Фильм

    Вечер. Так, все дела вроде переделаны. Пора и передохнуть. Чем займемся? Щелкаю телек – ничего. Может посмотреть фильм какой? Давно ничего не смотрел. Около тридцати фильмов на компе, а ни как не доберусь. Нет, иногда включу, покручу-покручу, не берет. Значит не время. Ладно, тогда может быть что-то из своего, старенького, задушевненького? Что у нас тут из архивов? Я еще соображал, что бы выбрать, но рука уже сама уверенно тянулась к нужному диску. Ладно, так тому и быть. Вставляю в компьютер. Загружается. Под спокойную музыку появляется название фильма «Моя школа». Я хорошо знаю этот фильм. Фильм черно-белый. Я снял его еще тогда, сорок пять лет тому назад. Снял, а закончил собственно только недавно. А когда закончил, то был просто поражен тем, что я сделал. Тем, что у меня получилось.

Шестидесятые годы. Отец всегда увлекался фотографией, но мне не особо нравилось эта премудрость. Наводить, соображать, какая нужна выдержка, а для этой выдержки диафрагма, да еще для этой чувствительности пленки. Что-то слишком заумно. А потом у нас появилась кинокамера. Небольшая такая, любительская, с тремя поворачивающимися объективами разного приближения и ручкой завода пружины. А главное, процесс съемки там был жутко простой. Ну, уж такая вещь не могла пройти мимо меня. И я начал снимать. Снимать все, все что видел, все, что меня окружало, и кто меня окружал. Конечно, и здесь все было не так просто - целая наука и наука не простая. Надо было тоже следить за экспозицией, за кадром, потом умудриться не угробить все отснятое во время проявки. А ведь это около десятка операций и столько же всевозможных химических реактивов. Но и это еще не все. Оказывается, здесь необходимо было всегда продумывать заранее сюжет того, что ты хочешь снять. И это было для меня внове, в отличие от фотоаппарата, где просто достаточно было нажать кнопку спуска. Там сюжет не нужен. Там нужен был только кадр. А вот собственное кино завораживало тем, что можно было увидеть человека в движении. И это было потрясающе. Посмотреть на себя, на других. Не застывших, в какой-то порой нелепой позе фотографического отпечатка, а двигающихся. Увидеть как бы себя живого со стороны. И это воспроизводимое движение завораживало и оправдывало все твои старания. Конечно, первые сюжеты были самыми простыми. Типа - Так, давай, я иду, а ты снимаешь, а потом ты идешь, а я снимаю. Посмотрев на сплошную ходьбу первых двух пленок, стало ясно - к снимаемому сюжету надо относиться более серьезно.

На экране прошли начальные титры, и сразу под песню BEATLES открылся первый кадр. Почему именно под BEATLES. Да потому что это время их появления и расцвета. Мы все просто с ума сходили тогда от такой музыки. Такой простой и удивительно мелодичной. Ничего подобного раньше мы не слышали. И голоса. Не оперно-выставленные, а обыкновенные голоса, чуть с хрипотцой, голоса обыкновенных ребят, поющих на непонятном, но таком красивом языке. Просто мурашки с палец толщиной бегали по всему телу от всего этого. Это было нормальным, когда в двенадцать ночи раздавался звонок, и на другом конце провода Вовка кричал в трубку – Славка, я записал новую песню Битлов, называется, кажется, Hey Jude. Тут же совал трубку к динамику, и я с замиранием в сердце вслушивался, пытаясь через треск телефонных жил, разобрать мелодию. Ночной спящий город и только два пацана, как завороженные, слушали у телефонных трубок песню такой далекой, но такой родной нам группы, которая самыми немыслимыми способами, через все кордоны и препоны попала в наш город. Какого же пласта чужой музыкальной культуры наших сверстников осознанно лишало нас государство в то время. Нам было жутко обидно.

Магнитофоны. Только-только начали появляться первые катушечные ламповые магнитофоны. И эти магнитофонные пленки с таким пьянящим каким-то химическим запахом. А названия какие? «Пленка магнитофонная тип 2», а потом «тип 6», «тип 10». А названия первых магнитофонов? «Гинтарас», «Днепр», «Ока», «Комета». Но главное было в другом. Не надо было больше пластинок. Таких хрупких, царапающихся. А уж популярные иностранные пластинки, это была вообще фантастическая редкость. Теперь достаточно было к другому прийти со своим магнитофоном и просто переписать у него все, что тебе нравится. Причем и выборочно и в любой последовательности. И это было так здорово. У меня не было своего магнитофона. Они были очень дорогие, и я жутко о нем мечтал, слушая у редких счастливцев. Мое нытье – Пап, ну купи магнитофон – не давало ни каких результатов. Наконец отец однажды сказал – Я, конечно, могу тебе купить магнитофон. Но ты должен заработать на него сам. А как? – удивился я. – Иди на завод, поработай месяц в каникулы. Не очень веселая перспектива. Столько ждать, да еще работать где-то. А ведь отец был Председателем ОБЛИСПОЛКОМА Тюменской области. Огромная величина. Второй человек на территории больше, чем Франция в два раза и достаточно зарабатывал. Но вот такой был мой отец. Честный и принципиальный. Делать нечего, но это уже шаг к мечте. И я пошел на завод, устроился разнорабочим. Целый месяц рано утром мчался на другой конец города.

Там целый день, что-то подносил, относил, убирал. Я не знаю, догадывался ли кто-то, начальник цеха, бригадир, простые токари и слесари, кто у них суетится рядом. Чей это сынок? Может быть, не знаю. Во всяком случае, по отношению к себе этого не замечал. Я просто честно делал все, что мне говорили, попутно наблюдая премудрости всего производства. Месяц закончился. Я получил свои честно заработанные рубли, но их было так мало. Вечером я положил их перед отцом. Тот взял их, пересчитал и, посмотрев на меня, добавил из своего кошелька ровно столько же. Теперь хватало и на магнитофон и на пленки. Протягивая их мне, он произнес – Держи сын. Теперь у тебя будет вещь, которую ты впервые заработал сам. Наверное, именно с тех пор я и понял для себя особую ценность тех вещей, которые ЗАРАБОТАЛ САМ, в отличие от вещей подаренных тебе или просто «свалившихся к тебе с неба». И еще. Со следующего дня я открыл в себе новую страсть – страсть к музыке и ее коллекционированию. Так до сих пор и иду по жизни с этой страстью.

Весь следующий месяц я носился по городу, щуплый пацан с тяжеленным магнитофоном. Он больно бил меня по ногам, но я все терпел. И только переписывал и переписывал. Пять первых кассет. Моя первая музыкальная коллекция. Забегая вперед, скажу. Потом при переезде обратно в Москву большая  часть моей уже достаточной коллекции куда-то потерялась. Мне было жутко обидно и обидно потом почти всю жизнь. Да, была новая музыка. Я снова записывал, коллекционировал. Но все вспоминал те мои давнишние записи: Herman's Hermits, Hollies, Shadows и много других групп того времени. Где я теперь найду такие раритеты. Лишь буквально лет пять тому назад я неожиданно наткнулся на сборники тех времен на CD дисках и можно сказать, что восстановил всю ту утраченную мою школьную коллекцию. Моя мечта сбылась. Теперь вся моя коллекция со мной. Коллекция бывшего мальчишки девятиклассника.

Как-то заспорили с дочкой о музыке. Перебирая свои кассеты, она пыталась доказать, что все они такие клеевые. Клеевые? В какой-то мере, да. Появились новые инструменты, всевозможные компьютерные эффекты. А вот все как-то одно и тоже. Не было очарования новизны, которое мы все тогда испытали. Революции в музыке больше не было. Выслушав меня, дочка сказала – Пап, да все я понимаю. Вам всем здорово тогда повезло. Вы были свидетелями рождения новой музыки, и я вам очень завидую. Но что поделать? Я живу с той музыкой, которая родилась при мне. И она мне понятна. Хотя ваша музыка и для меня очень много значит. И это так, она права. Нам действительно тогда здорово повезло.

=====

Школа, класс, панорама ребят в классе. Только что закончился урок. Учительница химии еще у доски. Все галдят, разбирают портфели. Кто-то кому-то что-то передает, кто-то у кого-то что-то спрашивает. Вот уже трое потянулись на перемену.

В то время мы как раз переехали из Москвы в Тюмень. Я пошел в девятый класс. Новый город, новая школа, новые товарищи. Все присматривались ко мне, а я к ним. Ну, пришел и пришел. Они все уже давно все друг друга знали и пускать в свою компанию новичка не спешили. Впервые с некоторым любопытством они отнеслись ко мне лишь тогда, когда я однажды притащил кинокамеру в класс. Это была по тем временам диковинка, и эта диковинка во всей школе была только у меня. Я терпеливо всем все объяснял и попутно снимал. И вроде как интерес охладел. Но это только до первого классного вечера. Я притащил проектор, экран и в самом конце вечера объявил, что приготовил всем сюрприз. Ребята угомонились, расселись, я потушил свет и включил кинопроектор. Луч высветил экран, и весь класс через минуту просто взорвался. И не мудрено. И я через это в свое время прошел. Они увидели не Чапаева, ни Хроники дня. Они увидели себя. Они впервые увидели себя и не узнавали. Все узнавали друг друга, но не себя. Раньше они узнавали себя на фотографиях, а тут они двигались, что-то делали, что-то говорили, правда, без звука. Но это было что-то. Пленка длилась всего пять минут. Меня заставили ее прокрутить раз пять. Но и это еще было не все, что я им приготовил.

А теперь еще один сюрприз – объявил я. Да ладно, мы уже все посмотрели – завозражали все. Нет, этого вы еще не видели – ответил я и включил снова фильм, но только наоборот. Минутное замешательство и тут раздался, нет, ни смех, а просто дикое ржание. На экране все ходили задом наперед, не глядя, садились за парты, кинутые предметы ловко попадали им прямо в руки. Класс просто валялся. От такого ржания у всех просто слезы текли из глаз. Чарли Чаплин отдыхал. Это был триумф. Надо сказать, что с этого первого показа стало просто традицией всегда пускать очередной мой отснятый «шедевр» в конце наоборот.

Перемена. Тренируемся в меткости. Ребята зажали Валерку у стены и в него со всех сторон летят портфели. Тот ловко уворачивается и даже отбивается от такого натиска. За столом преподавателя развалившись на стуле сидит Сережка. Мечтательно смотрит в потолок и размахивает здоровенной метровой деревянной линейкой. Это мой лучший дружочек. У него было потрясающее качество. Он был пофигист, хотя я знал, что ему серьезно порой достается в жизни. Жил-то ведь он без отца и хорошим достатком в доме не пахло. Но жил он как-то легко, и мне было с ним удивительно просто. Иногда, перегруженный своими мальчишескими проблемами, я бросал все, и в жару, в холод и в дождь бежал к нему. Мы болтали с ним о пустяках, о всякой всячине, и буквально через десять минут я уже ловил себя на мысли – А что, старик? Все нормально. Что ты паришься, в самом деле? Все образуется.

Однажды к ним в гости приехали знакомые, и среди них была девчонка, чуть постарше нас. Я впервые увидел Сережку рядом с девушкой. Вообще он всегда к девчонкам был равнодушен. Наверное, считал себя не таким интересным для них, то ли может их для себя. А сейчас было видно, что она ему жутко нравится. Да, такая девчонка и не могла не понравиться. Вся такая ладненькая, стройненькая, с большими кокетливыми глазищами и удивительно непосредственная. Она так естественно вела себя с нами, как будто мы были знакомы тысячу лет. И она ведь видела, что ему нравится. В тот день мы гуляли до вечера по городу, по парку. Она держала нас под руки. Меня впервые держала девчонка под руку, и это было так волнующе. Мы важно шествовали среди прочих гуляющих с Сережкой, распираемые гордостью, что сопровождаем такую девушку, порой ловя завистливые взгляды. Но вот и Серегин дом, пора мне прощаться. Жутко не хотелось уходить. Я еще хранил удивительное тепло ее руки и это волнующее чувство. Чувство соприкосновения с женщиной. Но надо было идти, да и Сережка уже ревниво поглядывал на меня. Я все еще что-то лепетал, стараясь долго не смотреть ей в глаза. Я знал – она все понимает. Понимает, что жутко и мне нравится. Тут Сережку позвали в дом. Она вдруг подошла ко мне ближе, заглянула мне в глаза и неожиданно спросила – Славк, а тебя целовали? Хорошо, что было темно, я жутко покраснел и только ловил ртом воздух. И тогда она обхватила меня рукой и поцеловала. Я так и не понял, что это было. Нежность впервые прикоснувшихся к тебе полураскрытых девичьих губ, аромат и тепло прижавшегося к тебе впервые женского тела? Потрясающей силы вихрь чувств налетел на меня. Опомнился я только тогда, когда уже подходил к своему дому. 

Знакомые гостили у них неделю. Мы по-прежнему каждый день встречались с ним в школе, но о ней так ни разу и не заговорили. Я вообще неделю у него не показывался. Он мой друг, и я не хотел ему мешать. Только через неделю он как-то погрустнел и я понял, что она уехала. Мне было его жалко. Он еще какое-то время погоревал, но его пофигизм помог ему это как-то пережить, тем более, что тут мы узнали на химии о магнии, который если с чем-то смешать, то это даже очень не плохо может и рвануть.

Химия нам сразу с этого момента понравилась. После серии экспериментов, мы, наконец, нашли нужный состав и решили провести окончательные испытания. Где? Ну не дома же. Конечно на улице. Выбор пал на Сережкин двор. Там было достаточно места, и нам никто не помешал бы, так как с одной стороны стоял двухэтажный деревянный дом, на втором этаже которого и жил Серега. С другой стороны стояли сараи, а от улицы нас отделял высоченный забор с воротами и калиткой. Три дня работы напильником и заветный порошок в смеси с селитрой был готов. Мы набили им железную банку из-под леденцов. Осталось только поджечь. Но тупо сунуть туда спичку нам показалось не интересным по причине, а как оторвет кому-нибудь из нас что-нибудь. Тогда наша мысль лихорадочно заработала дальше. Нужен был дистанционный запал. Тут нам очень сразу понравилась физика и через три дня решение было найдено. Вывинтив лампочку у карманного фонарика, мы отбили ей стеклянный колпачок, оставив нетронутой нить накаливания. Теперь при подсоединении к батарейке через длинные провода она вспыхивала, что нам и нужно было, чтобы поджечь нашу адскую смесь. И так, приделав к цоколю лампочки провода, мы все это вставили в нашу банку, и все это хорошо обмотали изолентой.  Все, бомба была готова. Осталось подсоединить провода к фонарику с батарейкой и нажать кнопку. День «Х» неминуемо приближался. Летний солнечный день, адская банка закопана в метре у забора Сережкиного двора и для верности прижата кирпичом. Ее выдают лишь провода, которые тянутся за сарай, за которым спрятались два партизана. Это мы. Серега жмет кнопку на фонарике. Мы ожидали услышать хлопок. А мы услышали настоящий взрыв. Вглядываясь в столб пыли, мы увидели небольшую воронку. Но, самое главное, не было ни кирпича, ни земли из воронки. Все это, перемахнув двухметровый забор, улетело на улицу. О чем мы сразу догадались по воплям какой-то бабки и грубому мужскому голосу – Вашу в гроба душу ….., кто там кирпичами кидается? Черт, мы же ничего не знали о направленных взрывах. А там ведь люди ходят, машины ездят. В туже секунду к столбу пыли от взрыва добавились еще два – из-под наших пяток. На этом наши опыты со взрывами прекратились. Но правда, недельки через три я эту тему неожиданно продолжил, узнав, что высушенный йод, в котором растворена какая-то фигня, за давностью лет уж и не помню какая, и превращенный в порошок, представляет из себя отличную гремучую штуку. Достаточно наступить хоть на маленькую частичку этого порошка, как раздается громкий хлопок.

Никого в доме не было. Звякнув Сереге (а на ком еще экспериментировать?), я позвал его срочно к себе, предупредив, что его ждет сюрприз. Осторожно рассыпав порошок по полу в прихожей и, открыв дверной замок, я уселся его ждать в зале напротив. А надо сказать, что тогда у нас гостила бабушка по отцовой линии. Она как раз ушла в магазин за продуктами. Я посчитал, что часа ее отсутствия мне хватит на эксперимент. Для себя я решил так. Сейчас Серега звякнет, я скажу – Открыто, заходи. И тут начнется. Устроившись поудобнее в кресле с учебником географии, я начал усиленно запоминать, где находится эта Австралия, которая ни как все, здесь, а где-то там, причем очень далеко. Скоро меня отвлек какой-то звук. Я оторвал глаза от учебника, и у меня перехватило дыхание.
- А чего дверь не заперта? – произнесла бабушка и уверенно шагнула через порог в коридор, неся авоськи с продуктами. Мою мысль, как же она так быстро обернулась, прервал громкий хлопок из-под ее ноги. От неожиданности авоськи с молоком, хлебом, яйцами и еще с чем-то полетели на пол. Бабушка метнулась было вперед, ничего не понимая, но каждый ее шаг сопровождался новым жутким хлопком. Было впечатление, что она на минном поле, но ничего не видно на полу и лишь только жуткий грохот из-под ее ног. Дальше я с ужасом наблюдал танец маленьких лебедей, как в знаменитом балете. Высоко задирая ноги и каждый раз громко вскрикивая  - Ой-Ой, бабушка металась по коридору, ничего не понимая и не соображая. Я рванул ей на помощь вывести на безопасный участок. Хорошо, что всю квартиру не посыпал этой дрянью. Через полчаса на кухне я, наконец, привел ее в чувство, попутно объясняя, что тут ничего страшного. Просто я, наверное, что-то рассыпал в коридоре и немедля сейчас все уберу. Убедившись, что она более-менее в порядке, я метнулся за ведром с водой и тряпкой, чтобы  смыть все следы моего злополучного эксперимента. И тут раздался звонок. Кто еще? Открываю. Серега.
- Ну что тут у тебя за сюрприз? Показывай.
Обозвав его предателем, я вытолкал его в коридор.
– За что? – вытаращился он на меня.
– Приходить надо во время, вот за что – гаркнул я и захлопнул дверь.
Вот с этих пор я уж точно больше со взрывами покончил. Точно, опасная это штука.
 
=====

Тихо шелестят вентиляторы компьютера. Мерцает экран монитора, показывая очередной кадр. По проходу между партами идет девчонка. Школьная форма, белый воротничок, короткая стрижка. Я очень хорошо знаю эту девчонку. Ее зовут удивительным именем - Нелли. По проходу между партами идет не просто девчонка, это идет моя первая любовь.

Я заметил ее сразу, как только впервые вошел в новый класс. Она сидела за соседней партой и казалась такой неприступной. Оно и понятно. Так и должна себя вести первая красавица школы. Темные короткие волосы, всегда несколько задумчивые большие карие глаза, немного с картавинкой чуть низкий голос. Оглядываясь назад, я до сих пор не могу описать ее красоту. Вот уж, казалось бы, столько прожил, столькими женщинами восхищался, да и увлекался тоже. А вот не могу. Ее красота была совершенно не объяснимой. Не кричащей, не вызывающей, а какой-то удивительно трогательной и женственной. От нее веяло каким-то необъяснимым теплом очень родного женского спокойствия и в тоже время тщательно скрываемой сексуальности. У меня ничего такого раньше не было. И я влюбился. Я просто влюбился с первого взгляда. Вот просто влопался в нее по самые уши и все тут. А у нее как раз был роман с Вовкой. Тут шансы мои были равны нулю. Вовка для всех девчонок был первый парень школы. Высокий, коренастый, остряк и выдумщик. У меня и половины не набиралось его достоинств. Но только я ничего с собой не мог поделать. Необъяснимая сила все время толкала меня к ней. Толкала и тут же отбрасывала, разбиваясь о ее неприступность. Мне оставалось только наблюдать ее роман с Вовкой и горевать над своей незавидной судьбой. Правда, я ни тенью ревности не омрачил свои отношения с Вовкой. Ну, что тут поделать? Она любит его. Так получилось. И только порой с завистью иногда смотрел, как он провожает ее после школы, неся ее портфель. Единственное, что мне оставалось, быть незаметно рядом, стараясь первым при необходимости прийти ей на помощь.

Я никогда не говорил с ней о своих чувствах. Лишь однажды, уже в начале десятого класса, мы после школы как-то гуляли всей нашей компанией по городу. Она вдруг подошла и отозвала меня в сторону. Мы отошли, сели на лавочку. Я терялся в догадках, что это вдруг. Как-то замявшись и стараясь не смотреть на меня, она произнесла – Слушай, что у тебя с Ольгой? Она вся извелась. Ты ей нравишься, но совсем не хочешь с ней дружить.
Черт, я припомнил. Ольга, немного полноватая с вьющимися волосами девчонка из нашего класса действительно как-то доставала меня в последнее время. Я совершенно не понимал из-за чего и, не задумываясь, просто отшивал ее. Вот блин, как неудобно. Нет, Ольга мне определенно не нравилась, ну просто ни капельки. Воцарилась минутная пауза. Я совершенно не знал, что сказать и вдруг из меня, сам не знаю как, вырвалось
– Нель, я ведь люблю тебя. Ну что я могу поделать?
Она что-то еще хотела мне объяснить, как-то защитить свою подругу, а тут оторопело посмотрела на меня и так внимательно заглянула в мои глаза. Мы сидели и просто молча смотрели друг на друга. В этот момент мы что-то такое поняли друг в друге, что-то очень важное и ценное. Через секунду она как-то еще во всем этом, свалившемся, налетевшем на нее, поднялась и медленно пошла к остальным.

Потом, уже как-то через год я позвал всех к себе на День рождения. Родители накрыли прекрасный стол, отец даже поставил какой-то ликер, и оставили нас тактично одних. Пришла и она. Мы пробовали тот ликер, болтали о планах на будущее, ведь близилось окончание школы, танцевали. Я специально потушил в соседней моей комнате свет, и там играла музыка. Набравшись храбрости, я подошел к ней и спросил:
– Нель, я никогда с тобой не танцевал, позволь хоть сейчас тебя пригласить.
Я действительно никогда с ней не танцевал. Не танцевал по одной простой причине. В девятом я жутко боялся ее пригласить, а в десятом я уже на всех танцах играл на гитаре в ансамбле. Играл и наблюдал лишь со сцены, как все танцуют. Как она танцует, танцует с Вовкой или изредка с кем-нибудь еще. Она посмотрела на меня, встала и мы прошли в мой танцзал. Я впервые положил ей руки на талию, а она мне на плечи, и мы медленно закружились. Мы были одни. Полутемная комната, медленная музыка и мы танцуем. Я, наконец, с ней танцую, моя мечта сбылась. Но почему-то от этого мне было немного грустно. Да и ей, наверное. Накануне девчонки сказали мне, что ее роман с Вовкой дал серьезную трещину. У Вовки появилась новая подруга по имени Вера, и это я знал. Мы танцевали, и каждый думал о чем-то своем.
– Я сегодня без подарка, прости - оторвавшись от своих мыслей, вдруг произнесла она.
- Да что ты? Ты пришла и это самый дорогой мне подарок.
В полумраке мы посмотрели в глаза друг другу, продолжая медленно кружиться. Мне столько хотелось ей сказать. И она это чувствовала и в этом предчувствии вдруг дрожащим от волнения голосом, словно стараясь меня опередить, в одном порыве прошептала:
- Молчи, молчи. Я все знаю.
И в следующее мгновение крепко прижалась ко мне и поцеловала, как бы закрыв поцелуем все, что у меня рвалось из груди.

Еще через два года перед отъездом в Москву теплым летним днем я зашел к ней попрощаться. Она вышла из дома с кухонным полотенцем в руках, видно что-то готовила, в простом ситцевом халатике. По-прежнему любимая и самая родная.
- Уезжаешь, я слышала?
- Да.
Мы стояли и просто молча смотрели друг на друга, изредка перебрасываясь пустыми фразами. Я знал, что теперь у нее новый парень, на пять лет ее старше. Счастлива она с ним или нет, я не мог понять. Кто-то из ее подружек мне сказал, что не очень у нее там просто. И вот теперь я уезжал в далекую сказочную Москву, оставляя ее здесь, в этом старом городе, состоящим сплошь из деревянных домов, с двумя институтами и одним университетом, с больной матерью и неясными личными отношениями.

Нелли, какое очаровательное имя. Встретив ее, я впервые понял, что такое любовь, а в следующее мгновение, что такое неразделенная любовь. Через три часа наш самолет разогнался по бетонке, взлетел и стал делать широкий круг над городом. Я сидел у иллюминатора, и все еще прощался с ней. Дорогая моя девочка, моя первая любовь. Наверное, я больше никогда тебя не увижу. Пусть у тебя все будет хорошо, и ты будешь счастлива. Мне так этого хочется.

======

Ровно гудит дисковод, воспроизводя фильм. На экране большая комната. Весь наш класс сидит за большим круглым столом. Новый год. Девчонки все в непривычных для нас после своей школьной формы новых таких красивых платьях. Стол уставлен закусками. Мы тогда решили его впервые отметить всем классом у кого-нибудь дома и главное без взрослых. Долго готовились. Одна из наших подруг умудрилась своих родителей отправить на весь вечер к кому-то в гости. В назначенный час все собрались. Я тоже подготовился. Чтобы снять свое кино в помещении, где света мало, я тогда прикрутил к кинокамере две мощнейших лампы. И вот когда все расселись, я их врубил. От такого взрыва света народ чуть со стульев не попадал. Их можно было понять. Вы сидите, весь в предвкушении, и вдруг вам прямо в лицо включают здоровенный прожектор. Меня тогда чуть не убили. Но один единственный кадр я все-таки упросил для истории дать мне сделать. После чего у меня просто отобрали камеру вместе с лампами и насильно усадили за стол. Правда, потом минут пять все сидели, ошарашено хлопая ослепленными моими лампами глазами, на ощупь, ища бутылки и постоянно попадая руками в чужие тарелки и салаты, попутно кляня меня, на чем свет стоит.

Признаюсь, от того праздника я мало что помню. Помню лишь, что через час мы уже были все навеселе, танцевали, а потом кто-то вдруг предложил сыграть всем в «бутылочку». Это уже было слишком для меня. Сейчас на моих глазах будут мою Нельку целовать все кому ни лень? Я встал и, хлопнув чего-то в стакане для храбрости, не придумал ничего лучшего, как разразиться целой речью, что, дескать, советским мальчикам и девочкам, ну вот прям никак нельзя в такие игры играть. Мне кто-то легонько дал по шее, Вовка показал кулак, а девчонки покрутили пальцами у виска. Мое разгоряченное пятью рюмками и одним стаканом чего-то крепкого самолюбие было принародно посрамлено. Решив не участвовать в этой непристойно дикой оргии, я выскочил из дома, прихватив камеру и пальто с шапкой. Так с того злополучного Нового года у меня на пленке и остался единственный кадр  с того торжества. Кадр, где мы все сидим за столом.

А здесь мы все на субботнике. Осень. Все в пальто и куртках. Собираем металлолом. Девчонки несут какие-то старые ведра и листы жести. А ребята, заметив, что я с камерой, решили запечатлеть свой подвиг. Выпендрежники. Вчетвером прут тяжеленную трубу. Вот-вот и до самой школы, я все снимаю. Зараз весь наш план по сбору металлолома сделаете. Нет-нет, не бросайте, до самой школы. Подвиг, так подвиг. Школьный двор. Наша кучка собранного металла. Сверху гордо возвышается героическая труба. Подходит Нелька с Иркой. Кладут какие-то кастрюли с тазами.

Следующий кадр. А здесь уже весна. Мы всем классом убираем снег и колем лед у школы. О, как все стараются перед камерой. Аж осколки льда в разные стороны салютом. Ну конечно, Вовка тут первый герой. Специально раздобыл где-то огромный лом и вот им лупит. Пальто расстегнуто, шапки нет. Но это первый план, а на заднем прекрасно видно, как все лениво тюкают и большей частью только переговариваются друг с другом, греясь на солнышке. Оно и понятно. Весна.
 
Серегин двор. Сам Сережка с гитарой, что-то самозабвенно долбит по струнам и даже что-то поет. Ну, певец он был у нас еще тот. То, что он полпесни пел на одной ноте, это его ни сколько не смущало. Зато он пел громко и, я бы даже сказал, страстно. А этого было достаточно для любой компании.

Гитара. Когда она впервые вошла в мою жизнь? Кажется, в восьмом классе еще в Москве старший брат ее как-то принес в дом. Это была обыкновенная семиструнная акустическая гитара. До этого я такого инструмента и не видел, тем более не слышал. Взяв ее в руки, я еще не знал, что с этого момента у меня родилась еще одна музыкальная страсть. Страсть к игре на гитаре.

Вообще нам с братом передался абсолютный музыкальный слух от родителей. Они оба часто любили петь, а отец даже неплохо раньше играл на аккордеоне. Мать рассказывала, что раньше, еще до нашего рождения, ни одни танцы в деревенском клубе не обходились без отца. Так что я им за это очень благодарен.

Так вот. Брат пыхтел, пытался правильно зажать струны и выдать звук. И так весь день. Через пару часов я не выдержал и стал приставать к нему – покажи, да покажи. Видно в конец измучавшись от этой науки, он протянул ее мне.
- Держишь вот так, левой рукой струны зажимаешь в определенном порядке, аккорд называется, а правой по ним перебираешь. И все, будет звук. Так, сменяя аккорды, и играешь – кратко объяснил он.

Гитара для меня показалась чем-то волшебным и пахла свежим лаком. Так, попробуем. Опа, как тут все не просто. Пальцы, раскоряченные аккордом, ни как не хотели зажимать струны в нужных местах на грифе, но звук, который я впервые сам извлек, был необычайно волшебным. Вскоре брат умчался на свиданку, оставив меня наедине со своей гитарой. Весь вечер я промучился, осваивая этот музыкальный инструмент. Пальцы от струн и напряжения болели, как ни когда, но я все терпеливо переносил. Тот звук, который воспроизводила гитара, меня просто завораживал. Всего передвинешь один палец и звук из веселого становится грустным.
Так прошло три недели. Я потихоньку вечерами без брата осваивал гитару, и что-то уже начинало получаться. Получаться до тех пор, пока к брату не пришел его друг и тоже с гитарой. Он достал ее из простого матерчатого чехла. О, эта была настоящая заграничная акустическая дорогая гитара. Но главное не в этом. Она была шестиструнной. Я с удивлением уставился на нее. Приятель тем временем взял ее и начал что-то ритмичное играть. Я остолбенел. Это было потрясающе. Это играл целый оркестр. Такого мощного по красоте звука я еще не слышал. А все дело в том, что семиструнная гитара подразумевает игру только перебором струн. Да и добрая половина аккордов использовала только часть струн. Остальные должны были молчать, они были не в тональности. Тут же было совсем другое дело. Тут звучали сразу все струны. Поэтому звук был такой насыщенный, гармоничный, объемный. Ну, все. Чего бы это мне ни стоило, я обязательно научусь игре именно на этой гитаре. Я прямо вцепился в брательникова приятеля с кучей вопросов – как настраивается, какие аккорды, как лучше играть? Брату тоже эта идея понравилась. Мы, не долго думая, сняли седьмую струну и стали учиться.

Потом был наш переезд в Тюмень. Брат оставался в Москве и вместе с ним и гитара. Правда через полгода у меня появилась своя гитара, и я продолжил свое музицирование. Тем более, нам всем, одуревшим от каждодневной пропаганды достоинств социализма, хотелось своего самовыражения и в несколько ином смысле. В смысле в корне отличающимся от бравурных маршей и слащавых эстрадных песенок, несшихся из всех репродукторов. И мы искали его. Все собирались стайками в парке на лавочке, в беседке во дворе, да просто в подъезде, когда лил дождь. И у кого-то обязательно была гитара. Что-то напевали дворовое типа - про несчастного шута, который влюбился в королеву или моряка, нашедшего свою любовь в одном из портовых борделей. 

============

И тут вдруг такой взрыв. По телевизору показали фильм «Высота» с Высоцким. Хрипловатый голос, простая гитара, четкий ритм мелодии и слова. Какие слова:
 
Здесь вам не равнина, здесь климат иной.
Идут лавины одна за другой.
………….
Это было что-то. Нам не хватало романтики, и мы ее получили. Так началась еще одна музыкальная революция. Революция бардовской, как сейчас говорят, песни. Революция простой гитары. О, что тут началось. За три дня с прилавков всех магазинов из музыкальных отделов смели все гитары, даже игрушечные. И этого было мало. Надо было в десять раз больше. Я как раз на следующий день после фильма пошел за тушью для классной стенгазеты и стал свидетелем такой сценки. Подлетает такая полненькая мамаша к прилавку и, невзирая на очередь, к продавцу. Плащ расстегнут, косынка съехала. Дальше следует диалог между ней и продавцом:
- Мой сын хочет научиться играть. И это, … еще петь.
- Ну, петь это уж как-нибудь не у нас, а вот музыкальный инструмент мы ему подберем. Так вам скрипку, флейту, виолончель? – отвечает продавец в синем халате.
- Нет, это, как ее, гитара ему нужна.
- Так. Гитара ему нужна. Такая? – продавец достает гитару и с некоторым испугом показывает мамаше, потому как чувствуется, что это уже пятую гитару у него спрашивают сегодня всего за два часа.
- Какая такая, откуда я знаю какая? – мамаша вся раскраснелась, после бега еще не отдышалась. А этот еще вопрос ее поставил просто в тупик. А действительно – какая? А какие они вообще бывают? А вдруг, как не ту возьмет? Дома рев любимого сыночка. Все, скандал, валокордин, валидол. И вдруг спасительная мысль приходит ей в голову, и она снова бросается на уже порядком оторопевшего продавца, на всякий случай, крепко сжимающего инструмент:
- А на ней это, про горы можно?
- Про горы можно – оторопело отвечает продавец.
- Все, беру, заверните.
Сыночки трясли своих бедных родителей как груш. Те метались по магазинам, где одуревшие продавщицы просто выли перед этой толпой. Отец рассказывал, что по гитарам все магазины города за неделю сразу выполнили план на три года вперед. И что специально для нас срочно заказали из Ленинграда два вагона новых гитар. Конечно, может быть в других городах все было по-другому. Не знаю. Я просто описываю то, чему был сам свидетелем и ничего не приукрашиваю.
Как же тут на меня все накинулись. Я ведь умел как-то играть на этом инструменте. Теперь каждый вечер в нашей дворовой беседке меня ждало, как минимум, пять ребят и все с гитарами. Остальные, кому не повезло достать инструмент, просто тихо сидели рядом, с завистью наблюдая за нами. Я терпеливо всем все показывал и объяснял. Моя популярность росла. Приходили даже ребята из соседних дворов и подсаживались рядом. Такой струнный оркестр был, доложу я вам. Вот так, я впервые почувствовал, что такое слава, слава которую тебе дарят зрители. И заработать ее ох как не просто.

10  Потом был школьный ансамбль. Школа разорилась на электрогитары. Это было время первых ВИА (Вокально-Инструментальных Ансамблей), как их тогда называли. Мне пришлось научиться играть на бас-гитаре, потому что все могли играть просто на гитаре, а нужен был бас. Потом было много всего. Была армия, институт, работа после института. Ту шестиструнную гитару я давно сменил уже на двенадцатиструнную. Обожаю ее переливчатый звук. Я даже что-то сочинял свое. Особенно в институте. Когда мозги просто кипели во время сессии и требовали своей разрядки. Даже тогда рок-оперу написал из шести песен за три дня, за что наш ансамбль получил тогда второе место на музыкальном конкурсе между факультетами в МАИ. И это все благодаря гитаре. Вот как-то тогда посвятил ей даже песню. Там такие слова:

         МОЕЙ ГИТАРЕ

За окном только ночь, только вьюга со снегом.
Холодят пальцы струны гитары моей.
Все покрыто далеким мерцающим светом.
Окон спрятавших в теплых квартирах людей.

Ты гитара, мой преданный друг неразлучный.
Сколько раз в жизни ты выручала меня.
Только ты понимала меня в час мой трудный,
Как нужна мне поддержка и верность твоя.

И когда мой костер погасал замирая,
А кругом бесновалась, ревела пурга.
Уголек ты последний во мне сберегала,
Чтобы позже костром отогрелась душа.

Всегда со мной была гитара. Я и сейчас иногда что-то сочиняю. Правда, редко. Да и стихи как-то уже не пишутся. Но еще что-то возникает во мне иногда. Тогда я беру гитару, и рождается что-то новое, как правило, грустное, и очень мне дорогое, и личное. Многим это нравится, правда лишь не многие знают, кому я это посвятил.

======

   А на экране все идет фильм. Это кажется уже десятый класс. Перемена. Мы все высыпали в коридор. Девчонки все такие уже взрослые, симпатичные, в коротких платьицах. Ба, как же я забыл? Короткие платья. Ведь свидетелем еще одной революции я тогда стал. Революции в моде. Появилось МИНИ. Вообще на эту моду тогда никто внимания не обращал. Ни ребята, ни девчонки. Все ходили примерно одинаково и ничем таким особо не выпендривались. Да мы и слова такого МОДА не знали. Не знали до определенного момента. Просто в определенный момент я вдруг заметил, раз, и у всех женщин и юбки и платья (брюки тогда мало кто носил) стали выше колен. Как это вдруг незаметно для меня произошло, до сих пор для меня загадка. Такое впечатление, что как будто накануне всем женщинам позвонили и те с утра уже во всем коротком. Что тут началось. Это был взрыв. Юбки резали все. И стар и млад. Я с ребятами удивленно смотрел на все это и только диву давался. Впрочем, ну режут себе и пусть режут. Нам то что? А вот ни что! Для наших только еще начинающих созревать молодых мужских организмов это было серьезным испытанием, доложу я вам. А может, кто на нас серьезный эксперимент на выживаемость ставил? Не знаю. Вот только мы вдруг впервые обратили внимание на женские ноги. Да и как тут не обратишь? Даже моя мать старательно, пусть даже чуточку, подукоротила свой гардероб в погоне за этой самой модой. А в класс вообще входить было страшно. Наши девчонки просто соревнование устроили - у кого короче. Однажды у кого-то из ребят карандаш упал. Так того, пока он его поднимал, чуть «кондратий» не хватил. После чего наши ручки, карандаши, книжки падали на пол постоянно. Девчонки зажимались, показывали нам под партами кулаки, но темпа не снижали. Слава Богу, поняв, что отрезать дальше уже нечего, все как-то притормозили, иначе бы нам всем тогда была бы просто крышка. Так мы впервые встретились с эротикой и поняли, как необычайно может быть эротична женщина. Не та, романтическая возвышенная эротика Пушкина и Чехова, где верхом открытости была расстегнутая верхняя пуговичка на глухом платье. А вот эта, бронебойная, валящая просто наповал. Эротика полуоткрытых женских ног. При нас родилось это жуткое оружие против мужчин, которое с тех пор так и валит нас целыми полками и завоевывает самые укрепленные наши крепости. И я был тому свидетель.

Я отрываюсь от воспоминаний и снова смотрю на экран. Мы нашей троицей сидим на городской площади на лавочке. Уже покуриваем втихаря от родителей. После школы шли специально в Вовкин двор и там, в подвале, кто-то доставал пачку сигарет, мы все брали по одной и закуривали. Выпуская дым, как взрослые, смотрели друг на друга – тот затягивается или нет. Это нас жутко поднимало в собственных глазах. Дураки были. Заработали идиотскую привычку на всю жизнь. На кадре Вовка чиркает зажигалкой. Модной зажигалкой. Газовой. Они тогда только появились. Купил себе такую и я. Она была отечественная, в виде кораблика и с клавишей наверху. Зажигалка все время фыркала, плевалась огнем так, что несколько раз чуть не оставила меня без волос, но все равно завораживала своим пламенем. Правда, оказалось, что их заправку организовали лишь в одном ларьке и то на другом конце города. Ну, я же парень головастый да рукастый. Придумал. Дело в том, что весь город снабжался газом из больших таких красных баллонов. Еще сейчас такие баллоны используют многие дачники. А тут весь город. Ездили такие специальные машины по городу и развозили их по домам. Был такой баллон и у нас. Я быстренько соорудил переходник, пристроил его к баллону и приставил зажигалку, держа ее через тряпку, чтобы не отморозить пальцы, если газ будет сильно  вырываться. Раздалось шипение, я сосчитал до десяти и отжал зажигалку. Работало. Зажигалка была заправлена. И главное никуда не надо было далеко ходить. Все под рукой. Правда, таких удачных заправок я умудрился сделать только две. На третьей я переусердствовал, и мою бедную зажигалку раздуло как шар. На этом я эксперименты с газовыми зажигалками закончил. Так и взлететь на воздух не долго. Спичками проще.

==========

На экране Вовка перестал чиркать зажигалкой, и стал что-то увлеченно нам всем рассказывать. Видно анекдот. Рассказывал он их классно и даже в маленьком блокнотике их специально записывал. Наверное, про Чапаева травит. А что это меня давно не видно? Я хоть и снимал всегда сам, но иногда и я попадал в кадр, когда ребята хотели попробовать кинокамеру. Да, что-то давно я в кадре не был. Ах да. Как же я забыл? В тот год такое гадство со мной приключилось. Я вообще людям на глаза боялся показываться. А дело было так. Весной, как-то раз, погнал меня отец стричься. Дал денег и я пошел. Кварталов через пять была такая маленькая парикмахерская с одним мастером. Иду я себе, солнышко греет, я в одной курточке уже, птички поют, В общем, все здорово так. Я весь в своих мыслях так иду. Думаю, вот, дескать, какой я уже большой. Сам в парикмахерскую хожу, а раньше меня за руку таскали. Сажали на специальную доску на кресле, чтоб повыше был и стригли под «Полубокс». Это, когда все наголо, и только маленький чубчик. Ну, как всех детей. А теперь я взрослый и прическа у меня уже взрослая. Называется «Молодежная». Это, как сейчас у всех - просто подравнивают волосы и все. Так я в этих мыслях и плюхнулся в пустое кресло. Парикмахерша меня накрывает салфеткой и спрашивает, как стричь. А я еще весь в своих мыслях, какой я взрослый, ей что-то отвечаю. Она еще как-то смотрит на меня странно, но я не возмутим. Я уже взрослый. Сижу, любуюсь собой в зеркало напротив. Тем временем парикмахерша включает свою машинку и размашисто так состригает полосой все волосы с моей головы. У меня глаза на лоб.
- Что вы делаете?! – ору я.
- Как что? – отвечает она ошарашено, аж подскочив – Вы же сами сказали «Полубокс».
- «Полубокс»??? Какой «Полубокс»??? «Молодежная»!!!!
И тут до меня медленно доходит, что я действительно в ностальгическом порыве ей брякнул про этот чертов «Полубокс». И что теперь делать? На меня из зеркала смотрит жуткая рожа с голым черепом посередине. Как будто племя индейцев напало на меня и решило снять скальп, да видно кто-то их спугнул. Короче, аж слезы из глаз. Ну как я завтра такой в школе появлюсь? Да еще перед Нелькой? Ох, что будет? Да меня тут же в цирк определят. Я такие сборы буду делать.
- А их никак, я имею в виду мои волосы, приделать назад нельзя? – с мольбой обращаюсь я к парикмахерше.
- Да как же их теперь приделаешь, молодой человек? Теперь никак нельзя. Да вы не расстраивайтесь так - видя мое состояние, и что я просто чисто по-человечески ошибся, старалась она меня как-то успокоить. - Они у вас быстренько снова отрастут.
Ну что тут поделать? И это не в детском саду, а в школе, да еще в десятом классе. Нет, точно надо идти топиться. Я этого не переживу.
- Ладно уж, стригите дальше – совсем упавшим голосом ответил я.
Через пятнадцать минут я уже напряженно всматривался через стеклянную дверь на улицу – нет ли кого, чувствуя, как парикмахерша сочувственно смотрит на меня. Выскочив из парикмахерской, я со всех ног помчался домой, стараясь прижиматься поближе к заборам. Влетев в квартиру и, слава Богу, никого не встретив, я твердо решил, что месяц меня точно никто не увидит. Особенно Нелька. Носа на улицу не покажу. Буду сидеть, как партизан в засаде. Но не тут-то было. Пришедшая вечером мать, увидев меня и отсмеявшись, прикрикнула – Я тебе! Беретку оденешь, и чтоб завтра в школе был!
Эх, куда тут денешься? Следующий день был самым черным днем в моей жизни. Я шел в школу как на самую страшную казнь. Ноги спотыкались. Натянув идиотскую беретку по самые уши, с торчащим дурацким чубчиком, единственном воспоминанием о моих былых прекрасных волосах, я представлял печальное зрелище. Осторожно в класс за свою любимую заднюю парту мне пробраться конечно не замеченным не удалось. И первым конечно в наступившей тишине был вопль гадского Вовки – Славик, ты бы еще тюбетейку в такую жару надел. Все молча вытаращили на меня глаза. Я показал ему кулак и начал всем сбивчиво отвечать, что вчера, дескать, нечаянно подпалил волосы, и их пришлось состричь. Неделю еще меня все как-то доставали, а потом как-то все отстали, и я вздохнул свободнее. Только еще долго, вставая каждое утро, перед зеркалом, перед тем, как чистить зубы, я все проверял – на сколько выросли мои волосы.
Эх, надо чайку плеснуть. До сих пор мурашки по коже, что мне пришлось тогда пережить.

========

Между тем на экране появились титры «Роман в трех сериях». Сам делал. На специальной черной доске магнитными буквами. А все началось с того, что Вовка тогда предложил сделать фильм. Конечно с ним в главной роли и о его страстной любви.

Лето. Дорожка перед его домом. Вот из-за куста появляется Вовка. Красивый такой, в костюме. Смотрит на часы, понятно, что ждет кого-то. И тут вдруг появляется Юрка. Это совершенно не входило в наши планы. Должна была появиться девушка, а не этот шпиндель. И чего ему дома не сидится? Делал бы лучше уроки, двоечник. Мы, правда, с Вовкой троечники, но твердые. Юрка, между тем, ничего не понимая, подходит к Вовке и с глупейшей физиономией вроде как спрашивает – А чего это ты типа вырядился и на этом углу делаешь? А я все снимаю. Надо кадр как-то закончить. Как я оттуда его вырежу? А переснимать, пленки не хватит. Вовка понимает, что надо спасать как-то положение и видно, как что-то ему такое ласковое говорит. Юрка с вытаращенными глазами секунду стоит и в тот же миг исчезает из кадра. Наверное, Вовка сказал, что у него квартира горит. Уф, кадр спасен. И во время, так как в следующее мгновение появляется Вовкина девушка, Вера. Стройная, в светлом коротком плащике, на шее платок. Здороваются, о чем-то оживленно говорят. Верка берет Вовку под руку, и они идут в мою сторону, продолжая оживленно разговаривать о чем-то. И только тут она замечает меня у кустов с камерой. Стесняется, старается отвернуться, но Вовка ей все объясняет и та успокаивается. Мы четко следуем нашему сценарию – встреча, прогулка, проводы до дома.

Так, встречу сняли, теперь наш маршрут лежит, конечно, в парк. Вовка, как истинный джентльмен, выдергивает из первой попавшейся клумбы какой-то цветок и, озираясь, нет ли милиции, галантно преподносит даме. Дама смущена и конечно польщена. Такой подвиг ради нее. Конечно ради нее, ну, и конечно, ради кино. Представляю, как Вовка потом во время просмотра гордо будет комментировать всем свой героический поступок. Тут, помню, он отзывает меня в сторону – Я сейчас на нее накинусь и страстно буду целовать, а ты снимай. Они садятся на лавочку. Верка еще ни о чем не подозревает. Вовка налетает на нее вихрем. Обалдевшая Верка упирается, смешно дрыгает ногами, но Вовка сильный. Все, она уже в его объятиях, целуются. Какой кадр, какой кадр. Голливуд отдыхает. Беру крупный план. Веркины волосы растрепались, она немного смущена, но хохочет, показывает мне кулак и накидывается на Вовку. Вот-вот. Я тут не причем, операторов не бить.

Верка, Вера, Верунчик, Верик, Верочка. Она как-то неожиданно появилась в нашей компании во главе с Вовкой. Просто однажды Вовка пришел с ней и представил, как свою подругу. Эх, Нелька, Нелька. И проводили мы свое время теперь вместе с ней в нашей компании. Вера была какой-то взрослой, да и училась уже в институте на первом курсе, а мы еще только в десятом классе. Голубые глаза, светлые волосы, собранные, как правило, в пучок, вся такая фигуристая и жутко сексопильная. Она была хохотушкой, в меру заводной, но при этом обладала всем очарованием уже не девчачьей, а сформированной зрелой женщины. Но, пожалуй, самым потрясающим в ней был ее взгляд. Очень внимательный, такой спокойный, из-под лобья, он проникал, казалось, в самую душу. И от этого взгляда было трудно уберечься. Так прошло полгода. Мы все продолжали встречаться. И как-то так получилось, что в нашей компании нас осталось трое. Мы ходили в кино, в театр, просто гуляли. Потом Вовка неизменно провожал ее до дома, и я вместе с ним. Наступила осень. Я к ним не лез. Это Вовкина девушка и пусть у них все будет хорошо. Но что-то у Вовки однажды заклинило. Мы тогда собрались все вместе в кино. На экраны как раз вышел «Фантомас». Мы уже посмотрели первую серию. Ох, как было жутко и захватывающе. Сейчас это фильм смотрится таким достаточно наивным. А тогда? Что тут началось. Сюжет фильма захватил нас всех мальчишек. Девчонки просто в ужасе от нас шарахались. На всем, что попадалось на глаза, стала появляться зловещая буква F в кружочке. На заборах, на книжках, на спине у кого-то мелом. И все это сопровождала обязательная быстро разошедшаяся фраза – Мне нужен труп, я выбрал вас, до скорой встречи, Фантомас.

Вот на очередной какой-то заморский боевик мы все вместе и собрались. Я немного заковырялся дома, поэтому запаздывал. Подбегая к кинотеатру, я уже видел, что все зашли, и на ступеньках никого нет. Ну, это ничего. Билет у меня с собой, а ребята уже внутри, решил я. И тут из дверей мне навстречу выбегает Верка. Пальто распахнуто, вся в слезах. Я к ней – Что случилось. Оказывается, Вовка, паразит, выпил и что-то ей брякнул гадостное. Что тут делать? Какое тут кино? Идем, я ее успокаиваю. Рассказываю, что это у Вовки бывает, что он ее очень любит, и что парень он вообще не плохой, просто иногда у него бывают заскоки. Смотрю, через пять минут вроде как успокоилась и даже с интересом слушает. Слушает, а сама как-то на меня по-другому посматривает. Да оно и понятно. Мы ведь никогда с ней о серьезном не говорили, так, трепались. Так и дошли с ней до ее дома. Разговор наш уже к этому времени плавно перетек о жизни. Она мне рассказывала что-то свое, я ей свое. Вечер, конечно, был испорчен, но какой-то смысл в его существовании я ощущал.

Так пролетела осень и наступила зима. Я частенько к ним присоединялся, и мы все по-прежнему втроем проводили свободное время. Вовка еще несколько раз устраивал Верке скандал. Я их мирил, как мог, но чувствовалось, что Верке это уже начинало надоедать. Тем более, что Вовка частенько стал налегать на вино, и тогда его просто «несло». Однажды мы по нашей традиции провожали ее домой. Был вечер. Морозный ветер дул нам на встречу. Верка шла, держа нас под руки, а мы свои руки прятали в карманах. Тут она заявила, что так не честно, что ее варежки совсем ее не греют на таком ветру, и что ее могут согреть только наши карманы. Не долго думая, она сняла свои варежки и засунула руки к нам в карманы, где были наши руки. Ее пальцы действительно были холодными. Я начал их согревать, разминая своей ладонью и совершенно неожиданно, мы с ней перешли на какой-то, понятный только нам обоим язык пожатий. Я сжимал ее пальцы, она мои. Я гладил их, и она мои. Мы шли молча, изредка только перебрасываясь фразами, и, в тоже время, я с ней говорил. Мы говорили нашими пальцами, не переставая. Наш немой с ней разговор закончился только у ее дома. Чмокнув меня в щеку, а Вовку в губы, она скрылась в подъезде. Потом мы шли с Вовкой обратно, уворачиваясь от пронзительного ветра. Шли молча, думая каждый о своем. А я все ловил себя на мысли – что это было? Что мы говорили? О чем хотели сказать друг другу? И это в присутствии Вовки. Мне было немного неудобно перед ним. Все-таки дружим. Но тайна этого немого разговора, связавшая меня с Веркой в этот миг, говорила о чем-то большем. Я почувствовал, как вдруг важен стал ей. Важен, как новый друг, на которого она может теперь опереться. Важен, как человек, которому она может довериться.

==========

Две недели я ее не видел, да и заботы захлестнули всего. Нет, с Вовкой мы виделись каждый день в школе, но о ней не заговаривали. Как-то я все-таки спросил его – как у него с ней?
- Да ну ее, неврастеничка какая-то – был его ответ.
- Опять поссорились? Ну, понятно, ты вина нахлещешься перед свиданием, а потом несешь всякую чушь – заступился я за нее.
- Да ничего я не несу, шуток не понимает, и вообще, что ты ее защищаешь? Адвокат нашелся.
- Да потому что девчонка она нормальная, а ты дурак и лопух, коль так себя с ней ведешь.
Вовка пробовал что-то еще возразить, потом перевел все это в шутку, и на этом мы с ним эту тему закрыли. Вообщем, так у них волнами и шло. То сойдутся недели на три, то опять разбегутся. А я все это наблюдаю, успокаиваю их, мирю. Да только все реже у них выпадали дни, когда у них все было хорошо. Честно сказать, мне Вовкины закидоны тоже уже стали надоедать. Мы даже видеться с ним стали реже в свободное время. Да и времени у меня свободного почти не было. Дело шло к выпускным экзаменам, у меня школьный ансамбль, да и все вечера проводил с  преподавателем труда в его кружке. Я как раз дорвался до всяких сверлильных и токарных станков, и с упоением изучал всю эту механику, заодно постигая секреты обработки различных металлов. Да, по труду у меня всегда стояла жирная пятерка с плюсом.

Так вот. Как-то через месяц она позвонила мне и попросила помочь ей дома с магнитофоном. И я пришел. Я впервые к ней пришел без Вовки. Я вообще впервые был у нее дома. Быстро со всем справился, а потом она угощала меня чаем в своей комнате. В отличие от моей комнаты у нее здесь был порядок. Оно и понятно, девчонка. Я с интересом разглядывал убранство ее небольшой, но какой-то уютной комнатки. Письменный стол, кресло, торшер, какая-то картина на стене и тахта, на которой она спала. Мы сидели на этой тахте, поджав ноги, болтали и пили чай. И удивительно, нам было хорошо и так спокойно друг с другом. Так, иногда я стал бывать у нее, стал бывать в тайне от Вовки. Мы по-прежнему пили чай, говорили о Вовке и о ее отношениях с ним, о музыке, о прочитанных книжках. Она продолжала изредка встречаться с Вовкой, но уже без меня.

Где-то через пару месяцев она открыла мне дверь вся в слезах. Ясно, опять гад что-то брякнул. Войдя, я поздоровался с ее мамой, перекинулся парой слов с младшим братишкой, и мы прошли в ее комнату. Не успев еще закрыть дверь, она кинулась мне на шею и стала всего целовать. Я стоял ошарашенный и не знал, что делать. Уткнувшись мне в плечо, она тихо произнесла:
– Не бросай меня. Я ведь тебе нравлюсь? Да?
И с надеждой посмотрела мне в глаза. Что я мог ответить? Да, нравится, да она очень мне интересна, и мне с ней хорошо. Да если б такая девчонка в меня влюбилась, я был бы на вершине счастья. Я смотрел на нее, пытаясь разобраться в налетевшем вихре своих чувств. А может это та самая компенсация мне после не сложившихся отношений с Нелькой? Я вдыхал аромат ее волос, ощущал нежность ее щеки, смотрел в глубину ее голубых глаз. Дороже человека на всем белом свете для меня не было в эту минуту. Я готов был для нее сделать все. И только что-то такое не ясное, ели заметное в уголках глаз, мне не давало покоя. Что это? Неужели это Вовка? Секунда абсолютного счастья прошла, пора было возвращаться на землю.
- Вер, сейчас тебе тяжело, я знаю. Но все пройдет. Все пройдет, и у тебя с Вовкой все будет хорошо. Он нормальный парень и очень любит тебя. Просто любит как-то по-своему, со своими закидонами. Но это пройдет, поверь мне. Я его давно знаю.
Ее глаза удивленно смотрели на меня, а я все говорил и говорил. Я никогда с ней еще так не говорил, не говорил с ней о нем, о ней. Она так хотела порвать с тем миром Вовки, а я наоборот звал ее обратно. Опять звал туда, где ей было больно, а она уже так устала от этой боли и неясности. Она ничего не говорила. Просто сидела и слушала меня. Но я чувствовал, как что-то уже начало в ней меняться. Она возвращалась, возвращалась к нему. Возвращалась, потому что действительно может быть любила? А это просто была минута отчаяния, минута проверки ее чувств. И ей эту минуту просто надо было пережить.
Уже в дверях, провожая меня, она несколько с усмешкой сказала:
– Славка, а ты гад.
- Ага – ответил я.
- Но удивительный друг, спасибо тебе – добавила она уже с какой-то нежностью.

Я знаю, Верунчик. Она все поняла, и я все понимал. С тех пор ее слова остались навсегда со мной, дописав еще одну страницу моей жизни. Страницу под названием Вера.

================

Фильм. Простой черно-белый, на восьмимиллиметровой пленке. Как получилось, что я его все-таки сделал? Шло время. Я продолжал снимать. Родителей, школу, какие-то кинозарисовки. Все отснятое скапливалось тщательно завернутое в полиэтилен в специальную железную банку. Все-таки это простая пленка, которая рассыхалась, старела. Я уже редко их доставал. Наступил век видео. Я уже осваивал новую технику, правда, на видеокамерах друзей. Для меня это было дороговато. Тут уже был и цвет и, самое главное, звук. Причем, все так просто. Нажал кнопку и все. Тут же можно посмотреть, как получилось. Ни каких химикатов и темной комнаты для проявки. Так продолжалось до тех пор, пока я не вспомнил про заветную банку со старыми пленками. А вот если все это перегнать на видео? В один из выходных дней я достал с антресолей экран, проектор, все это установил, а видеокамеру направил на экран. Целый день у меня ушел на это. Пленки периодически рвались, я их склеивал и только поздно вечером закончил всю работу. Так через двадцать лет все мое немое кино получило вторую жизнь, очутившись на видеопленке. Получило, чтобы остаться на кассетах еще на целых двадцать лет. А я между тем все снимал и снимал видеокамерами друзей все новые сюжеты. И это было здорово. Отснял, потом переписал с камеры на видеомагнитофон, одновременно монтируя кадры. Экран с проектором стали больше не нужны. Воткнул кассету в видик, включил телевизор и смотри, сколько хочешь. Правда, я себя иногда ловил на том, что исчезло какое-то необъяснимое очарование темного кинозала и магии мерцающего большого экрана. И этого действительно было жалко.

А годы тем временем шли и шли. Мне было не до архивов, тем более без звука. Да и видеомагнитофон я стал замечать, все реже стал использовать. Настал век просмотра фильмов на компьютере, век CD и DVD. Я их смотрел, а сам нет-нет да и поглядывал на пылящиеся стопки видеокассет на полке. Эх, вот бы их также переписать на диски. Но как это сделать? И вдруг из разговора с друзьями я узнал, что есть доступная компьютерная программа специально для этого. Неделя у меня ушла на некоторую доработку компьютера и изучение программы. И вот, однажды вечером, когда все было готово, я подключил видеомагнитофон к компьютеру и процесс записи начался. Вечерами в течение месяца я кассету за кассетой переписывал все свои домашние архивы уже на компьютер. И не только переписывал. Я уже собирал настоящий DVD фильм с меню, титрами, музыкой. Это было великолепно. Cколько новых возможностей я для себя открыл. Все получалось достаточно быстро и легко. И вдруг этот сюжет со школой. Я чувствовал, что к нему уже надо подойти по-другому, более серьезно и как-то даже более творчески, нежели раньше. Сам сюжет вот просто требовал этого. И я засел за эту работу. На этот часовой фильм я затратил целый месяц. Как говорится, вылизывая каждый кадр. Но концепцию фильма-воспоминания я держал строго. Кадр за кадром, сюжет за сюжетом и это все со своими титрами и фоновой музыкой. Многократно проигрывая фрагменты чтобы довести до совершенства каждый кусок фильма. И вот, наконец, последний титр КОНЕЦ. Все, фильм готов.

Я запускаю его сначала. На экране мой фильм. Фильм, который я сделал сам. Фильм, которой снял когда-то давным давно, а закончил только сейчас. И это не просто фильм, это что-то большее. Ощущение того, что я что-то сделал очень грандиозное и важное для себя давит грудь. Что это? Я закуриваю. На экране лица моих одноклассников, девчонок, старые автобусы и машины, люди. Меня, уже за шестьдесят, сидящего перед экраном, здесь нет. Я там, я с ними. Холодок по коже. Да я же на Машине времени, я создал ее сам. И вот на ней мгновенно через все свои годы перенесся туда. Я обыкновенный пацан, в немного мятых штанах и чуть сбитых ботинках. И я там живу, что-то делаю, говорю, иду. Что-то необъяснимо тяжелое и пугающее своей вечностью в своем вопросе, а что такое жизнь, судьба, ложится на мои плечи. Я знаю, что там, на экране. На экране моя юность. А дальше была жизнь. И прожил я ее как мог, как посчитал нужным. Со всеми моими ошибками, поражениями и победами. Да, это моя жизнь. И мне за нее не стыдно.

На экране медленно идут последние титры под жутко печальную тему Энио Мариконе:

Шестидесятые годы. Сколько после нас было поколений. Но, пожалуй, так повезло, наверное, только нашему.
Мы были свидетелями таких перемен. Хрущев с кукурузой, Брежнев, Куба, убийство Кеннеди.
При нас Гагарин полетел в космос, и каждый мечтал быть  космонавтом.
Появился Beatles. Мы копили на магнитофоны.
Высоцкий позвал нас в горы. Мы взялись за гитары.
При нас все женщины одели мини-юбки, а мы искали джинсы.
Мы первыми увидели телевизор и транзисторный магнитофон, с которым, оказывается, легко можно было выйти на улицу.
И даже простая шариковая ручка появилась при нас.
Благодаря именно тем годам, я на всю жизнь полюбил фантастику и гитару.
Да. Это было время нашей юности, романтики, время первой любви. И никакого представления мы не имели, что нас ждет впереди.
Потом была «Перестройка», Горбачев, Ельцин, Интернет и мобильники. Мы постарели и помудрели.
Но иногда, уставшие от суеты, мы оглядываемся назад. И, я уверен, каждый из нас многое бы отдал из всего, что мы достигли, за то чтобы оказаться хоть на один миг там, где мы
были
40 лет
тому
назад.

PS А теперь уж и намного больше. И иногда, когда я уже осатаневший от быта, от окружающего цинизма, от проблем, да и от всего прочего своей судьбы, чувствую, что дошел до точки, я ставлю этот фильм. И всматриваясь в лица ребят, девчонок, в том себя, в уже порядком забытые приметы того времени, я чувствую, как мое сердце наполняется теплом и доброта снова смывает с меня всю грязь, что на меня налипла, возвращая ощущение жизни. И это здорово!

Выдержки из фильма, собственно, о котором и написал свой рассказ.
https://www.youtube.com/watch?v=iwGCmV6bXTE
Доступен для просмотра (только не через Андроид) или
http://ok.ru/video/64934182972359-1