Смысл корабля, отправляющегося в плавание, рассекать носом воду, бороться с непогодой и бурями, чтобы достигнуть очередной гавани. И он не задумывается над смыслом своего существования. А если б задумался, то понял, что все одно погибнет. Зачем же ему отправляться в плавание и не проще ли гнить на верфи, лениво рассуждая об абсурдности существования? Вот если б подобным путем последовали, скажем, каравеллы Колумба, никогда в нашей памяти не остались бы их имена - "Нинья", "Пинта", "Санта-Мария". Они вроде бы сгнили, но фактически – живы, хотя это не эмпирический факт.
Древние говорили, что в «мире мертвых» душа жива, пока о ней помнят потомки. Мы помним даже о вещах. Но понятно, что, например, о дальних родственников не помнит никто, и души их угасают. Опять нам остается, как кораблю, в ленивом отчаянии гнить на верфи? Хорошо, что корабли не задаются смыслом своего существования. Мы тоже были когда-то лишены ставящего этот вопрос ума. Но он появился и стал творить вещи. Каждой он придумал назначение и смысл. Но разве мы - вещь?
Была лишь душа, и зародилось тело. Разум развился потом. Так правомерен ли он судить о том, что было до его появления, что породило его, а сейчас является основанием для его жизнедеятельности? Яйцо же не спрашивает, зачем нужна курица, которое его снесла! А он требовательно спрашивает! Разум берется судить даже о целой Вселенной, частью которой является сам, но объять ее фатально не может. Так кто правомерен говорить о смысле существования, тело? Скрипя зубами и напрягая мышцы, оно способно нас удивить своими возможностями, как и душа - озарениями.
Подобно бригантине, надежное тело рассекает бурные волны жизни, даруя попеременно душе страдания и радость. От ярких контрастов возникает разрыв бытия. И разум в нем благоговейно умолкает, уподобляя нас древним, которые знали толк в искусстве удержания трансцендентального. На фоне этого удержания сияет смысл существования, и он не может быть достоянием ума!