Военный переворот и приход Колчака к власти. ч.50
(Продолжение, предыдущая глава:http://www.proza.ru/2016/01/28/1439)
Обсуждение данной темы требует небольшого вступления.
Тема прихода Колчака к власти и получение им титула «Верховного правителя России», вместе с диктаторскими полномочиями, даже в советское время, как правило, преподавалась крайне невнятно, скороговоркой и без тщательного анализа действий заинтересованных сторон.
Этому есть, наверное, некоторое объяснение. Сам факт военной интервенции стран Антанты и их союзников в то время еще не подвергался никакому сомнению (благо до конца 80-х годов еще были живы даже некоторые участники Гражданской войны).
Поэтому рассказывать сказки о том, что никакой интервенции не было, или о том, что высадившиеся войска интервентов занимались исключительно раздачей гуманитарной помощи населению и прочими благородными делами (естественно совершенно бескорыстно), а то и вовсе помогали …большевикам (как это нынче стали делать некоторые демоисторики и либерпублицисты) в то время было затруднительно.
Тем важнее нам сейчас разобраться с движущими силами военного переворота в Омске, произошедшего 18 ноября 1918 года, понять, ПОЧЕМУ в результате его к власти пришел именно А.В. Колчак и какие державы (и их стратегические интересы) стояли за этими событиями.
Итак, в ноябре 1918 года у власти в Омске находилось вполне демократическое правительство Директории, состоявшее из 5 членов (Авксентьев – председатель, Болдырев, Виноградов, Вологодский и Зензинов), придерживавшихся вполне либеральных, или даже социал-демократических взглядов.
(В общем, как немногим позже высмеивал Демьян Бедный другое «демократическое» правительство барона Врангеля:
«Послюшай, красные зольдатен:
Зашем ви бьетесь на меня?
Правительств мой - все демократен,
А не какой-нибудь звиня!»)
Власть Директории активно поддерживало руководство Чехословацкого корпуса (которое тоже, в основном, симпатизировало либерально-демократическому образу правления).
Дела на фронтах, правда, были неважными, армии Директории отступали перед красноармейскими войсками, но никакой военной катастрофы не было, и особых причин для военного переворота, на первый взгляд не имелось.
Для того чтобы понять, что же тогда произошло, надо иметь ввиду следующие обстоятельства.
С началом интервенции войск Антанты и ее союзников, ряд великих держав стал смотреть на территорию России, как на свою землю, которую надо сначала оккупировать, а потом и юридически оформить ее «хозяйственное использование» в интересах метрополии.
Наиболее острое соперничество на Дальнем Востоке развернулось между двумя мощными империями: Великобританией и Японией.
В годы Первой мировой они были союзниками, но союз этот уже к концу ПМВ «трещал по всем швам» и их геополитические интересы становились все более и более антагонистическими.
Япония, сухопутные войска которой непосредственно не участвовали в боях против Германии, имела на Дальнем Востоке больше свободных войск, которые можно было применить, и она начала активно использовать их в Приморье, Манчжурии и Забайкалье.
Характерно, что к русскому населению японцы относились с нескрываемым презрением, совершенно бесцеремонно обращаясь с и местными «белыми» правителями и не слишком доверяя даже союзникам.
Вот что вспоминал об этом английский полковник Джон Уорд в своей книге «Союзная интервенция в Сибири 1918-1919 гг. (Записки начальника английского экспедиционного отряда)»:
«…японцы никогда не доверяли своим союзникам. Ни один приказ по японской армии никогда не сообщался союзным, командующим, пока операция не была выполнена…
Японцы никогда не совещались со своими союзниками и никогда не сообщали им о каком нибудь своем передвижении, пока оно не совершилось.
С чешскими командирами они обращались недостаточно вежливо, но наивысшее презрение они питали к русскому народу.
Этих несчастных людей они сбрасывали с железнодорожных платформ, пуская в ход приклады своих винтовок, как против женщин, так и мужчин, обращаясь с ними точь-в-точь, как с племенем покоренных готтентотов…
Я стоял в Никольске на платформе, ожидая поезда; кругом была толпа русских; недалеко находился японский часовой.
Вдруг он бросился вперед и ударил прикладом своей винтовки в спину русского офицера; последний упал плашмя, катаясь от боли по полу, между тем как японец, скаля зубы, взял ружье «на караул».
Хотя кругом стояло не мало народа, ни у одного из русских не хватило духу пристрелить японца; не желая вмешиваться, я ничего не предпринял, но наблюдал, что будет дальше.
Десять минут спустя другой японский часовой повторил то же самое, но на этот раз жертвой была хорошо одетая русская дама. Русские были так запуганы, что даже ее друзья побоялись помочь ей.
Я подошел, чтобы помочь; японец отстранился, но продолжал смеяться, точно все (это было милой шуткой)…
Я отправился в японскую-главную квартиру, находившуюся недалеко в вагоне, и донес о происшедшем.
Офицер казался удивленным, что я вступился за каких-то русских, которые, как он сказал, могли быть большевиками, - кто их знает, - и осведомился, не испытал ли я какой-нибудь неприятности от часового. Я отвечал, что первый же японец, который дотронется в моем присутствии до английского офицера или солдата, будет убит на месте.
Это, по-видимому, удивило японского офицера, который указал на то, что они оккупировали Сибирь и имеют право делать все, что им угодно».
Как видим, японский часовой (простой рядовой солдат) мог тогда без всякого повода ударить русского «белого» офицера прикладом так, что он на глазах у всех «катался от боли по полу», а затем так же запросто без причины ударить прикладом «хорошо одетую русскую даму», «скаля при этом зубы».
Никакой негативной реакции у японского офицера, к которому обратился полковник Уорд, это не вызвало.
(Вот где «просторы творчества» для создателей бесчисленных сериалов, заполонивших наше ТВ!!! Какие сцены можно снять! Какие актерские типажи использовать!
Но – им это не интересно, «не формат», как говориться.
Лучше уж что-нибудь «романтическое» про современных «ментов», или бандитов, или их проституированных подружек сбацать…)
Отметим, что все это происходило НА ГЛАЗАХ у целой толпы русских, на прямо вокзале, и никто из очевидцев не посмел возмутиться происходящим беззаконием. Можно представить, как вели себя японские интервенты без посторонних глаз…
Характерно и то, что японский офицер попросту НЕ ПОНЯЛ, чем был недоволен полковник Д. Уорд. Он даже уточнил у англичанина: испытал ли он «какой-нибудь неприятности от часового»?
А русские, по его мнению, вообще не имели никаких прав на оккупированных территориях: «горе побежденным».
Надо подчеркнуть, что японские войска тогда не только откровенно третировали русских, рассматривая их страну, как уже оккупированную Японией территорию, но и не слишком-то «чикались» даже с союзниками-англичанами.
Вот что вспоминает об этом полковник Дж. Уорд:
«…я заметил, что мой адъютант сердито спорит с двумя японскими офицерами возле платформы с британским флагом, прикрепленным для указания национальности поезда. Японцы так резко указывали на флаг, что я понял, что спор шел об этой оскорбительной эмблеме.
Когда японские офицеры отошли, я подозвал полковника Франка к себе и осведомился о причине спора.
Он сказал: «Я могу еще понять презрение японцев к России: она ниспровергнута и больна; но мне не совсем ясно, почему они хотят оскорбить свою союзницу-Англию. Японские офицеры, которые только что ушли, спрашивали, где английский командир получил разрешение повесить английский флаг на своем поезде.
Я ответил, что это английский поезд, везущий английский баталион в Омск, и что никакого разрешения не требуется.
Японцы на это возразили, что они считают оскорблением для Японии каждый флаг, кроме их собственного, развевающийся в Манчжурии и в Сибири.
Я сказал им, что они сошли с ума, и что если бы английский командующий услышал их разговор, оба они говорили по-русски, он потребовал бы удовлетворения.
На это они усмехнулись и ушли».
Интересно и то, КАК японцы обращались с представителями «белых» русских властей, на захваченной ими русской территории:
«С наивностью молодого заморского чуда Япония не только предъявляла различные требования к союзникам, но в то же самое время делала определенные предложения русским властям, обращаясь с ними, как с лицами, которым поручен временный контроль над территорией, принадлежащей в сущности ей одной.
При высадке своих войск во Владивостоке Япония представила командующему областью через своих дипломатических агентов ряд предложений, которые отдавали под ее контроль русские приморские области.
Командующий русскими войсками попросил, чтобы эти предложения были изложены письменно, и японский агент после некоторого смущения согласился на это при условии, что первый пункт предложений не должен рассматриваться, как окончательный, но только как предваряющий другие.
Первое предложение состояло в следующем: Япония обязуется уплатить командующему 150.000.000 р. (по старой валюте), взамен чего последний должен подписать соглашение, предоставляющее Японии владение всеми береговыми и рыбными правами вплоть до Камчатки, вечную аренду Инжильских копей и все железо (исключая принадлежавшего союзникам), находящееся во Владивостоке.
Командующий оказался в этом деле честным человеком, так как сообщил в своем ответе, что он не представляет собою русского правительства и не может подписать акта, отчуждающего собственность или права России, как это предлагается Японией.
Ответ последней был краток и достаточно красноречив: «Берите наши деньги и подписывайте соглашение, а риск относительно законности поделим пополам».
Особенно восхищает, конечно, требование ВЕЧНОЙ аренды Инжильских копей и «всего железа», находившегося во Владивостоке!!!
Продолжим рассказ Дж Уорда:
«Директория во главе с Авксентьевым, Болдыревым и К-о считала себя в это время уполномоченной говорить от имени России.
Как только командующий отказался пойти на японское предложение, последние стали делаться Директории.
Она командировала во Владивосток Иванова-Ринова для ведения переговоров и, я думаю, для получения денег.
Когда в июне 1919 г. я был во Владивостоке, железо находилось уже в складах и грузилось на японские суда. Авксентьев потом был изгнан, но Болдырев жил в Японии с полным комфортом и вполне безопасно».
Иначе говоря, в отличие от честного остолопа-командующего русскими войсками во Владивостоке (так и не понявшего, какое счастье само катило ему в руки), руководство Директории оказалось менее брезгливым в получении японских денег, и сделка с Японией состоялась.
Правда, с «вечной арендой» копей дело не выгорело, ну так хоть железо из Владивостока японцам удалось забрать…
Но это были только ПЕРВЫЕ шаги. Японцам мало было своего контроля над Манчжурией и Забайкальем, под прикрытием кровавой диктатуры атамана Семенова, им хотелось полного контроля над сибирскими территориями и богатствами.
Власть Директории в это время была довольно хлипкой, а Япония имела сотни тысяч дисциплинированных и боеспособных солдат, которых она вполне могла использовать для окончательного «освоения» Сибири.
Вот что пишет об этом полковник Дж. Уорд:
«…японцы, верные своей природе, завязали с Директорией переговоры относительно занятия всей железной дороги до Урала, а также запрашивали, какие концессии, территориальные и минеральные, они могут рассчитывать получить в виде компенсации за использование японских сил для охраны Директории.
Действительно, соглашение между Японией и Директорией, отдававшее первой всю железную дорогу до Урала, было только-что подписано или было накануне подписания, когда Директория пала…»
Вот тут-то, как принято сейчас шутить, и «порылась собака»!
Разумеется, полный контроль японской империи над ВСЕЙ Сибирью никак не мог устроить Великобританию.
Именно готовность омской Директории подписать это соглашение с Японией стало причиной организации военного переворота, устранения «демократической» Директории от власти, и установления диктатуры Колчака, который тогда официально находился «на службе у британской короны», и был ставленником Англии в Сибири.
Полковник Дж. Уорд так описывает произошедшие события:
«Мы прибыли в Омск на городскую станцию в 5ч.30м. вечера, 17 ноября 1918 г.
Адмирал поблагодарил меня за мою помощь, мою охрану, мою благосклонность и защиту, которую я оказал ему. Я обещал ему и впредь свою помощь и симпатию в его патриотической попытке оживить дух его народа. Он прямо отправился на свою квартиру, где и оставался.
Корреспондент «Таймса» в своей депеше указывал, что Колчак уже знал о том, что должно было произойти в эту ночь в Омске. Я не думаю, чтобы это было так. Он мог лишь догадываться, что нечто очень неприятное носится в воздухе-даже наименее проницательные люди из тех, кто был вне сцены, знали; это; но как все должно было произойти, откуда исходили директивы, на кого должно было все обрушиться, было секретом, который знали только немногие, и я убежден, что адмирал не был в их числе, если только не играл второстепенной роли».
Тут надо отметить несколько важных моментов.
Полковник Уорд невольно еще раз подчеркивает, кто был главным в первой (и последней) поездке военного министра правительства Директории Колчака «на фронт»:
«Адмирал поблагодарил меня за мою помощь, мою охрану, мою благосклонность и защиту, которую я оказал ему».
Характерно и то, что Уорд пытается представить дело так, что Колчак, мол, был «не в курсе» событий грядущего военного переворота, даже пытаясь опровергнуть противоположное мнение корреспондента «Таймс» об этом.
Думаю, что в данном случае он лукавит, да и не на всех переговорах Колчака с заговорщиками Уорд участвовал.
Любой военный переворот делается под конкретную фигуру диктатора, и конечно, это с ним заранее обсуждается и согласовывается.
В книге П.Н. Зырянова «Адмирал Колчак, верховный правитель России» приводятся любопытные подробности переговоров Колчака и чешского генерала Р. Гайды, произошедшие накануне переворота.
Во время поездки Колчака, в качестве военного министра Директории, в Екатеринбург, состоялась его встреча с генералом Гайдой, командующим Екатеринбургской группировкой белых войск.
Интересно, что это была уже не первая их встреча. Познакомились они еще в октябре 1918 года во Владивостоке, куда Гайда приехал из Екатеринбурга в командировку, а Колчак только что прибыл из Японии на английском пароходе.
Наибольшее впечатление на молодого чешского генерала произвёл, прежде всего, внешний вид Колчака: впалые щёки, говорившие о его материальной нужде, поношенный штатский костюм и особенно - мягкая широкополая шляпа, придававшая гостю, как писал Гайда, «пролетарский вид». (РГВА. Ф. 40169. Оп. 1. Д. 1. Л. 168.)
Гайда тогда подумал, что безработный адмирал ищет, куда бы в России пристроиться.
Во время второй встречи бывший «безработный адмирал» уже был военным министром правительства Директории и по должности отвечал за снабжение белых войск, (которое было организовано из рук вон плохо).
После банкета Колчак и Гайда побеседовали с глазу на глаз.
Оба оставили разное описание этой беседы.
«Колчак говорил, что речь сначала зашла о положении в Омске, причём адмирал отметил, что компромисс между Директорией и правительством получился очень шатким, единства власти по-прежнему нет, и чем это закончится - неизвестно.
Гайда согласился, что Директория - «несомненно, искусственное предприятие». Затем опять перешли к диктатуре, но конкретных имён не обсуждали, хотя Колчак сказал, что диктатором должен стать человек, непосредственно командующий войсками.
Гайда же вспоминал, будто Колчак «зондировал почву относительно себя» и понял разговор в том смысле, что он, Гайда, не будет ему препятствовать.(АРР. Т. X. С. 289; РГВА. Ф. 40169. Оп. 1. Д. 1. Л. 171.)
Оба они в своих рассказах упустили один важный момент.
Дело в том, что в это время разгорелся конфликт между Гайдой, с одной стороны, и, с другой, - командующим Сибирской армией Ивановым-Риновым и его начальником штаба Беловым.
Дело дошло до того, что Гайда потребовал убрать Белова в течение 48 часов, угрожая двинуться на Омск. (Ультиматумы и угрозы пойти походом на Омск - это было в духе Гайды).
Похоже, Гайда во время беседы так же торговался с Колчаком. Гайда не прочь был занять место Иванова-Ринова. [Красные зори. 1923. № 4. С. 87.]
Потом Колчак выехал на линию фронта, которая по-прежнему проходила близ Кушвы. Встречался и говорил с офицерами и солдатами, воочию убедился, как плохо они вооружены, накормлены и одеты. Некоторые носили такие фантастические одеяния, на которых не было никаких знаков различия.[АРР. Т. X. С. 286.] Колчак понял, что Иванов-Ринов и Белов действительно не занимались своим прямым делом.
Тем временем к Гайде явился полковник Лебедев и, видимо, осведомлённый о его взглядах, запросто показал ему список кандидатур, из коих надо было выбрать диктатора.
Среди них были Иванов-Ринов, Дутов, Болдырев, Хорват, Дитерихс, Семёнов.
Адмирал Колчак, как вспоминал Гайда, стоял на последнем месте.
Гайда сказал, что из всего списка он поддержал бы только Колчака: Болдырев для таких целей слишком слаб, а все другие, по его мнению, - монархисты. [РГВА. Ф. 40169. Оп. 1. Д. 1. Л. 172.]»
Обратите внимание, что молодой полковник Лебедев имел при себе (и демонстрировал другим) список возможных диктаторов, который активно обсуждался «заинтересованными лицами».
Колчак был в этом списке на последнем (!) месте. Несложно догадаться, что имелась какая-то «загадочная» сила, которая запросто переместила недавнего «безработного адмирала» с последнего на первое место в этом списке.
«С фронта Колчак вернулся в Екатеринбург, и здесь у него была ещё одна беседа с Гайдой. Последний уверял, что они говорили на общие темы, но скорее всего разговор носил вполне конкретный характер. Колчак поддержал Гайду в конфликте с Ивановым-Риновым и Беловым.
Болдыреву от имени военного министра была послана телеграмма с настоятельной рекомендацией устранить от командования обоих.[Там же. Ф. 39499. Оп. 1. Д. 45. Л. 1.]»
Так что Колчак не только был в курсе всех деталей будущего переворота, но и довольно активно участвовал в его подготовке.
Об этом же писал в своих воспоминаниях и бывший министр продовольствия в правительстве Колчака И.И. Серебренников:
«Лично я считаю, что адмирал Колчак был осведомлён о заговоре и дал заговорщикам своё согласие принять на себя бремя диктатуры, ибо я уверен, что без этого предварительного согласия адмирала устроители переворота едва ли рискнули совершить таковой». (Серебренников И. И. Гражданская война в России: Великий отход Указ. соч. Т. 1. С. 220.)
Давайте посмотрим, как, по впечатлениям Уорда, жилось в Омске при «демократической Директории»:
«Положение в Омске в это время было просто неописуемое. Каждую ночь, как только темнело, начинали раздаваться ружейные и револьверные выстрелы, крики по всем направлениям. Наутро санитарные двуколки поднимали от пяти до двадцати мертвых офицеров. Не было ни полиции, ни судов, ни закона, ни чего-нибудь подобного.
В отчаянии офицеры группировались «вместе и без разбора мстили населению, которое считали ответственным за убийство своих сотоварищей…
Такова была кровавая сцена, на которую мы были заброшены, и таковы были условия, ставшие совершенно ненормальными в столице под управлением пятичленной Директории.
Члены ее были самыми отчаянными банкротами, которых когда – либо производила Россия, и народ ждал с нетерпением и надеждой их скорого удаления. Я нисколько не удивился, когда на следующее утро мой адъютант, полковник Франк, в страшном возбуждении и волнении вернулся из русской главной квартиры, говоря мне, что, по-видимому, Россия осу-ждена на вечную смуту. Я спросил, почему? Он отвечал, что в эту ночь несколько негодяев арестовали, членов Директории и правительства из социалистов-революционеров, что в главной квартире никто не знает лица, кто мог бы стать во главе правительства в стране, и что для него нет никаких сомнений в том, что члены бывшего правительства уже убиты.
Я принял необходимые меры для безопасности моей команды и начал ожидать развития событий. Я узнал, что телеграф на восток прерван и что coup d'еtat уже в стадии завершения».
Современный исследователь В.Г. Хандорин в книге «Адмирал Колчак: правда и мифы» сообщает о перевороте следующие детали:
«К адмиралу в тот вечер заходили офицеры из Ставки и казачьих частей. Велись уже прямые разговоры о смене власти и о том, что он должен принять на себя роль диктатора. Колчак уклонился от прямых предложений возглавить переворот. «У меня армии нет, я человек приезжий, – говорил он, – и не считаю для себя возможным принимать участие в таком предприятии» (Допрос Колчака. // А.В. Колчак. Последние дни жизни. – Барнаул, 1991. – С.228)
Все же он соблюдал осторожность.
Но, не соединившись формально с заговорщиками, Колчак и не выдал их, хотя к нему заходил в тот вечер сам глава Директории Авксентьев…
Ударную силу заговора составляли военные, в том числе чуть ли не все офицеры Ставки во главе с генерал-квартирмейстером Ставки полковником А. Сыромятниковым. Наиболее активную роль играли офицеры-казаки. Политической «пружиной» заговора были упоминавшийся кадетский эмиссар В.Н. Пепеляев и близкий к правым кругам министр финансов Директории И.А. Михайлов. В их планы были вовлечены часть министров, видные деятели буржуазных организаций.
Об участии в организации переворота английской военной миссии, о чем утверждала советская пропаганда, документов нет.
В основном эти зыбкие утверждения базировались на голословных обвинениях со стороны их французских коллег, выдвинутых впоследствии, после краха Белого дела, когда большинство причастных к нему, в том числе и союзные представители, стали искать «виноватых» между собой.
Намеренно преувеличивая таким образом роль англичан, французы пытались тем самым возложить на них максимум ответственности за дальнейшее.
Но никаких фактов, подтверждающих это, нет – доказано лишь, что офицеры британской военной миссии были поставлены в известность о планах заговорщиков и гарантировали им свое невмешательство. Остальное относится к области домыслов, основанных на близости Колчака с англичанами (ни он, ни они не скрывали взаимных симпатий) и на том, что в период его пребывания у власти офицеры английской миссии теснее других сотрудничали с ним и наиболее добросовестно помогали ему».
Очевидно, что В.Г. Хандорин, откровенно симпатизирующий Колчаку в своей книге, просто лукавит.
Признавая факт, что английские уполномоченные представители при Директории ЗНАЛИ о грядущем военном перевороте и ГАРАНТИРОВАЛИ заговорщикам свой нейтралитет, он утверждает, что ПРЯМЫХ улик, изобличающих их участие в перевороте нет.
Разумеется, НИКАКИХ документов, напрямую доказывающих причастность английских уполномоченных в организации заговора типа: «Список заговорщиков УТВЕРЖДАЮ, генерал Нокс» нет, да и быть не могло.
Английские спецслужбы очень хорошо умели работать, и легко обходились без того, чтобы письменно фиксировать свое участие в подобных спецоперациях.
Однако, старинный прием определения «бенефициаров», по принципу: «кому это выгодно?», позволяет определить, в чьих ИНТЕРЕСАХ был совершен переворот.
Глава английской военной миссии генерал Альфред Нокс, встречавшийся с Колчаком еще в Японии, после этой встречи докладывал своему руководству, что «нет никакого сомнения в том, что Колчак является лучшим русским для осуществления наших целей на Дальнем Востоке».
А вот как произошел сам переворот:
«Переворот произошел в ночь на 18 ноября 1918 года. Около 300 казаков во главе с офицерами окружили дом, где остались на ночное заседание глава Директории Авксентьев, член Директории Зензинов и товарищ министра внутренних дел Роговский. Кроме них, был арестован той же ночью в гостинице член Директории Аргунов. Все это были эсеры, представлявшие демократическое «лицо» власти.
Из воспоминаний бывшего члена Директории В. Зензинова:
«Вечером 17 ноября… мы мирно беседовали за чаем и уже собирались расходиться по своим домам, когда вдруг в половине первого ночи в передней квартиры Роговского неожиданно раздался топот многочисленных ног и к нам с криками «руки вверх!» в комнату ворвались несколько десятков офицеров с направленными на каждого из нас револьверами и ружьями. Под угрозой немедленного расстрела они запретили нам двигаться с места и заявили нам троим, что мы арестованы. На наш вопрос, кто осмелился дать им приказ об аресте законного правительства, они отвечать отказались.
Большинство из них были пьяны и сильно возбуждены.
В таких случаях револьверы обычно начинают стрелять сами, и можно только удивляться, как это тогда не случилось»…
В обществе отнеслись к перевороту кто безучастно, а кто и радостно, уповая на установление твердой власти, по которой так стосковался средний российский обыватель тех дней. Примиренчески настроенных членов Директории – беспартийного Вологодского и кадета Виноградова аресту не подвергли. Генерал Болдырев находился в отъезде на фронте.» (В.Г. Хандорин «Адмирал Колчак: правда и мифы»).
Из позднейших показаний А.В. Колчака на допросе следственной комиссии в Иркутске:
«О совершившемся перевороте я узнал в 4 часа утра на своей квартире. Меня разбудил дежурный ординарец и сообщил, что меня просит к телефону Вологодский (председатель Совета министров). Было еще совершенно темно. От Вологодского я узнал по телефону, что ночью около 1–2 часов были арестованы члены Директории...
Около 6 часов Совет министров собрался». (Допрос Колчака. // А.В. Колчак. Последние дни жизни. С.229-230)
«Заседание повел премьер-министр П.В. Вологодский. После того, как Виноградов в знак протеста сложил с себя полномочия члена Директории, ситуация несколько упростилась. Директория была признана фактически несуществующей. Совет министров взял власть в свои руки и постановил избрать военного диктатора с передачей ему всей полноты власти.
Поскольку кандидатура Колчака была предложена на тайное голосование, он с заседания на время «выборов» удалился. В итоге 13 из 14 голосов было подано за него и 1 – за отсутствовавшего Болдырева», - отмечает в своей книге В.Г. Хандорин.
Такой итог, на редкость единодушных результатов, тайного голосования был зафиксирован в журнале заседания Совета министров.
Однако, председательствующий на этом собрании П.В. Вологодский в своем дневнике записал, будто бы двое (в их числе он сам!) голосовали не за Колчака, а за генерала Хорвата («старую швабру», по меткому колчаковскому определению) , а о Болдыреве при этом он не упоминает вообще .
(Вологодский П.В. Во власти и в изгнании. Дневник премьер-министра антибольшевистских правительств и эмигранта в Китае (1918–1925). – Рязань, 2006. – С. 119.
Сложно сказать, кто тут прав.
Бесспорны два обстоятельства:
- Кто-то очень хорошо «поработал» с членами правительства Директории, чтобы они так единодушно проголосовали за недавно появившегося в их рядах Колчака;
- Лишний раз подтверждается старая истина, что решающую роль в результатах тайного голосования играет тот, кто ведет подсчет голосов. При необходимости, как надо, так и посчитают.
В тот же день Совет министров принял «Положение о временном устройстве государственной власти в России». Колчаку тут же присвоили титул Верховного правителя России.
Одновременно он становился Верховным главнокомандующим и, неизвестно за какие заслуги, был произведен из вице-адмиралов в «полные» адмиралы, т.е. получил третьего орла на погоны.
Официальное обоснование и формулировка переворота в принятых Советом министров и опубликованных в тот же день документах выглядели так:
«Вследствие чрезвычайных событий, прервавших деятельность Временного всероссийского правительства (т.е. Директории), Совет министров… постановил принять на себя всю полноту государственной власти». (Газета «Правительственный вестник» (Омск). 1918, 19 ноября; Законодательная деятельность Российского правительства адмирала Колчака. – Томск, 2002. – Вып. 1, с. 15.)
В.Г. Хандорин в своей книге так рассказывает о первых шагах новой власти:
«Председателем Совета министров остался занимавший эту должность при Директории беспартийный, близкий к кадетам сибирский адвокат Петр Васильевич Вологодский (в прошлом – областник). Для Колчака он являлся компромиссной фигурой и служил символом легитимности его режима. Своим приказом Колчак объявил о вступлении в верховное командование вооруженными силами и освобождении с этой должности генерала В.Г. Болдырева».
Тут внешне все более-менее «чинно-благородно», полный суверенитет и демократия, включая единодушное тайное голосование «за» Колчака.
Совершенно по-другому, куда менее гладко и бравурно выглядит описание этого переворота в книге английского полковника Дж. Уорда:
«В 11 ч. утра 18 ноября я был официально уведомлен, что в 9 ч. утра собрался Совет Министров и продолжает свое заседание, имея целью рассмотреть положение, созданное арестом Директории; что он уже просил адмирала Колчака принять верховную власть, но тот отказался; что министры питают надежду, что ради спасения России можно будет убедить адмирала принять на себя бремя правительства, так как это является единственным средством вывести страну из се отчаянного Положения.
Разнообразнейшие слухи ходили по городу: что мой вагон будет обстрелян бомбами, что британцы будут принуждены сражаться для спасения своей жизни. Я говорил моим осведомителям, что им нет нужды заботиться о нас, что мы в состоянии сами сделать это...
Тогда мелодия изменилась: меня стали спрашивать, буду ли я защищать министров, находящихся на заседании, если на них нападут? Мой ответ был, что всякий политический беглец, ищущий убежища в моих рядах, найдет защиту, но он должен при этом оставить всякую мысль о дальнейшем участии в русских делах.
«Но что вы будете делать, если восстанут русские войска и попытаются убить тех, кто скрывается у вас. Выдадите вы их?»
-«Никогда».
-«А что, если этого потребуют командиры чешских войск?»
-«Тем более никогда, не говоря уже о том, что чехи настолько порядочны, что никогда не потребуют, того, что не может выполнить ни один солдат».
Последний вопрос был самым главным из всех, и тут без сомнения заключалось зерно всех остальных вопросов, которые были простыми камуфлетами.
Чехи только что отпраздновали начало своего национального республиканского правительства и были естественно охвачены обычными делами в духе «свободы, равенства и братства»; поэтому нельзя было ожидать, чтобы они отнеслись с равнодушием к установлению диктатуры, и с этой стороны можно было ожидать серьезного недоверия.
Враждебная позиция, с которой встретила русская фракция Чешского национального совета в Екатеринбурге и Челябинске принятие Колчаком верховной власти, является лучшим доказательством опасности, которая могла распространиться с этой стороны».
Как видим, ни о каком «тайном голосовании» у полковника Уорда и речи нет, зато он говорит о РЕАЛЬНОЙ опасности для диктатуры Колчака.
Дело в том, что и военный переворот, и арест членов Директории, да и самого Колчака поначалу резко негативно восприняли руководители и личный состав чехословацкого корпуса, который в то время был самой боеспособной частью «белых» войск в Сибири и который контролировал всю Транссибирскую магистраль.
Не считаться с этим было нельзя.
Если бы чехословаки тогда предприняли военные акции в защиту арестованных членов демократической Директории, то власть Колчака была бы обречена.
Однако позиция и авторитет Великобритании, решительность полковника Уорда его готовность к бою отрядов, размещенных в Омске, сыграли решающую роль.
Об этом прямо заявляет полковник Уорд:
«Ни Совет Министров, ни сам Колчак не могли принять окончательного решения, пока у них не было полного представления о позиции Британии в этом вопросе. Позиция чешских войск в Омске сделала невозможным для них приближение к месту, где заседали министры, без того, чтобы не наткнуться на британцев, а мои пулеметы командовали над каждой улицей, которая вела к помещению русской главной квартиры.
Дела были в таком состоянии напряжения, что я для безопасности своей команды уведомил как русских, так и чешских властей, что не позволю группам войск или каким-либо гражданам приближаться или собираться вблизи моего расположения; что всякое такое сборище или попытка приблизиться будут сочтены враждебным актом и на него будет отвечено соответствующим образом.
А что все эти распоряжения дали министрам больше уверенности продолжать их политику, в этом не может быть никакого сомнения. Это было одним из неизбежных следствий наших приготовлений к самозащите и не имело характера влияния на их решения, которые всецело принадлежали им одним; но это придало устойчивость всей обстановке.
Я отмечаю все эти факты с той целью, чтобы все те, кто является заинтересованным, могли указать их настоящее значение и важность.
Позже уже я узнал, что немало высокопоставленных дам сделали все приготовления для скорейшего спасения в Миддльсекских казармах.
Около 2 ч. 30 м. пополудни 18 ноября меня известили, что адмирал Колчак принял неограниченную власть с титулом «верховного правителя», с советом министров, который будет ответственным перед ним за ближайшее осуществление его обязанностей; что предполагает вечером зайти для представления к французскому представителю М. Рено, что потом он собирается посетить меня, как старшего британского офицера в Омcке и в этом случае ответит на вопросы, которые я предложу ему.
Он действительно зашел ко мне…»
По сути дела, приход к власти Колчака обеспечили не туманные результаты тайного голосования в правительстве разогнанной Директории, а британские пулеметы отряда полковника Уорда, «командовавшие над каждой улицей, которая вела к помещению русской главной квартиры».
Как подчеркивает полковник Уорд: «Первым актом верховного правителя, адмирала Колчака, было уведомить японцев, что перемена правительства означает также и перемену политики относительно продвижения японских войск и занятия ими железной дороги. Японцы протестовали, но адмирал стоял твердо на своем».
Ну, еще бы ему «твердо» не стоять на своем, имея за спиной поддержку Британской империи, которая была тогда первой державой мира!
Японцы уступили ей «право первой ночи» среди спонсоров нового колчаковского правительства, сохранив за собой контроль над Забайкальем и Манчжурией и безусловную поддержку своего ставленника атамана Семенова…
Чехи тоже вынуждены были смириться с новой омской властью, в лице Колчака. Чешский Национальный совет выступил с заявлением, в котором в сдержанной форме, выражался протест против переворота, как «нарушающего начала законности».
Командир чехословацкого корпуса генерал-майор Ян Сыровы разослал по войскам телеграмму, в которой распорядился сохранять нейтралитет, отнеся события 18 ноября к внутренним российским делам, и запретил в войсках политическую пропаганду под угрозой военно-полевого суда. Однако холодок между Колчаком и чехословаками сохранился на все время его правления.
Полковник Уорд, в официальном донесении в Лондон, сообщает интересные подробности своей первой беседы с Колчаком, который пришел к нему представиться в качестве «верховного правителя» России:
«Адмирал Колчак принял титул «верховного правителя России» и зашел вечером к французскому посланнику, после чего зашел также и ко мне, как старшему британскому офицеру, занимающему официальное положение в Омске.
Около 9 часов пополудни адмирал Колчак зашел в мою главную квартиру. Следующие джентльмены присутствовали при его приеме: полковник Нельсон, капитан Стефан, полковник Франк (русской армии) и М. Фрезер (корреспондент «Таймса»). Он был в полной форме русского адмирала.
Адмирал… уведомил меня об обстоятельствах и причинах принятия им верховной власти над всей Россией.
Была сделана попытка соединить все партии в правительство, которое могло бы умиротворить страну, так, чтобы народ оказался в состоянии решить вопрос о будущей форме правления России. Совет, избранный Уфимским собранием, пытался работать в этом направлении, но потерпел неудачу. Окончательное падение его было вызвано воззванием, выпущенным Центральным Комитетом партии социалистов-революционеров, которая намеревалась насадить в новой армии те же самые условия, что разложили старую армию. Воззвание было подписано председателем социал-революционеров Черновым; когда было предложено начать дело против тех, которые стремятся разрушить в армии дисциплину, два социалиста-революционера члены Совета Авксентьев и Зензинов, отказались видеть что-нибудь вредное в разрушительной прокламации Чернова…
Это привело новое правительство к состоянию застоя и поставило лицом к лицу с анархией. Совет Министров не нашел другой альтернативы, как распустить старую Директорию Пяти и сосредоточить верховную власть в одной личности, перед которой Совет Министров будет ответственным за управление отдельными департаментами.
Я отвечал, что эти доводы, в связи с моим личным знакомством с делами, по-видимому, оправдывают происшедшее, но что я слышал также и об аресте социалистов-революционеров, членов Директории; если допустить также их убийство, то это придает всему делу характер попытки со стороны части старых армейских офицеров ниспровергнуть существующие учреждения для возвращения к старому порядку вещей.
И прибавил далее, что если английский народ будет думать, что такова политика адмирала и его друзей, то они лишатся дружеской симпатии не только со стороны английского народа, но также Америки и Франции.
Адмирал Колчак ответил, что он сейчас не знает, что и как с арестованными, но что он произведет расследование и уведомит меня позднее. Он сказал, что…если его деятельность когда-нибудь в будущем не окажется в гармонии с установлением свободных политических учреждений, как их понимает английская демократия, он будет убежден, что дело его потерпело неудачу.
Я поблагодарил его за доброе мнение о моей стране и обратил его внимание на письмо его величества короля к президенту Вильсону, полученное в Омске 14 ноября 1918 г., в котором провозглашаются принципы демократии и свободы, и предупредил его, что всякая попытка вернуть русский народ назад, к системе тирании и бедствий, встретит сопротивление всех свободных народов мира.
Адмирал Колчак ответил, что он читал письмо его величества короля Англии и что единственной его надеждой является, чтобы Россия как можно скорее начала пользоваться благами таких же свободных установлений.
Омск. Сибирь. 20 ноября 1918 г.»
Перед Колчаком встал вопрос: что же делать с арестованными членами Директории?! Против ликвидации этих «демократических» деятелей категорически протестовали английские уполномоченные представители, справедливо полагая, что общественность Англии не простит этого Колчаку.
Полковник Дж. Уорд об этом вспоминал:
«У меня уже успела образоваться некоторая опытность в революциях, и если бы я настойчиво не проводил своей точки зрения, Авксентьев и Ко были бы зарезаны, как бараны.
Я хорошо также знал страх моих соотечественников перед диктатурой, и если бы принятие адмиралом Колчаком верховной власти было связано или ускорено убийством его противников без суда, содействие и вероятное признание британским правительством новой власти могло бы сделаться невозможным.
Мои собственные агенты раскрыли место, где находились арестованные, а также то, что они должны были быть приколоты штыками в ту же ночь, так как стрельба в них привлекла бы внимание. Я также уверен, что Колчак ничего не знал об этом.
Все дело было в руках офицерской карательной организации, которая поклялась убить как раз столько же большевиков-революционеров, сколько офицеров было убито людьми вроде Троцкого и Авксентьева»…
На счастье Авксентьева и Ко твердая позиция английских уполномоченных не позволила казакам «зарезать их, как баранов», или «приколоть штыками».
Вместо этого, было найдено вполне гуманное и старое, как мир, решение: дать им денег и выслать за пределы России.
Вот, что пишет об этом полковник Уорд:
«20 ноября. 1 ч. пополудни. Адмирал Колчак, услышав, что вспомогательный отряд моего батальона возвращается во Владивосток, попросил меня, не позволю ли я прицепить к моему поезду вагон, везущий государственных заключенных в некоторый неизвестный пункт на китайской границе в целях тайны и большей безопасности. Я согласился и для этой цели усилил отряд.
Омск, Сибирь, 21 ноября 1918 г.
(Копая).
От подпоручика Корниш-Боудена, 25-го батальона Миддльсекского полка, адъютанту 25-го батальона Миддльсекского полка.
Сэр. Имею честь сообщить вам для передачи командующему:
Поезд с четырьмя русскими политическими изгнанниками (господами Авксентьевым, Аргуновым, Роговским и Зензиновым) и русской охраной, вместе с отрядом британских войск под моей командой, оставил Омск 21 ноября в 2 ч. ночи и прибыл в Харбин 27 ноября. Проезд был спокоен. Почти все большие города, где предполагались волнения, мы проехали ночью…
Высылаемые выразили самую живейшую признательность за присутствие британских войск и говорили, что они не доверяют своей русской охране. Впрочем во все время пути я ничего не заметил такого, что подтверждало бы их опасения.
По прибытии в Харбин, высылаемые стали настойчиво просить меня, чтобы я сопровождал их до Чанг-Чуна, и так как офицеры русской охраны были вполне с этим согласны, я решил сопровождать поезд до Китайско-Манчжурской границы. Мы достигли Чанг-Чуна 28 ноября около 2 ч. утра и изгнанники выехали отсюда вечером в тот же день.
Мы вернулись в Харбин 29 того же месяца, откуда я отправился далее вместе с русской охраной. Во Владивосток мы прибыли утром 2 декабря. Я непосредственно сообщил обо всем отделу Центрального Управления и устно доложил а вышеупомянутых фактах генералу Ноксу…
Имею честь оставаться, сэр, вашим покорным слугой: П. С. Корниш-Боуден, подпоручик.
Владивосток, Сибирь, декабря 2,1918 г."
О выданных членам Директории деньгах, в архивах имеется такая запись:
«В ночь на 21 ноября все четверо были вывезены из Омска особым поездом в сопровождении русско-английского конвоя. Поезд доставил их до станции Чаньчунь - дальше дорога на юг контролировалась японцами. Все высылаемые получили от казны пособия: Авксентьев, Зензинов и Роговский - по 25 тысяч франков, Аргунов, как человек семейный, - 47 тысяч. [ГАРФ. Ф. 5881. Оп. 1. Д. 180. Л. 102.]
Перед отъездом из Китая они опубликовали совместное заявление с протестом против учинённого над ними насилия.
Больше всех досталось новому колчаковскому министру юстиции Старынкевичу, премьеру Вологодскому и казачьим офицерам. О получении пособия от казны не упоминалось. (Государственный переворот адмирала Колчака. С. 161-167.)
Осталось «утрясти» дела с главнокомандующим войсками Директории (и бывшим начальником Колчака) членом Директории генералом Болдыревым.
О том, как это сделали, в своей книге рассказывает П.Н. Зырянов:
«Генерал Болдырев был в Уфе, когда до него дошло наконец известие о перевороте. Поскольку в армии теперь оказалось два главнокомандующих - Колчак и Болдырев, - генерал Сыровой издал приказ, чтобы исполнялись только его распоряжения.
Вечером 19 ноября Болдырев вызвал Колчака к прямому проводу. Разговор принял резкий характер, причём Болдырев требовал немедленно восстановить Директорию.
Он также сказал Колчаку, сославшись на Дитерихса, что его распоряжений как главнокомандующего «слушать не будут». [См.: Головин Н. Н. Указ. соч. Ч. 4. Кн. 9. С. 108-111.]
Собеседники ни о чём не договорились, и Болдырев выехал в Омск…
В Омск Болдырев приехал дня через три, уже остывшим и убедившимся, что былого не возвратить. Сразу по прибытии его попросили к адмиралу. На этот раз разговор протекал спокойнее.
Колчак предложил Болдыреву выбрать новую должность по своему желанию. Самолюбие не позволило генералу принять это предложение.
28 ноября он отбыл во Владивосток, получив от казны пособие в 50 тысяч франков. [ГАРФ. Ф. 5881. Оп. 1. Д. 180. Л. 97.]
Колчак послал Хорвату телеграмму с просьбой беспрепятственно пропустить в Японию генерала Болдырева, его личного секретаря и двух адъютантов. [РГВА. Ф. 39499. Оп. 1. Д. 10. Л. 30.]»
Как видим, Болдырев умудрился подороже продать свою верность «принципам демократии и народовластия», чем остальные члены Директории. Впрочем, и 25 тысяч франков, выплаченных каждому из них, за счет русского золотого запаса, захваченного в Казани, тоже было очень хорошим «золотым парашютом», говоря современной терминологией…
Над непосредственными участниками ареста членов Директории полковником В. И. Волковым и войсковыми старшинами А. В. Катанаевым и И. Н. Красильниковым после этого была разыграна комедия «суда», предсказуемо завершившаяся их оправданием.
Вскоре после этого они получили обещанные им, еще до переворота, повышения: Волков, как ему и сулили, получил чин генерал-майора. Красильников и Катанаев стали полковниками!!!
Однако впереди были новые трагические события, которые обсудим в следующей главе.
На фото: Колчак (в центре и без погон) и справа от него ( с тремя крестами) генерал Р. Гайда
Продолжение: http://www.proza.ru/2016/03/11/949