенно выразился так Петрович, пробуя вручить тому свой пустой стакан. – Только умные люди это понимают. А кому уж не дано понять, так тому лучше не наливать совсем. Последних мозгов не останется.
    
     – Ну, ты-то ещё поживёшь, я надеюсь? – Андрей слегка улыбнулся, в стремлении подбодрить своего друга и увидеть того уже в несколько ином, приподнятом настроении. – А то, как мы тут без тебя-то останемся? Рановато тебе ещё на покой.
    
     – Конечно, куда я денусь? Ещё повоюем, – тут он сразу преобразился, словно ожидал такого вопроса и тоже улыбнулся в знак признательности.
    
     – Только на этот раз тебе нужно всё-таки чего-нибудь да съесть, дядя Коля, так просто я от тебя не отстану. Не будешь кушать, ей же ей, – больше ни капли не налью!
    
     – Что ж, придётся послушаться, – весело посмеялся тот, взял со стола маленький кусочек колбаски, затем точно такой же небольшой кусочек хлеба и, соединив их вместе, положил рядом с собой дожидаться своей очереди. После чего он быстро проглотил налитые Андреем пятьдесят грамм, заел их краешком ранее изготовленного бутерброда, вкушая тот аккуратно и медленно, вероятно для каких-то особо значимых ощущений, понятных только ему.
    
     – Эх, крепка зараза, – выговорил он с трудом после недолгой заминки, тем не менее продолжая жевать бутерброд. – Сам-то тоже выпей для порядку, а то всё я…
    
     – Успею ещё, дел много. Ты давай лучше кушай нормально, а то так и будешь хворать всё время, – Андрей лишь укоризненно посмотрел на него. – Я вижу: аппетит у тебя появился – это хорошо, – радостно отметил он, пододвигая к нему поближе банку рисовой каши. – Сейчас мы ещё чай с тобой вскипятим, с кореньями. У меня тут листочки малины припасены, да и смородины за одним. Как раз то, что тебе сейчас нужно.
    
     Тут он вышел во двор и после вернулся уже со снегом, вернее с ведром, набитым им до краёв, принявшись сразу перелаживать содержимое в чайник. Этот чайник Андрей, подобно ящику, нашёл прямо на полу валяющимся без дела, непонятно как там оказавшемся. Далее он, как ни в чём не бывало, поставил ёмкость на угли точно в догорающий костёр, дабы образующаяся в ней жидкость могла вскипятиться как следует. Когда снег немного подтаял, Андрей добавил туда коренья, листья и ещё немного снега, продолжая растапливать его так, чтобы чайник наполнился водой доверху.
    
     – Ну а как же нам быть? – осторожно спросил он, присаживаясь обратно поближе к Петровичу, заглядывая ему прямо в глаза. – Хорошо пожить хочется именно сейчас, а потом уж неизвестно – чего там впереди намечается.
    
     – Да я не говорю, будто нужно отказывать себе в самом необходимом, – Николай поморщился. – Я хотел сказать, что не стоит на этом внимания заострять, стремиться к материальным благам как к предмету некого вожделения, ставить целью своей жизни поклонение богатству, либо достижение властных высот. Есть они у тебя или нет – какая разница. Приобретёшь ты к примеру то, чего сильно желаешь, затем другое, третье, а дальше? Что ты будешь с ними делать в итоге? В этом есть только одна радость – минутная, проходящая мимо, лишь на мгновение посетившая тебя, какой уже не будет по прошествии определённого времени. Все блага должны оказывать только необходимую физическую поддержку, не более. Не ведёт подобное к обогащению души, а лишь наоборот её разлагает, опустошает, превращает нас в подобие домашнего скота, жующего приготовленный корм, не желающих о чём-то серьёзно задумываться. Тогда уж точно никуда не попадёшь, разве только на праздничный стол всепредержащих в качестве шикарного ужина, такой откормленной и туповатой скотинкой.
    
     Николай хохотнул вполголоса себе под нос, выразив этим искреннее пренебрежение в отношении тех, кому адресовывались слова его и, немного помолчав, продолжил далее:
    
     – Власть же вызывает гордыню, ожесточает душу человека, позволяет распоряжаться судьбами многих, возводит индивидуума в ранг властителя, возвышенного над остальными согражданами, что тоже нехорошо. На самом же деле он остаётся таким, каков есть, ни больше ни меньше, и подобное – всего лишь иллюзия, пыль, пускаемая в глаза других, обман, если хочешь, всей происходящей природы вещей. Я вообще молчу насчёт разного рода преступлений, так как это уже отдельный разговор.
    
     – Почему же отдельный? – поинтересовался Андрей. – Скажи уж, что ты думаешь и по этому поводу.
    
     – Как-нибудь в другой раз – обязательно, – пообещал Николай, откидываясь на тряпочную подушку назад. Он прикрыл на секунду глаза и потянулся всем телом так, что захрустели его косточки. – А ты как подобное объяснять будешь?
    
     – Даже не знаю, чего и сказать, – Андрей напряжённо наморщил лоб, погружаясь мыслями куда-то в неизмеренные глубины собственного сознания. – Мы находимся в такой ситуации, что некогда рассуждать о подобных вещах, стоим на грани уничтожения, и вряд ли какое-либо другое отношение будет приемлемо. Нам необходимо выжить, и для этого, как видится, все средства будут хороши.
    
     – А нужно ли вообще такое? Не проще ли смириться, плюнуть на всё, перестать сопротивляться, оставив этот мир позади себя, уйти например в тот же Город, да и будь что будет. Зато после поживём хоть по-человечески.
    
     – Думаешь нас примут там с распростёртыми объятьями? Сам же себе противоречишь. Говоришь о материальных ценностях как о вреде для человечества, и всё равно стремишься к комфортному существованию. Там конечно хорошо, но не для нас. Здесь нужно обустраивать свою жизнь и всего добиваться, чего нам необходимо.
    
     – Теперь я уже не знаю, что тебе ответить. Поживём – увидим. А пока хоть чаю налей, – Николай указал рукой на кипевший вовсю чайник, из которого выплёскивалась вода, гасившая и без того успевший прогореть к тому времени костёр.
    
     Андрей снял посудину с углей, с образовавшейся на стенках сажей, и разлил заварившийся отвар по кружкам. Затем он подбросил на пепелище ещё немного дров, дабы костёр окончательно не потух и не лишил приятелей единственного источника тепла и света. Сухие ветки вспыхнули мгновенно огнём, словно дожидались своего часа, озарили светом мрачные своды обледенелой хижины, устремили собственную живительную энергию вверх, создавая этим незатейливый комфорт и простецкие условия существования.
    
     – Пей чай, пока он не остыл, – побеспокоился Андрей, осматривая развалившегося и разморённого Николая, тихонько трогая его за ногу.
    
     Николай поднялся, взял кружку с горячим напитком в руки, отхлебнул из неё пару глотков, подув предварительно на терпкое её содержимое, без того естественно им обжигаясь.
    
     – Нам никогда будет не одолеть этих паразитов. Одни грызуны только чего стоят, – изрёк он задумчиво, видимо размышляя о последних словах, сказанных его собеседником. – Можно в Городе поискать какую-нибудь защиту, или средство, чтобы уничтожить этих гадов окончательно, раз и навсегда. Сходим туда вместе весной, может чего и действительно, найдём?..
    
     – Обязательно найдём, дядя Коля, тут главное не отчаиваться, – заверил его Андрей. – Мы здесь на своей земле живём, однако без посторонней помощи, наверное, не обойтись. Возможно стоит поискать помощников. Город ведь исследован не полностью: много непонятного, непостижимого происходит в нём. А если поспрашивать, то, несомненно, чего-нибудь да узнаем. Я и так настроен выведывать информацию у своего знакомого Палыча. Он иногда да попадается мне на глаза по приезду в Город, и уж точно знает несколько больше, чем говорит. Я ведь тебе о нём рассказывал.
    
     – Да уж, пора бы и мне с ним познакомиться. Крайне странно он себя ведёт. Откуда-то приезжает всё время, встречает тебя незнамо как… Следовало бы с такими загадками заканчивать! – Петрович значимо нахмурил брови и погрозил кулаком. – Эх, будь я на твоём месте, так давно бы прижал этого прохвоста к стенке и не отпускал до тех пор, пока он мне всё обстоятельно по полочкам не разложит, не растолкует, что у него на духу!
    
     Он сделал ещё глоток из своей кружки и после, наполовину опустошённую, отставил её подальше на ящик.
    
     – Эдакая неслыханная наглость так себя вести, словно единолично считается хозяином всего Города! Довольно обидно мне за тебя становится. Но ничего, придёт время, встретимся, поговорим с ним как следует.
    
     – Ладно Петрович, чего уж ты так грубо. Лучше миролюбиво решить эту проблему, объяснить ситуацию, – тут он попробовал заступиться за Виктора Павловича, который и так всегда чем-нибудь ему да помогал, будь то поиски нужных продуктов питания, либо нахождение уже совершенно иных, но крайне необходимых вещей.
    
     – Но ведь остальных экспедиторов никто не встречает! – возмущаясь, продолжил негодовать Николай. – Почему же именно к тебе такое отношение?
    
     – Откуда ж я могу знать? – немедленно возмутился Андрей, видимо задетый за живое, выразив обиду на лице. – Если бы я знал, так уж точно, сказал бы тебе как есть, ничего не скрывая.
    
     – Ладно, не принимай всерьёз, Андрюша. Хороший ты парень, я тебе скажу. Прости меня старика. Совсем нервы ни к чёрту стали, – он сразу как-то замешкался и обмяк. – Давай лучше пропустим ещё по стаканчику.
    
     – Вот, давно бы так, – уже мягче отозвался Андрей, наливая очередную порцию Николаю, а за одним и немного себе. – А то с этими разговорами мы можем далеко зайти…
    
     Они выпили, старательно закусывая остатками пищи. Петрович обыкновенно растянулся на постели, состоящей в основном из шкур животных, наслаждаясь приятным ощущением тепла, растекающегося по его телу, медленно погружаясь в необычайные просторы лёгкого полузабытья. Было так приятно и хорошо, что он действительно задремал, оставив все проблемы на потом, до своего очередного пробуждения.
    
     Андрей ещё посидел с ним какое-то время, размышляя о вечном и грядущем. После плотнее застегнул пуховик, надел на голову предохраняющую от холода маску, шапку-ушанку, которую затянул завязками снизу, предусмотренными для таких случаев, и вышел из хижины в настоящее, следуя дальше по своим делам, которых у него сегодня намечалось ещё бесконечное множество. Везде его ждали и надеялись на лучшее, что он так запросто придёт, затащит какую-нибудь вязанку дров или принесёт немного еды из своих и без того скудных зимних запасов. Навестит просто так, без особой причины, исполнит свой долг, осуществит обыкновенную для себя миссию поддержания-сохранения жизни в посёлке, ни на что не рассчитывая, ни чего не прося взамен за свой труд и естественную заботу о ближних.