Школа, урок литературы, прошлый век. Наша учительница по кличке Еда улыбается во весь рот. Когда она так улыбается у неё происходит какая-то странная фиксация нижней челюсти и говорит она двигая верхней, то есть постоянно кивая головой вверх-вниз. При этом она немного закатывает глаза, что создаёт непередаваемый образ-эффект. Делая так, она громко и размеренно декламирует:
Люблю я бешеную младость,
И тесноту, и блеск, и радость,
И дам обдуманный наряд;
Люблю их ножки; только вряд
Найдете вы в России целой
Три пары стройных женских ног...
Делая ударение-паузу ка каждом слове, она счастливо причмокивает, как будто бы Пушкин в конце всё-таки нашёл искомое. Она действительно вдруг прерывается на последней строке и тем же тоном продолжает, уже от себя: "Ну, это Александр Сергеевич не был в нашей школе!".
Конечно, не был, но, видите ли, тут другая проблема. Дело в том, что Александр Сергеевич имел в виду нечто иное. Даже совсем иное. Это мы, нынешние, можем спокойно оценивать стройность или кривизну чьих-то ножек. А во времена Александра Сергеевича сей объект оставался невидимым, для праздных наблюдений недоступным, скрытым под подолами многочисленных юбок; он оставался загадкой, упрятанной от любопытных глаз вечной завесой платья. Шалун был ваш Александр Сергеевич, дорогая Еда, вот что! И даже не столько о ножках говорил он в этих строках, а о том, что был он большой знаток того, что скрывается под юбочными завесами. Повидал-повидал и даже мог делать заключения в масштабах целой России...