-1-
ИРИНА ТУБИНА
Я КУПЛЮ ТЕБЕ ДОМ
На окраине северного райцентра Ивановки стояли двухэтажные дома. Когда-то ПМК построило для своих рабочих две « общаги», да впопыхах не доделало. Отопление провели от котельной, а холодную и горячую воду подвести забыли. Удобства, увы, во дворе, в деревянном сарайчике с традиционными «М» и «Ж».
Теперь в этих домах жили случайные люди, а из работников ПМК остался один лишь Сашка. В молодости он слыл стилягой: носил брюки клёш, заказал в ателье костюм цвета морской волны, мотался в город, на барахолку за импортными рубашками и ботинками. Когда Сашке перевалило на четвертый десяток, он раздался в плечах, располнел, хотя из-за высокого роста в нем и угадывалась природная стать. Тогда он потерял интерес к модным вещам: выгоревшая на солнце ветровка, старенькие брючки и кирзовые сапоги только подчеркивали, что он – простецкий, компанейский мужик. Приветливое, открытое лицо располагало к скорому знакомству и откровенной беседе.
Говорили что Сашка-бабник, что женился 33 раза, но сам он, похохатывая, уточнял-333. Первая жена Лена была самой любимой. Ее серые глаза смотрели из-за очков серьезно, а говорила она быстро, уверенно и от этого походила на учительницу. Сашка побаивался учительниц и смотрел на жену с восхищением. Привыкшая жить в уютном, асфальтированном районе большого города, в доме с лифтом, телефоном и другими удобствами, Лена не смогла смириться с поселковой неустроенной житухой. Ей приходилось под осенними дождями, в резиновых сапогах до колен, тащиться по раздолбанной грузовиками проселочной дороге. А потом в облепленных грязью сапогах, идти по обочине асфальтированной, но очень узкой дороги еще полтора километра. Проезжающие мимо машины брызгали грязью из-под колес. Так и шла пешочком до Дома быта, где она работала маникюршей, и никто не догадывался подвезти молодую женщину.
В центре поселка в недавнем советском прошлом построили несколько трехэтажных благоустроенных домов, магазины, Дом культуры…и строило их родное Сашкино ПМК. Но Сашке, как холостяку квартиры не полагалось. В начале перестройки там же заложили фундамент трехэтажки, но даже на нулевом цикле расписали, кто получит квартиры. В список попали, как всегда, кроме очередников «блатные». Но Сашка в этот список не попал.
Когда Сашка зашёл в кабинет к начальнику ПМК Целинкову, то услышал от него старые речи о скудном финансирование, про то, как долго ждут другие. Но узнал он, что в духе гласности и перестройки рабочие их ПМК могут взять кредиты по 5 000 рублей на 10 лет в Сбербанке под 3% годовых. Ничего ему не сказал начальник, что, кроме нескольких рабочих, кредиты взяли разные « зам.» и « зав.» и другие большие люди. Но заверил, что тем, которые возьмут кредит, ПМК построит дома-котеджи с удобствами не хуже городских. И прибавил:
- Белкин, Попов, Федосеев,- взяли кредиты потому, что здесь жить думают. А ты, небось, со своей городской тоже в город собрался?
-Нет, Петрович, никуда я не собрался,- отвечал Сашка,- но деньги-5 000, где их взять?
-Подумай хорошо, как бы жалеть не пришлось. За воротник закладывать деньги находятся?- нахмурился Целинков.
-Я же теперь человек семейный, я с этим покончил,- и он выразительно пощелкал себя по горлу.
-Тем более расплатишься, не спеша. В доме будет четыре комнаты, ванна, туалет. У каждого дома еще участки в 8 соток, баня и гараж.
-Да куда мне, Петрович, четыре комнаты, у нас и детей пока нет. Нам бы встать в очередь на квартиру в трехэтажки.
-Долго ждать придется, - мрачно промолвил Целинков.
- 2 –
После Сашка не раз и не два вспоминал тот разговор. Ведь само счастье в руки шло, а он его упустил. Через три года деньги обесценивались ежедневно. Телогрейка стоила эти самые- 5 000.
Те, кто взяли кредиты, расплатились в один месяц, хотя и зарплаты задерживали, и цены в магазинах поднимались выше всяких пределов. Люди ругали, на чем свет стоит того, кто хотел лечь на рельсы, если цены поднимутся, но, к сожалению, на рельсы не лег. Но те несколько человек, которые взяли кредиты, радовались обвалу рубля. Каменщик Василий Попов пил за здоровье своего мордастого тезки в правительстве и за кремлевских реформаторов, не зная, какие беды его ждут. Не ведал он, что через несколько лет морозным туманным утром привезут из областного центра в обшитом красным ситцем гробу груз-200, то, что осталось от его старшего сына Пети. Это был первый гроб, который привезли из Чечни в Ивановку, но не последний.
Не зная о грядущих потрясениях, жители Ивановки наблюдали, как быстро строились дома у «кредитников» и как медленно поднималась вверх будущая трехэтажка. Когда через год «кредитники» въехали в свои просторные дома, стройку трехэтажки «заморозили». Останови-лось строительство больницы, бросили недостроенный детский сад. Бригады строителей отправились на заработки на Север.
Сашка на Север не поехал, так как вдали от дома с шуршащими в кармане деньгами, ему непременно надо было выпить. Лена прятала от мужа деньги то в носок, то в книгу, но если у Сашки душа загорится, то найдет где угодно. У него словно нюх на деньги, только использовал он эти способности не часто. Обычно у Сашки в кармане «сиверко». Если подкалымит где-нибудь деньжат, то не булку хлеба и килограмм макарон купит, а сразу бежит к соседу Виктору. Когда сократили Виктора на работе, так он стал самогон гнать и зажил не то, чтобы припеваючи, но и не бедно. А потом Сашка с бутылью самогона торопится к другому соседу – Олегу Фёдоровичу, бывшему художнику, который больше не писал красивенькие пейзажи, потому что рука его тряслась. Болезнь Паркинсона – так сказал врач – неизлечима. Увидев его высокую, сутулую фигуру, рябое, хмурое лицо, сердобольные соседки, жалея, находили на закусь соленый огурчик и корочку хлеба. Журили его, зная, что без толку:
- Ты бросил бы пить, деньги зря не палил бы, а то и хлеба не на что купить.
- Теперь всё - равно…. Пропали таланты, жизнь к закату, нечего ждать, - отвечал он, отмахиваясь покалеченной в пьяной драке правой рукой.
Рано женившись, он знал лишь одну фразу своей жены:
- Надо купить, чтоб как у людей…Ты бы подхалтурил.
Олег писал сентиментальные пейзажи на потребу мещанским вкусам, рисовал зайчи-ков в детских садах, оформлял Доски передовиков…. Пахал без продыху ради ковров, хрусталя, шуб для двойняшек-дочек и разнаряженной жены. Ради денег на сберкнижке. Тоску о творчестве, о работе не на заказ, а по вдохновению топил в самогоне. В пьяной драке покалечили правую руку. Но он–то был левша и писал слащавые закаты и кудрявые березки левой рукой. И пил, беспробудно пил. Жена продала дом, помогла дочери и зятю купить ипотечную квартиру в областном центре, там и осталась внука нянчить. Другая дочь за бизнесмена вышла. Фёдорович еле высудил у жены часть денег от продажи дома. На эти гроши и купил крошечную квартиру в доме без удобств.
Фёдорович гостеприимно встречал всякого, кто нес бутылку и готов был распить ее с хозяином. Просидев вечер за приятными разговорами, кто, когда и сколько выпил, Сашка возвращался к своей благоверной. Когда он шел под хмельком домой, то качался сильнее, чем его шатало на самом деле и орал песни, чтобы показать, как он хорошо погулял сегодня. Только такие посиделки он устраивал не часто, и жена до поры до времени терпела мужнины привычки.
Дремлет укутанная снегами Ивановка, повисли дома на ниточках дымов. Сугробы искрятся под ярким зимним солнцем. Идет по дороге Лена, любуется распушенными инеем березовыми косицами. Думает, что хорошо если бы сюда иностранцев возили сибирскими красотами любоваться, то ей было бы кому маникюр делать. А то ходят к ней лишь важные дамы из администрации, судья да
- 3 –
несколько продавщиц. Заработки совсем никакие, а у Сашки тоже на стройке работы нет. Пока их бригада суд ремонтирует, а что будет дальше - неизвестно. Грустно ей, что среди суровой красоты безрадостно протекают ее дни.
По утрам Сашка шел на растворный узел, но раствора требовалось 2-3 замеса, так как строи-тели ремонтировали здание суда, а строительство трехэтажки практически прекратилось. Всю смену он слушал житейские истории, которые ему рассказывала бабка Райка, раскуривая «Приму». Бабка Райка числилась разнорабочей, носила зимой телогрейку, а летом мужской пиджак поверх заношенного платья. В начале осени она изхаживала многие километры по светлым березовым лесам и собирала полные ведра костянки. Ягоду бабка Райка продавала и шла в гости к Федоровичу, где иногда самогон рукавом закусывали, но сколько баек-то друг другу рассказывали. Сашка, жалея старуху, делал замесы сам, оставляя бабке Райке самую легкую работу – включать вращающийся барабан, который после опрокидывался, наполняя поддон цементом. Зная Сашкин добрый характер, сын бабки Райки - Степан приносил ему, конечно не бесплатно, хорошие куски говядины из цеха заготконторы, где он работал рубщиком мяса. Степан, хотя и имел двух дочурок и жену, пил по-черному. Скотину забивали так, словно приблизился конец света. Степан работал от зори до зари, и
неизменно с работы тащил сумку с мясом, которое немедленно менял на самогон.
Когда Лена говорила:
- Брось пить.
Сашка ей, с досадой отвечал:
- Да разве я пью, так, балуюсь иногда. Ты посмотри, как Степка пьет. Вот он по-настоящему пьет.
Зарплату Сашке задерживали, да и когда выдадут, не очень-то пошикуешь на такие деньги. Лишь бы концы с концами свести. Лена посылала Сашку подхалтурить:
- Сходи кому-нибудь дрова поколи или поплотничай в выходные. Накалымишь и тебе же новые ботинки купим. Да и мне к лету новый плащ нужен.
- Вот еще буду я в выходные вкалывать! Что и отдохнуть нельзя после трудовой недели? - возмущался Сашка.
В свой законный выходной Сашка валялся на диване перед черно-белым телевизором и смот-рел подряд мультики, бразильские сериалы, концерты... Только про политику не смотрел, на выборы не ходил, а говорил так:
- Того поставят, кого им нужно, - и показывал пальцем в потолок, не объясняя, кому «им», а ясно давая понять, что под словом подразумевает еще больших начальников, чем те, кого выбирают.
Лена не соглашалась:
- Ротозеи вы: хоть ты, хоть Фёдорович, хоть пьянчужка Степа и его мамочка преподобная бабка Райка. Газет не читаете, ни во что не вникаете.
А я в бизнесмены подамся, - весело заявлял Сашка, - буду из города жвачку возить и прода-вать. Вон Пимшин открыл в центре ларек, сигаретами, пивом, жвачкой торгует и богатеет прямо на глазах. Раньше на велосипеде ездил, а теперь «девятку» купил. А там, гляди, и покруче машину купит.
- Полно тебе болтать, бизнесмен еще выискался. Пусти вашу компанию к ящикам с пивом, так пустыми бутылками дорогу можно будет мостить. Участок дачный есть, а там одна картошка растет, потому что колодца нет, поливать нечем.
- Так место такое – вода глубоко, не докопаешь до нее, - возразил Сашка.
-А у других место не такое? А у других вода близко? – возмутилась Лена, - вырастили малину и смородину, овощи разные…
- Но ведь не все, - перебил ее Сашка, - кто-то только картошку садит на дачах.
- Конечно, такие, как Матвеевы, только картошку выращивают на даче, потому, что у них дом на земле, около дома и вишни, и малина, и морковка – петрушка всякая. А еще пригон полный скотины и птицы. Это при нынешних ценах на комбикорм. А потому, что люди о будущем думают, а не одним днем живут. А ты вспомни, что я договорилась, чтобы тебе участок под сад выделили. Пришла ко мне маникюр делать Зинаида Андреевна, а я к ней так ласково, чтобы слово за тебя
- 4 -
замолвила, когда землю делили. А после того, пошли другие времена – землю даром не раздавали. Как это только мы успели землю под дачу получить? Повезло. А когда ты один жил, что тебе ничего не нужно было?
- А много ли мне одному надо? День прожил и ладно,- отвечал Сашка, - картошки хватит, до весны доживем.
- Вот и перебиваемся с хлеба на квас. Не обновкой себя порадовать, не съездить сестру навес-тить,- досадовала Лена.
- А кто тебя держит? У тебя отпуск скоро. Вот и навести сестру,- беззаботно произнес Сашка.
Доработать до отпуска Лене не удалось. Дом быта приватизировали и открыли в нем магазин, который торговал китайскими и турецкими шмотками. Кроме Лены без работы остались швеи, обувщики и парикмахеры. Лена уехала в город к сестре и не вернулась.
Сашка с горя пил две недели. Но Александр Петрович Целинков простил своего работника и не уволил за прогулы. Потому что и так две бригады из пяти «отдыхали» в неоплачиваемом отпуске. Когда Целинков открыл свой первый магазин «Хозяйственный», где помимо прочего широко продавались строительные материалы, то Сашку он принял в свой магазин грузчиком. На федеральной трассе, ведущий к Тюмени Целинков открыл магазин, где торговали продуктами, вино - водочными и другими колониальными товарами. Сашка пошел туда работать охранником. Но долго и здесь не задержался, а вернулся в родное ПМК.
- Петровича я уважаю, но бросаться на нож за чужое добро. Да что нож, приедут мордоворо-ты со стволами... На что мне их разборки?
ПМК возглавил Валерий Эвальдович Шварц, про которого говорили: « хозяйственный му-жик». В этом убедились вскоре, изумляясь размерам дома, который строил для себя любимого новый начальник ПМК. Кроме того, приусадебный участок, обнесенный сплошным тесовым забором, говорил о необъятных аппетитах хозяина. Главное, что двухметровые доски забора, пригнанные так плотно друг к другу, не давали возможности посмотреть любопытным глазам, какая жизнь идет на огромной территории. А жизнь там шла, в общем-то, не нищенская. В день рождения хозяина к огромным воротам съезжались дорогие иномарки. Акционерное общество «ПМК Ивановское» отправляло три бригады на стройки Севера, а две бригады трудились в близлежащих селах и в самой Ивановке. Работ у бригад было не много, в основном ремонт помещений. Зарплаты тоже ниже, чем у «северян». Кое-как достроили трехэтажный дом в центре Ивановки. Когда его заселяли, то пригласили киношников с местного телевидения, репортеров газет, но никто не сказал, сколько лет строилась трехэтажка. Тем более умолчали о том, что государственное жилье больше строиться не будет. А призвали взять кредиты, но не те, под 3% сбербанковские, а под 13% и более в коммерческих банках. Да и суммы предлагали в сотни тысяч и на 20 лет. При тех зарплатах, что получал Сашка ему не 20 лет, а 200 расплачиваться бы пришлось. Но Сашка не унывал, не уезжал на Север, а по липкой весенней грязи строил с родной бригадой стадион.
Президент очень спортивный стал во главе страны, и местные власти в духе времени решили построить вместо спортплощадки настоящий стадион, хоть без крыши, зато с внушительными трибунами, чтобы проводить футбольные матчи между Ивановкой, Петровкой и Верхними Китайлами.
Трудно жить одному холостому мужику. И, когда молодой яркой зеленью оделась роща на окраине поселка, Сашка привез из города Нину. Всего несколько раз ездил Сашка в город за металлоконструкциями, а вот какую красотулю отхватил. Золотистые кудри спадали на узкие плечи, а подведённые синим карандашом задумчивые глаза одаривали вниманьем недостойного раба. Этот величавый взгляд, как у древнерусской княжны, очаровывал мужчин и вызывал неприязнь женщин. Красавица предпочитала любой одежде джинсы, тонкий свитерок и модные кроссовки, которые только подчеркивали её стройную фигуру.
Нина вовсе не собиралась где-то работать. Она спала до обеда, потом целый час красила рес-ницы, глядя на себя в маленькое зеркальце. В полдень она шла по пустынной улице в магазин за хлебом, тушенкой и дорогими сигаретами, так как других она не курила. Нина готовила нехитрый
- 5 -
обед к тому часу, когда Сашка приходил с работы. Даже однообразие обедов и завтраков не мешало ему восхищаться женой.
- Красивая, как актриса! Таких в кино только и видел, - говорил с нежностью о жене Сашка, прощая ей неумелую стряпню.
Лето одарило ясными теплыми днями. Ночью шуршали дожди, а утром мир представал, свер-кая невысохшими каплями, звеня трелями птиц. Сашка, впервые за много лет, не взял компенсацию за отпуск, а решил отгулять его полностью. Вдвоем они шли за околицу поселка, по заросшим душистой кашкой полям, мимо остовов разрушенных ферм в светлый березовый лес. Переходя из одного колка в другой, они подходили к федеральной трассе, смотрели на проносящиеся мимо иномарки и фуры. Любовались на поток машин недолго, словно это другая жизнь рисковая, стремительная, а иногда и богатая проплывала мимо. Осторожно переходили звенящую, отливающую на солнце вороной сталью струну федеральной трассы. Около автозаправки стояли несколько женщин, продавая спелую ягоду в пластмассовых ведрах. Но Сашка с Ниной шли дальше, пробирались сквозь заросли осинника, огибая стороной развалины асфальтного завода. Тут на опушке колка краснела земляника так густо, что можно было лежа в траве обрывать без конца истекающие соком ягоды и есть сколько душе угодно. Собирали ягоды не спеша, наслаждаясь негой земляничной поляны, цветущими окрест желтыми, розовыми и лиловыми полевыми цветами. Набрав ягод, искали подберезовики, волнушки, радовались молодому боровику, возвращались в осинник за лисичками. И только под вечер, когда заходящее солнце красит дома и деревья в рыжеватые тона, с полными ведрами лесных даров возвращались домой.
Дома Нина садилась перебирать лесную ягоду, а Сашка, принеся колодезной, чистой воды, мыл грибы в оцинкованной ванне и жарил на большой сковородке. Оставшиеся грибы, как заправский повар, ошпаривал кипятком, укладывал с укропом в банки и заливал маринадом. Солить грибы его научила мать, и он готовил соления тщательно, чтобы в морозы чарочку закусить не каким-то покупным, а своим хрустящим, аппетитным грибочком. Мутно-коричневая вода из ближайшей колонки не годилась, а только из колодца, до которого потопать немало надо. Тем временем Нина ставила на плиту таз и высыпала ягоды в густой сахарный сироп. Кухня и комната наполнялись ароматом земляники. Нина шла с двухлитровой банкой к Матвеевым. Вечерело, на лавочках судачили старухи о том, что вырезали под корень огромное колхозное стадо. Но Нина заранее договаривалась, что будет брать каждый вечер по два литра, и потому несла домой теплое парное молоко. Темнело, зажигали лампочку без абажура, ели жареные грибы с черным хлебом, пили молоко со свежей ягодой. Слушали старенький кассетный магнитофон, который пел непонятно о чем голосом американской поп-звезды. Сашке нравился ее нежный голосок и пахнущие земляникой руки его Нинульки, которые гладили его взъерошенные волосы…
Так прошли безмятежно две недели, и Сашку вызвали из отпуска на «размороженную» стройку больницы. Нина одна по ягоды не ходила, скучала, курила, смотрела черно-белый телевизор или читала гороскоп.
- Ничего,- говорил Сашка, - стройку «разморозили», денежку заработаю, цветной телевизор куплю.
Настала осень, дождями размыло дорогу. Нина нехотя ходила в магазин за продуктами и жа-ловалась на скуку. Старенький телевизор показывал всего две программы, а потом и вовсе потух его блеклый экран. Вечерами в полутемной комнате не о чем было говорить, Сашка зачастил в веселую компанию Федоровича. От этих посещений быстро таяли деньги, а вместе с ними растаяли надежды на цветной телевизор.
В светлый христовый праздник Покров выпал снег. В Бога Сашка не верил, но верил в приметы, что покровский снег не растает. Улицы, принарядившись в снежок, стали как бы просторнее, повеселели лица прохожих. Отрадно идти не по липкой грязи, а по твёрдому, сверкающему под солнцем насту.
Сашка на детских саночках отвез свой телевизор «Горизонт» Славке Рослякову, который на дому чинил разную бытовую технику, заменив аналогичную мастерскую закрытого в начале
- 6 -
перестройки Дома быта. Но после ремонта телевизор проработал две недели, и снова его экран потух. Мир не без добрых людей, и кореш Пашка предложил купить у него за два тетрапака самогона черно-белый, старый телевизор «Кварц». Но и «Кварц» шел не больше месяца. На счастье соседка Зина решила переехать к своей сестре. Везти барахло себе дороже, и Зина сбагрила Сашке тоже черно-белый «Каскад». Этот телевизор пришлось дважды возить к Славке Рослякову, который авторитетно заявил:
- У «Каскада» кинескоп хороший, я тут конденсатор заменил, прозвонил схему – работать будет.
На этом телевизионные мучения Сашки кончались. «Каскад» показывал положенные ему две программы. А в углу стояли друг на друге два неработающих телевизора. Сашка их не торопился выбрасывать:
- Вдруг какие-нибудь детали понадобятся. Сейчас радиоламп, какие там стоят, днем с огнем не найти.
- Фу, собрал старье,- надувала недовольно губки Ниночка.
Однажды высказал то, что давно зрело в его душе:
-Уедем в город, там и зарплаты больше, и кино, и магазины, и людей, и машин….Там тебе не будет скучно.
- А жить где? Там сестра с мужем и двумя детьми, брат холостой и мама. Да еще мы свалимся им на голову. Подумай сам, что это будет? - отвечала сердито Нина,- мы на очереди стояли на получение жилья. И очередь была двести пятая, а потом началась перестройка, и квартиры никому не дают. На Луне что ли живешь?
- Да много ли нам места надо, как нибудь поместимся, - отвечал ей Сашка.
- Так квартира ведь не резиновая, она панельная и, чтобы ее увеличить, ой какие деньги нуж-ны. А мы даже цветной телевизор купить не можем.
- Это потому, что ты не работаешь, - впервые попрекнул её Сашка.
- А где тут работать? Доярки в уборщицы переквалифицировались. Даже и дешевой, грязну-щей работы нет. В ларьке продавщицы на хозяина за гроши работают. Разве для меня работа? Я секретаршей на заводе работала, курсы делопроизводителей оканчивала. Потом из нашего завода развлекательный комплекс сделали, станки резали и, как металлолом, за границу продавали. А в бывших цехах игорные залы открыли. Но кто-то там руки погрел. Вот умеют жить, делать деньги. И не женское это дело – деньги зарабатывать. А поехал бы ты на Север, привез бы деньжат,- не сказала, а пропела нежно Ниночка.
И Сашка перешел в другую бригаду и уехал на Север. А когда вернулся, хоть и не разбогатев, а просто заработав неплохо, то не нашел Ниночку. В тот же день поехал в город, но вернулся один.
Прошло еще два года. Сашка больше не ездил на Север. Говорил он так:
- А много ли мне надо?
Рядом с его домом открыли киоск, где торговали хлебом, колбасой, пивом, мылом, чойсами - то есть почти всем, что требовалось в его холостяцкой жизни.
Но в конце лета, когда рваные тучи опустились ниже и шли по-осеннему холодные дожди, снова развезло так и не заасфальтированную за годы реформ дорогу. А Сашка привез-таки и города новую жену – Тому. Она не умела так быстро и убедительно говорить, как Лена. Она не поражала красотой, как Ниночка. Но зато по утрам пекла пышные оладьи, а долгими осенними вечерами вязала мужу свитер. Захотела Тома покупать у соседок молоко. Но Забродины свою корову сдали на мясо, а Матвеевы продавали молоко трем семьям. А больше никто в округе коров давно не держал, так как комбикорм подорожал, и сено заготовить, и вывезти стало сложно. Пришлось в киоске покупать пакетное молоко.
Когда выдали зарплату, Сашка, удивляясь своей щедрости, сказал Томе:
- Давай тебе золотое кольцо купим.
- У тебя на него и денег не хватит, да и не нужно оно, а нужно шторы купить, чтобы соседи в окна не пялились, - отвечала Тома.
- 7 –
В воскресенье они пошли в центральный универмаг. Купили шелковые шторы золотисто – желтые на два окна в комнате, пестрые короткие шторки на кухонное окно. Ситца облюбовали для занавески в дверной проем из коридора в комнату. А еще в посудном отделе прикупили кастрюлю с розовыми цветами на голубой эмали. Шли домой, довольные покупками, Сашка около универмага выпил бутылочку пива, ничего крепче и не хотелось. Всю дорогу Тома улыбалась и приговаривала:
- Как теперь до получки доживем? Ой, боюсь, что голодные насидимся.
- Не робей, один раз живем, картошка наросла – не пропадем, - подбадривал ее Сашка.
Молоко, правда, Тома перестала покупать, варила овощные супчики без мяса, подкапывали молодую картошку. Зато бедное холостятское жилье как бы принарядилось, от золотистых штор на окнах, словно теплее стало. Зашла старушечка, соседка баба Люба, сказала:
- Ну, теперь ты, Сашка, живешь, есть хозяйка в доме.
Да порадоваться уютом не дали, принесли платежки из ЖЭКа с громадными долгами.
- Ты что же не сказал, что долги у тебя такие? – возмутилась Тома, - мы бы ничего и не поку-пали.
- Не шуми, как – нибудь прорвемся, один раз живем, а с долгами расплатимся постепенно.
Шли затяжные, долгие дожди, не давая земле просохнуть, а людям начать копать картошку. То ли батюшка в новой, только что построенной церкви усердно молился, то ли кончилась на небе вода, а низкие сплошные тучи расступились, и засветилась небесная лазурь.
Картошку копали в воскресенье. Свой «дачный» участок Сашка давно по дешевке продал, картошку сажал в бурьянах, у заброшенной фермы, которую до основанья растащили на фундамент коммерсанты – чеченцы, построившие добротные дома в переулке. Кругом его картофельного участка выше человеческого роста вымахала конопля. Летом от нее шел дурманящий сладкий запах, так что порой кружилась голова. Тут проходила полузаросшая проселочная дорога, но мало кто отваживался ходить по ней. А вдруг столкнешься с любителями зелья? Или еще какой лихой человек спрячется в конопле. Осенью стебли конопли превращались в безжизненный бурьян, который распылял бесчисленные семена. Сашка копал картошку, а Тома выбирала клубни из куста и бросала в ведро. Недалеко виднелся еще один участок картошки, никто ее почему-то не копал. Над полем, над ближним колком плыли величественные, крутобокие облака. Издалека доносился шум и нестройные крики. Это на том стадионе, что когда – то строил Сашка с товарищами по бригаде, проходил футбольный матч. Односельчане криками поддержива-ли свою команду. Картошка не удалась, ее все лето нещадно поедал колорадский жук. Сашка по заброшенной дороге в алюминиевой фляге притащил воды, развел отраву и разбрызгал по картошке. Чуть сам тем средством против жука не укоротил свою жизнь, а жуку хоть бы что. Купил в другом киоске ампулы и снова распылил яд. Но жук всё-равно сильно попортил картошку. Кормилица – картошечка наросла мелкая, поврежденная жуком. Сашка вздыхал:
- Как зимовать будем? Картошки до весны не хватит. У меня в позапрошлом году на этом участке такая крупная картошка росла. Тут ферма рядом была, тут не земля, а сплошной навоз. Потому и конопля такая дура вымахала. А в прошлом году жук напал. Говорят, что его диверсанты через казахскую границу в алюминиевых бочках провезли и в нашей области выпустили.
- Это зачем же? – удивлялась Тома, - смысл-то какой?
- А в том и смысл, чтобы люди голодали. Ведь картошка для нас – главный продукт. Без картошки не прозимуешь.
- Всюду аварии, в Москве взрывы, тоже, видно, диверсии, - говорила Тома.
- Москва далеко, а ты по переулку, где чеченцы живут, не ходи. Злые они, запросто ударить могут или собаку натравить.
- Да мне и некуда идти тем переулком. Киоск у нас рядом, а в центр я по Березовой хожу,- ответила она.
Полные мешки картошки Сашка спрятал среди высоких стеблей конопли.
- 8 -
Хотели вывезти на другой день, но на другой день пошел противный мелкий дождь, и старая дорога расплылась непролазной грязью. Ванька отказался ехать туда на стареньком ГАЗ- 53. Но Сашка договорился с Геной, который за сумасшедшие деньги на «Беларуси» с прицепом вывез картошку ему и еще двум бедолагам, посадившим картошку среди зарослей конопли.
Картошку рассыпали по полу и так сушили. Но дожди продолжались, грунтовые воды залили погреба. Сашка спешно один выкопал погреб во дворе сестры. Творило погреба поднял на метр над землей, обшил досками лаз в погреб изнутри и снаружи, засыпал между досок землю. Погреб получился не глубокий, но теплый, а, главное, сухой.
Как-то, проходя мимо дома «кредитника» Белкина, Тома сказала:
- Я бы в таком маленьком доме пожила бы, погляди, красивый, как игрушка, ворота разри-сованы, а за домом сад – огород.
- Ничего себе «маленький»! Да в нем четыре комнаты, а еще ванна и туалет. Тоже сказанула «маленький». Такой дом полмиллиона стоит. Нам его ни в жизнь не купить, - сердился Сашка.
- А жалко, - разочаровано произносила Тома.
Через неделю отмечал Шварц свой день рождения. Снова съехались к воротам иномарки, гремела музыка, привезенные из города певцы пели гостям, во дворе туда- сюда сновали люди. И нельзя было даже одним глазом посмотреть на развеселую жизнь, которая шумит за высоким сплошным забором. Сашка крепко выпил, не отстала от него и Тома, пропустив пару рюмок самогону. Хотелось праздника, пошли в осенний лес, ласково светило ясное солнышко. Услышав музыку, Сашка и Тома подошли к длинному забору Шварца. Со стороны леса около этого забора стояла маленькая скамеечка, они сели на нее и не запели, а заорали, взревели: « Что стоишь, качаясь тонкая рябина..» Вот вам, у вас праздник, а у нас вдвойне праздник. И так орали до хрипоты, пока музыка во дворе не стихла, и какие-то люди не стали о чем-то говорить. А когда поняли, что их услышали, еще проорали для порядка про Хаз – Булата и про « Эх, мороз, мороз не морозь меня…». А потом они, довольные, словно выполнили большое дело, пошли домой.
Вроде смеясь, сказал Сашка Томе:
- А ты роди мне маленького, я его нянчить буду, - и для достоверности потряс скомканное покрывало.
- Нянька тоже мне нашлась. Взрослый и то замерзнет в комнате, а если маленький, то со-всем застудится - сердито крикнула Тома, - только обещаешь «козел» сделать, а сам ничего не делаешь. Видно сам ты козел. Хоть бы деньги были, купила бы электрический обогреватель. И свет воруем, счетчик не подключен. Дверь открыть страшно, а вдруг там инспектор из Энергосбыта.
- Что – то ты больно сердитая сегодня, мать,– удивился Сашка.
Он и сам не заметил, что стал называть жену не Томка и не Томочка, а коротко и нежно – «мать».
Как – то побранил свою « мать» за однообразную еду:
- Картошка да картошка. Может ты, мать, готовить не умеешь?
- У других сады – огороды, а мы селяне морковку, свеклу, капусту покупаем. Передачу слушаем «Своя земля». А земли у нас - только в цветочных горшках! Поэтому и на мясо не хватает.
- Погоди, мать, возьмем весной у Вальки в аренду часть огорода, насадим всего.
-Ой, ты простодушный, не знаешь, как на чужом огороде сажать, а я эту школу проходи-ла. Работай, посади, поливай, а урожай хозяин соберет, - отвечала ему печально Тома, - нет у нас кола – двора, так нигде и не возьмешь. А люди уцепились за землю, от земли кормятся, только мы бедуем в этой холодной общаге.
- Не печалься, проживем, другие и этого не имеют. Квартиры снимают, по чужим углам живут. Один бомж в проходной ПМК ночует, там же работает – ПМК охраняет, - утешал ее Сашка.
- 9 -
- Да что мне за дело, где бомж ночует, я о себе думаю, как жить и чем тебя завтра кормить. Только вижу, что другие по теплым домам живут, печки топят, огурцов насолили, овощей припасли, а у нас огород лишь герань на окне, и та замерзнет, если так топить будут.
Дни катились незаметно. Белым снегом принарядилась земля, прикрыв помойку напротив Сашкиных окон. Между двух берез во дворе на веревке ветер раскачивал заледеневшие простыни. До ближайшего ларька сбегала за хлебом соседка и принесла известие, что сгорел от водки сын бабки Райки – Степа. Сашка копал ему могилу, получил за то метр вафельного полотенца и тетрапак самогона, постоял над небольшим холмиком на сельском кладбище. Не крест, не памятник, а только скромный веночек из искусственных цветов украшал последний приют горького пьяницы Степки. Выпил Сашка на небогатых поминках, потом три дня поил всех подряд «за упокой», объясняя свое рвение:
- Друг он мне был, сколько мы с ним попили, пухом ему земля….
Бывшая жена Степки, которая жила на другом конце поселка с детьми в доме своих родите-лей, и похлопотала, чтоб как – нибудь проводить в последний путь непутевого отца своих детей.
Бабка Райка, брошенная невесткой, доживала свои последние дни в нетопленной, непри-бранной избе. Она лежала на кровати под рваным одеялом и жевала хлеб, потому что приготовить супчик у нее не хватало сил.
У Сашки свет за неуплату отключили, но он призвал кореша - Виктора. Тот, не трогая опломбированный счетчик, какими – то путями, из коридора подсоединил ему свет. Но беда не ходит одна, стала плохо греть батарея. Сашку повесткой вызывали в суд за то, что не оплачивает квитанции ЖЭКа, а он доказывал, что и платить не за что, так как в подъезде окна выбиты, дверь на соплях болтается, туалет - на улице, а топят так, что околеть можно.
Только Томка легла в больницу, а уже соседка донесла лихую весть, что Томка не простыла, а хочет избавиться от ребенка, который продолжил бы его, Сашкин, сибирский крестьянский род. К жене Сашку в больнице не пустили, но сердобольная санитарочка утешила, что операция прошла успешно, а отпустят ее домой завтра после обхода врача. Сашка только в последнее время, замечая седину в своей буйной голове, осознал очень остро, как он хочет, чтобы кто – то, не важно, мальчик или девочка, называл его «папка»….
Валя вышла из дома, посмотреть на кого брешет Жулик и увидела упавшего в сугроб лицом брата. Сашка редко ходил к сестре, осуждал ее мужа, ругал за двойки дочек, учил жить, приводя себя в пример. Поэтому его и не ждали и не приглашали. Вдвоем с мужем они затащили мертвецки пьяного Сашку в дом, растерли спиртом. Хорошо, что на голос Жулика сразу вышла, как Бог в спину толкнул, а то быть бы Сашке инвалидом или совсем погибнуть. С горем только ночь ночевать, а после не так жжет душу, не перехватывает железом горло. Еще день Валя поила брата самогоном, говорила с ним, как с младшим, жалела, хвалила, понимала. Говорила:
- Да не бери в голову… все перемелется…ты – молодец…не мы такие, а жизнь такая…-говорила спокойно, доброжелательно, и от этого голоса, домашнего уюта, чарки на столе, пустяковых ссор девочек – погодков мучительные переживания уходили.
Дома он даже не поколотил грустную, бледную свою жену. Видел, что украдкой она выти-рает слезы, роняет из рук то ложку, то солонку, понуро смотрит на просыпавшуюся соль. Только спросил:
- А ты вообще - то любишь меня?
- Где – то читала или слышала я такую фразу, что если бедность входит в двери, то любовь выдувает в окно, - тихо сказала Тома.
- А ты бы не слушала чужих глупостей, своим умом бы жила. Почему не захотела родить мне хоть сына, хоть дочку? Почему другим жены, как жены, а мне непонятно что.
Сашка пошел к Федоровичу обмывать свое горе, а Тома растерянно вытирала слезы ситце-вой занавеской.
Не удивился Сашка, когда, придя с работы, не нашел ни своей Томы, ни шелковых штор на окнах.
- 10 –
- Ну и катись,- с досадой сказал он в пространство, - а шторы – то на мою зарплату купле-ны, ну да не жаль, пусть радуется им, а я снова холостой – свободный, пойду Федоровича навещу.
Достал из-за шкафа заначку – смятую купюру и отправился по знакомому адресу. Поздно вечером, не то что бы пьяный, а так «под шафе», Сашка думал о жизни: «Был бы у меня дом, как у Шварца, спутниковая антенна – тарелка на крыше, то ни одна бы не ушла. Сидели бы, хоть та, хоть эта и в глаза заглядывали, не хочу ли я чего». И никак не мог додумать, какую же из своих жен он хотел бы вернуть. А сосед как назло включал одну и ту же щемящую мелодию: « А белый лебедь на пруду качает павшую звезду…». В груди что – то сживалось от боли, потому что дальше шли слова из красивой сказки: « Я куплю тебе дом…»