Вдоль одной из сторон областной плодоягодной станции – огромного сада, огороженного металлической сеткой двухметровой высоты – тянулись в два ряда бараки и небольшие двухэтажные дома. Возможно, они были построены «на скорую руку» пленными немцами ещё во время второй мировой войны.
Между рядами домов пролегала мощёная камнем неширокая автострада, связывающая наш областной центр с соседним небольшим шахтёрским городком. Из него днём и ночью шли поезда с каменным углем к постоянно дымившей в нашу, барачную, сторону ТЭЦ – теплоэнергоцентрали.
Железная дорога проходила по другой стороне шоссе.
Наш барак располагался напротив дома, возле которого находилась водоразборная колонка, из которой мы каждый день носили вёдра с водой. В этом же доме жили мои сверстники и друзья Володя и Саша. Был у них и ещё братик – трёхлетний Юрик.
Послевоенный голод иногда заставлял нас и других наших сверстников через тайные рукодельные лазейки в ограде проникать в сад, чтобы полакомиться даже не успевшими ещё созреть яблоками. Наскоро покидав их за пазуху, мы, гонимые страхом, со всех ног бежали обратно к спасительным лазейкам и за считанные секунды преодолевали преграду. В такие минуты нам могли бы, наверно, позавидовать опытные спортсмены-стайеры и пожарники. Тренировки последних мы чуть ли не ежедневно видели на специальной тренировочной площадке у здания пожарно-военизированной охраны ТЭЦ.
Вернувшись из сада, мы прятались в сумрачном подъезде дома, в котором жила семья братьев. Трусили мы не зря – сад охранялся конными вооружёнными сторожами с собаками.
Оказавшись в безопасности, мы, морщась и дрожа от возбуждения, поедали фрукты, угощая ими и Юрика. Это был худенький и славненький малыш, которого любили все, кто его знал. Он часто гулял у своего подъезда без присмотра старших. Завидев нас, Юрик протягивал ручонки и забавно просил:
- Я пока тай!... Тай япока!...
Особенно любил ребёнка и дружил с ним их сосед – древний сухонький старичок. В любое время года и при любой погоде он был одет в сильно поношенную шубейку и обут в штопаные-перештопаные валенки. Никто не знал его возраста. Даже он сам не помнил его.
Жил дедушка с семидесятивосьмилетним сыном и его сварливой супругой и я не раз слышал, как он жаловался, что сын очень обижает его и даже бьёт.
Соседи жалели старика, подкармливали его, а он делился подаяниями со своим верным другом – Юриком. Славный был дед.
Мы, ребятня, нет-нет да снова спрашивали его:
- Дедушка, всё-таки, сколько вам лет?
- Не знаю, дитятки, - отвечал он дрожащим голосом, поглаживая каждый раз костлявой бескровной рукой больные ноги. - Раньше ведь документы не давали. Когда родишься, то тебя в в какую-то книгу запишут и всё. Мои родные, кроме сына, все померли давно и спросить уже не у кого. А сын тоже моего возраста не помнит.
- Сто лет уж, поди, есть?
- Бо-ольше! А на сколько – не знаю.
- А где родились, помните? Ведь там тоже можно узнать про него.
- И где родился – не помню. Эх, милые, за долгую-то жизнь я столько вёрст исходил! И по своей стране и по чужим.
- И в Америке были? – искренне удивились мы.
- И в ней бывал.
- Вот это да-а!
Америка для нас представлялась краем земли.
Видимо, дедушка говорил правду. Он любил вспоминать, хотя и с трудом, а мы – его слушать. Рассказывал он нам много интересных историй. При этом он усаживал на скамью рядом с собой Юрика, клал его головку на свои колени и поглаживая её,начинал ворошить память.
Одну из историй я помню и сейчас, спустя более полувека.
- Мне было лет десять, когда наш барин забрал меня от родителей к себе. Ох и злющим был! Много раз меня, безвинного, порол. Лето у него как-то протерпел, а к осени уж совсем невмоготу стало, сбежал. Бездомный, раздетый и голодный ходил я от деревни к деревне, ища приюта, но меня ото всюду гнали. Домой возвращаться боялся – приедет барин или его слуги – забьют за побег. Они до смерти не забьют, так к нему вернут. Тогда жди каждый день смерти.
Так и ходил в поисках лучшей доли. Уж зима наступила, мёрзнуть, как бездомная собака, стал, оголодал совсем.
И вот однажды, под вечер, пройдя через одну деревню, увидел на краю её недостроенный дом. Двери навешены, окна ставнями закрыты. Над непокрытой крышей уже стропила установлены. Крылечко есть. По всему видно, что дом ещё не жилой. Я и решил в нём согреться, а, может, и заночевать.
Входная дверь оказалась не запертой, и я вошёл в избу. Только забился в самый дальний и более тёмный угол полатей, как с крыльца донеслись чьи-то шаги, а потом из сеней услышал мужской и женский голоса. Я обомлел.
Через минуту-другую в «красном» - переднем, правом - углу прихожей появилась горящая свеча, и при её слабом освещении я увидел садившихся за стол двух молодых людей. Юноша вынул из карманов и поставил на стол бутылку водки, куски ситного хлеба и варёного мяса и оба, любезничая, принялись выпивать и закусывать.
Боясь быть замеченным, я, глотая слюну, и не отрываясь, смотрел на еду. Даже не заметил, как подполз к краю полатей и неожиданно свалился с них на пол.
С громким воплем ночные греховодники бросились вон из избы, а я с жадностью набросился на еду, может быть скудноватую для их двоих, но сытную для меня одного. Согреться помогли несколько глотков водки. Остатки еды и водки сложил в котомку – ведь завтра спозаранку меня вновь ждал долгий и полный лишений путь в неизвестное…
Однажды Юрик играл у подъезда с мячиком. Вдруг мячик выкатился на дорогу, и ребёнок бросился за ним. Водитель приближающейся машины, не смог остановить её сразу.
Потеряв маленького друга, дедушка занемог и в ближайшие дни ушёл вслед за ним в земную обитель.
19.07.1976 г.