Конкурсная работа. Номинация – Проза.
"Галактический сезон литературных конкурсов 2016", II этап.
Из повести «Я люблю тебя папуля».
А через два года, на общем собрании колхозников, остро встал вопрос о воспитании Анюты.
- Миш, чем тебе помочь, скажи?- прямо спросил председатель.- Тракторист и комбайнер ты классный, рыбак заядлый и охотник отменный к тому же – кабана с двухсот метров через оптику достаешь. Но этого недостаточно для воспитания маленькой девочки, поверь. Ей материнская любовь и ласка нужны. Ведь ты ж днями и ночами, иногда, пропадаешь в поле, а дочка у тебя в круглосуточном детсадике обитает. Это ж все-равно, что в детском доме…Ты жениться, случайно, не надумал еще?
Мишка отрицательно крутнул головой, судорожно двинув кадыком при этом – как-будто отраву проглотил.
- Помочь хотите? Единственное, о чем попрошу – просто не мешайте мне растить дочь. Нет, не единственное: пусть Анюта никогда, слышите, ни от одного из вас не узнает, кто убил ее мать. Не хочу даже имени этого сученыша слышать…да и отца его заодно. Ну, мало ли как еще люди погибают. Самолеты вон, бьются один за другим…
- Значит, решено!- председатель хлопнул ладонью по красному сукну стола. – Погибла Глушкова Света в авиакатастрофе…так тому и быть. И если, не дай Боже, кто-нибудь распустит свой поганый язык без меры…- он выразительно покачал в воздухе внушительным кулаком бывшего молотобойца.- А насчет женитьбы, Миш? Парень ты у нас видный, любая девка – только помани.
- Нет, Светку мне никто для супружества не заменит… одна любовь такая в жизни случается,- упрямо боднул вновь воздух Мишка.
И его оставили в покое. Но только мужики. Девки же и бабы станичные проходу не давали. От налитой Кубанским солнцем, силой и нерастраченной энергией фигуры Мишкиной исходили такие флюиды, от которых у местных молодок, вдовушек и, чего греха таить, даже замужних баб, дрожали истомно колени и ноги сами разъезжались в стороны - лишь при одном его близком присутствии. А стоило ему выделить взглядом одну из них – та окончательно балдела, как под гипнозом. И готова была запрыгнуть на Михаила, тут же, презрев все известные библейские заповеди.
Так что очередь к дому Глушковых стояла, как к Мавзолею ленинскому - под предлогом помощи маленькой Анютке. Кто из женщин молочка козьего свежесдоенного принесет, кто десятка яиц куриных не пожалеет, сала, сметаны, кто мед с пасеки тащит, а кто и просто так забежит – посидеть с Анюткой, пока комбайнер Глушков выдает супернамолоты зерна...
Поначалу Мишка отказывался и от дармовых харчей, и от бесплатных телоподношений. Но когда, после смерти Светланы, прошел третий год, его бастион сексвоздержания стал давать трещины по самому фундаменту, а затем и вовсе развалился, под многообещающими взглядами, а также натиском горячих, упругих и жаждущих ласки женских прелестей. И тогда Мишка как с цепи сорвался. Словно энергетический вампир, все, что недополучил от безвременно ушедшей своей второй половины, он старался взять, с процентами, у местных прелестниц. Сначала пользовал всех молодок, без разбора возраста и семейной принадлежности. Но, когда несколько раз попал в «темную», устроенную не в меру ревнивыми мужьями и отцами, призадумался: мужики били крепко и основательно, в целях нравственного воспитания. И хотя Мишка отмахивался тоже не слабо, в меру своих недюжинных сил и способностей к уличной драке, здоровье-то было все же не вечным…
Поразмыслив о превратностях судьбы-злодейки, он перешел на обслуживание вдовушек и матерей-одиночек. И тут же, как по мановению волшебной палочки, прекратились нападки на него со стороны местного мужского населения. Михаила стали приглашать на все вечеринки, свадьбы и юбилеи, так как тамада из него был отменный, по причине всегда неунывающего характера. А если еще приплюсовать сюда и то, что он волшебно, с переборами, шпарил на семиструнной гитаре, исполняя песни на заказ, то желание заполучить его к праздничному застолью становилось вполне объяснимым и понятным:
Худшее, наверное, случилось…
В общем, нехорошее стряслось:
Где-то что-то чуточку сместилось,
И тепло, вдруг, холодом накрылось…
И у нас с тобою не срослось.
Только существуют параллели
На которых тает даже Зло…
В изумрудно-солнечном Апреле,
После всей распутицы-купели,
Что-то где-то вновь произошло.
Все в Природе будто встрепенулось:
Синевой умылся горизонт,
Солнце потеплевшее проснулось,
И надежды щедро мне плеснуло
В самую заветную из зон…
- Просто ты мне снова улыбнулась…
После таких вот слов, да под нежный перезвон, с добавкой двух-пяти рюмочек чистейшего первака-самогона, иная молодица манила Михаила через праздничный стол уже откровенно-гарантийной улыбкой. Выразительным взглядом предлагая всю себя, до последней жаждущей молекулы горячего упругого тела… короче, всё заканчивалось в какой-нибудь пристройке, к обоюдному согласию и удовольствию независимых… или частично зависимых, сторон.
Домой Мишка никого не водил, чтобы даже намеком не обидеть свою любимую, разъединственную… и, конечно же, самую прекрасную на свете, Анютку. Которая росла, казалось, словно в сказке: не по дням, а по часам. Ничем особо-детским не переболела, но… была, однако, у нее странная аллергия – на телефоны: как только Анюта контактировала с аппаратом связи, лицо и шея ее тут же покрывались мелкой красной сыпью. На телевизор и радио аллергия, почему-то, не распространялась…Зато в шесть лет отец научил ее стрелять из карабина, правда, оружие было зажато в станке…Но в десять она, уже не боясь отдачи, даже не закрывая глаз при выстреле, лихо лупила из карабина с оптикой по консервным банкам, развешанным на дереве. В пятнадцать лет Анюта через его оптический прицел, за пару сотен метров, ясно уже различала пятирублевик – пристроенный среди наростов коры на стволе дерева. И вбивала его, к чертовой матери, в ствол! А еще отжималась, лежа, до двадцати пяти раз – на спор.
Закончив успешно одиннадцатилетку, Аня подошла однажды к отцу, когда он брился, заглянула в зеркало – красивая, стройная, большеглазая и, взъерошив его темную шевелюру со снеговой присыпкой седины на висках, тихо проворковала в ухо:
- Я люблю тебя, папуля! Спасибо тебе, что ты есть. И спасибо, что в нашем доме… нашей жизни, не было никого… после мамы.
Станок выпал из, ослабевших враз, пальцев Михаила. Он резко обернулся, почти с мистическим ужасом вглядываясь в чуть располневшую талию дочери.
- Анька-а-а…
Ее мягкая нежная ладошка легла на его губы, заставив замолчать.
- Не нужно, папуль! Тебе не идет лицедейство. Это просто отложения жирка, накопленного в период сдачи выпускных экзаменов. Если б я вдруг от кого забеременела, ты узнал бы об этом первым,- рассмеялась она. – Да сейчас вовсе не об этом …рано еще заморачиваться. Ну… ты ведь предвидел, что я не задержусь в станице после школы? Знал, конечно, поэтому боялся этого и, как мог, оттягивал. После девяти классов загнал в десятилетку, затем в одиннадцатый…отпусти меня, а? Не держи всю жизнь на привязи. Пойми, я и станица – мы никогда не станем одним единым: как ты, как пред наш, колхозники бывшие… Их держит, кормит и не пускает земля. А меня – что?!
- А как же я?- у Михаила что-то закололо в поддыхе, он выскочил в кухню, прямо из-под крана напился воды, сел на стул и, сломав, в запарке, одну за другой, три сигареты, прикурил, наконец, четвертую. Да знал он всё! И понимал тоже всё, и характер Анюты знал…свой характер – сам воспитал! И принял уже умом, душой…а сердцем нет, не принял. Не хотело понимать и принимать сердце РАЗЛУКУ!
- Я ж ведь в этом году, на уборке пшеницы, решил не слезать с комбайна ни днем, ни ночью. И ведро с собой, вместо горшка, в кабину взять… На иномарку заработал бы…джип японский. И покатили б мы с тобой к морю, на весь бархатный сезон. Веришь, доча, жилы бы порвал… обгадился бы, в конце-концов, если б это делу помогло, но иномарка была б нашей… мечта всей жизни…- Михаил всё говорил, говорил, куда-то мимо дочери, в сторону приоткрытого, в жару, кухонного окна. – На какое число хоть билет-то взяла?- упавшим голосом прервал сам себя, отвернувшись и мазнув тыльной стороной кисти по щеке – будто муху согнал. И всхлипнул тихо, осторожно.
- На завтра, папуль,- виновато ответила Анюта.- Из универа, представляешь, приглашение пришло, на бесплатное место, по разнарядке. И почему мне, за полторы тыщи кэмэ… у нас родни в Мегаполисе нет, случаем, «крышевой»?- лукаво скосилась на отца, ввернув это словечко.
- Родни нет, а вот моральный должок, наверное, остался… ладно, езжай,- неожиданно согласился отец. – Ты молодая, красивая, упорная – своей цели добьешься, я знаю. Только вот, как же, без телефона-то, а? Ведь мобильный нельзя…
- Я тебе письма писать буду, каждый день, папуля!- горячо заверила его дочь, весело чмокнув в недобритую щеку.- А ты, пока я учусь там…можешь жениться, вот!- выпалила вдруг, отчаянно покраснев при этом.
И уехала.