Как бреются японские мужчины

Аркадий Саранча
                Небольшая вибрация и топот в коридоре заставили меня отвлечься от своих мыслей. За месяц работы на джигере я начал привыкать  к новым звукам и запахам. Их было множество.  Камбуз источал ароматы изысканных восточных специй, по коридору благоухали «флюиды» развешенной здесь матросской робы, а мостик отличался утончённой атмосферой дорогого табака, который распространял вечно курящий синдо.  За дверью  послышались шаги – громкие и несколько вкрадчивые. Первые резкие и отчётливые – точно бесноватого радиста Ямомото, вторые более мягкие – моего приятеля моториста Токео. Я сдружился  с ним с cамого начала рейса и  мне нравилось  наше общение.  Ямомото уже прошаркал мимо, а Токео как раз проходил напротив моей двери, когда я, схватив его за плечо,  затащил к себе в каюту.  Теперь, сидя на стуле, он вначале ошарашенно заморгал, а потом вопросительно посмотрел на меня. Общались мы на смешанном  англо-русско-японском языке. Трудно назвать это местным эсперанто, но что-то в этом было.

- Would you like vodka? – я внимательно посмотрел на своего гостя.
-No!No! – японец в знак протеста отчаянно замахал руками.
-Ответ неверный – я аккуратно налил ему полстакана из купленной мною в порту Ситигахама  красивой бутылки «Smirnoff»и чуть привстал. Каюты на японских судах небольшие под стать хозяевам, но Токео  уже знал, что с русскими офицерами пьют стоя и, повинуясь судьбе, поднялся на ноги.
-Ну-с, motorman, вздрогнем! – улыбнулся я своему приятелю.
-О.К. – оскалился японец.
«Настоящий самурай, - подумал я, - через минуту надо быть на вахте, а пить не боится! Опять  перед стармехом придётся отмазывать». Нас связывало давнее общение – за три месяца я особенно сошёлся с этим молодым парнем. Он был открытым и словоохотливым в отличие от других своих соотечественников  на судне. Общаться мы стали практически сразу, остальные же  присматривались ко мне долго и исподлобья. У некоторых из них я не раз замечал недобрые взгляды, ох и недобрые.

                Однако, это меня  не смущало так как собственно новостью не являлось. Это при первом посещении Ситигахамы и Токио я удивлялся, почему  меня принципиально не замечают продавцы в супермаркетах и на улицах  как-то странно смотрят прохожие. Потом, пообщавшись с японцами поближе,  я  понял, в чём суть дела, и откуда природа неприязни, которую они испытывают к нам, русским. Проблема, конечно же, была  в островах – в тех самых курильских островах, которые мы у них забрали после Победы. Наивно пытаясь разубедить их, я говорил о давней русско-японской войне ещё при батюшке-царе, когда Россия, как проигравшая сторона,  отдала Японии Порт-Артур и южную часть Сахалина, а позже  Советский Союз, по окончанию уже другой войны забрал острова на правах победителя.  На мой взгляд, всё это предельно честно. Однако  мои увещевания оказались  напрасными – хмурые желтолицые собеседники не понимали меня и упрямо твердили, что обе Курильских гряды их собственность. Да ладно когда об этом бы только говорили морские трудяги – рыбаки, но я сам видел  как престарелая-переводчица из Токио при упоминании этой темы  за секунду из старушки божьего одуванчика превратилась в свирепую Мегеру, готовую вцепиться в мои космы. А поначалу Очимира-сан была такой милой… Вот такие непростые дела.
-Будь здоров, comrade! – я вторично чокнулся с Токео, успев опять  наполнить стаканы. Они, к слову сказать, были замечательными – чуть меньше гранёных.
-Cheers! – пафосно гаркнул моторист и быстрым движением  влил в себя водку.

                По сути это был кульминационный момент встречи, так как моего  оппонента хватало только на два тоста, после которых он картинно опрокидывался назад, опадая как озимые и впечатавшись  спиной в каютную переборку, с открытым ртом  замирал в позе человека застреленного в затылок.  Водка с российской фамилией действовала безотказно, и Токео отключался минимум на полчаса.  Очнувшись, он обычно спрашивал, давно ли он тут спит и сразу убегал на вахту. Вечером того же дня я обычно шёл в каюту старшего механика замаливать грехи своего приятеля.
Стармех – низкорослый спортивный японец выслушивал мою просьбу и, немного подумав,  обещал не наказывать  нерадивого подчинённого. После этого мы пили в его в каюте чай и смотрели  бесчисленные фотографии о морских путешествиях и его большой семье. Как-то он показал мне свой снимок на фоне камчатского вулкана Корякский и рассказал, как двадцать лет назад их судно арестовали советские пограничники и завели в Авачинскую  бухту. Особенно ему понравилось, как недалеко от их шхуны стояла на якоре подводная лодка. Таким образом, всё прекрасно разрешалось – и мы общались  от души и Токео оставался невредимым.

На следующее утро меня вызвали на мостик.
-Arkadiy steer 320 degrees! – после приветствия скомандовал синдо.
-OK mister sindo! – я стал за руль и начал разворачивать  шхуну на новый курс.
-Do you see the whale? –  cпросил он.
-Yes I do.  He is near us. – я только увидел на мониторе рыбопоискового эхолота огромную отметку кита.
-He thinks the sheep his mother! – пошутил, улыбнувшись, низкорослый босс.
Этот огромный кит уже ни один день держался рядом с нашей шхуной, с удовольствием пожирая кальмар за которым мы охотились.   Развернувшись, мы пошли на поиск вездесущего моллюска в другой район, прощупывая глубины эхолотом. Промысел на джигере сам по себе очень интересен: по обоим бортам шхуны стационарно закреплены длинные металлические удилища, под каждым из которых располагались катушки с леской. В компьютере на ходовом мостике штурман задавал  программу, и на глубину 80 метров с каждого удилища автоматически травилась леска, утяжалённая небольшим грузилом. На леске закреплены, на отдельных поводках, сверкающие на солнце блестящие блёсна и под ними крючки. Кальмар как настоящий хищник хватает блесну и попадает на крючок. Двадцать таких удочек с каждого борта дают неплохой суточный улов и, главное, то, что весь процесс на палубе происходит без участия человека, а только при нажатии клавиши на  компьютере.  Это очень впечатляло и воплощало в себе живой  образец  технического прогресса.
-Ика  ипай! – нарушил молчание синдо, показывая пальцем на монитор эхолота. В переводе с японского это означает, что кальмара много. Действительно, экран монитора был красным от скопления  моллюска.
-Ика скуси-скуси? – в проёме двери на мостик показалась голова капитана, которого интуиция во-время привела на мостик. В переводе его вопрос означал есть ли кальмар?
-Ика ипай!!! – крикнул в ответ синдо и остановил главный двигатель.
Капитан исчез за дверью, и через пару минут на палубу высыпала вся команда и, распределившись между торчащими грозным забором стационарными удилищами, начала в помощь им  лов обычным народным методом -  закидушками.

                Однако главным впечатлением о японской шхуне для меня осталась её особая и незабываемая аура. Она ощущалась практически везде: на верхней палубе и ходовом мостике, в столовой и каютах. Это ощущение не просто чего-то нового и интригующего, а, скорее, по-азиатски  таинственного и самобытного.  Абсолютно  всё на этом судне вызывало моё удивление и интерес: и то, что старший здесь не капитан, а синдо, и обилие матросов-индонезийцев, делающих всю чёрную работу, и особенная  японская национальная кухня и, конечно же, бесподобный колорит морской жизни экипажа с их буддийской символикой и, порой, опасными традициями.  Неудобством для работы на шхуне  было в небольшом  размере помещений и низко расположенном подволоке. Так, что при моём росте  я  часто задевал головой то за плафоны освещения, то ещё за что-нибудь висящее или торчащее сверху. Лебединой песней не только японского флота, но и всего их общества в целом являются необычные  унитазы. Да-да я не шучу – именно унитазы. Удобные, с подогреваемым сиденьем и оригинальными подлокотниками, на которых расположены многочисленные кнопки электронного управления смывом и другими процессами (например, струя воды с заданной Вами температурой запросто помоет Вам задницу), они вызывают удивление и даже восхищение и превращают у японцев сам процесс из  обычного время препровождения в приятный церемониал.  Впрочем, дело не только в унитазах: всё тут как-то по-особенному и не так как везде.. Даже обычное принятие ванны . Человек по самую шею залезает в глубокую и совершенно небольшую ванну и сидит там целый час. Если уменьшить масштаб и  представить высокую кастрюлю, из которой торчит голова крупной куклы, то примерно так и выглядит в своей судовой ванне  японский рыбак. А как они бреются, держа перед собой в руке  тазик, в котором время от времени поласкают бритвенный станок. Весьма необычно, но не думайте, что это делается только для экономии пресной воды, на которую на судне введён очень жёсткий лимит – так они делают всегда и везде. В общем, загадочная нация.

                У нас на шхуне работало  шесть японцев командного состава, включая самого низкооплачиваемого Токео (4500 долларов США в месяц), один русский (Ваш покорный слуга) и четырнадцать индонезийских матросов. О последних надо сказать особо. Очень сплочённые и дружные, они держались вместе и всегда помогали друг другу. Кроме своего родного они, как правило, знали японский и английский языки. Среди них особо сильным полиглотом был молодой парень Дарьяно. Я называл его Джеймсом Бондом. Мы часто и подолгу беседовали с ним на языковые темы, что было очень  не безынтересно. Например, я выяснил, что слово мама на русском, японском и индонезийском языках звучит совершенно одинаково. К индонезийцам представители страны восходящего солнца относились свысока, а я предпочитал быть на равных. Однажды утром перед вахтой я с опозданием зашёл в столовую, где  все уже завтракали.
-Good morning gjentelmen! – приветствовал я присутствующих.
-Good morning sir! – мощно и в один голос гаркнули мне в ответ четырнадцать лужённых индонезийских глоток.
Японцы вздрогнули и замерли, моментально потеряв причинно-следственную связь и забыв о еде. Озарив салон счастливой улыбкой, я извинился за причинённые неудобства и попросил продолжить завтрак. Вечером ко мне зашёл Токео и, немного выпив, начал  по мотивам утренних событий  пародировать изумлённые лица своих соотечественников. Он изобразил, как привстал, выпучив глаза, капитан, как открыл рот радист Ямомото и перепугался боцман. Нельзя сказать, что он показал мне мастер-класс искусства сатиры, пытаясь высмеять своих товарищей, но в целом мой друг  держался довольно независимо, абсолютно не опасаясь за своё поведение быть наказанным или потерять работу. Разгадка была в том, что морской труд  в Японии среди молодёжи не пользовался никакой популярностью. Заработки по их меркам у рыбаков средние, а отсутствие дома по много месяцев в году было обычной нормой.


                Трюма нашей шхуны постепенно заполнялись  мороженным кальмаром и близилось время перегруза. Переполненные трюма – страшная неприятность для синдо. Это реальная угроза простаивания судна, так как новую продукцию  класть некуда и впустую уходит золотое время промысла. Пусть лучше чуть недогрузить, чем сутки - другие потом ждать опаздывающий транспорт.  Короче, в море  время – деньги. Поэтому перегруз это настоящий силовой рывок для каждого рыбака, когда за короткий срок  надо, забыв об отдыхе,  максимально выложиться, заполняя стропы ледяными блоками кальмара, которые потом краном переносятся из нашего трюма в трюм транспорта-перегрузчика. Работы трюмной бригадой выполняются, как правило, бегом и люди как ошалелые носятся, таская на каждом плече по тяжеленному замёрзшему блоку. В таких работах не участвуют  только синдо и стармех, ибо один командует всеми с  мостика, а второй всё это время находится на вахте в машинном отделении. Так было и в этот раз. Раскрасневшиеся японцы быстро сновали по трюму, стараясь не мешать встречной бегущей веренице людей с тяжёлой ношей на плечах. Индонезийцы от них не отставали. Дарьяно   вывихнул ногу но, хромая, рабочего места не покидал. Мой друг моторист Токео громко ругался с радистом, который оказался  не таким  проворным, как он, и тем самым тормозил других. Обстановка была напряженной, но люди в целом держались. Когда стало совсем невмоготу,  нам в трюм на шкерте спустили упаковку с холодным томатным соком. До сих пор помню его вкус – это был вкус живительной родниковой воды для выбившегося из сил гребца на галерах. Выпив сразу целую пачку, человек широко  расплывался в улыбке, понимая – вот оно счастье. Потом опять началась гонка. Так прошёл целый день и, закончив, мы медленно покидали трюм. Я последним поднимался по трапу, когда мне с мостика по трансляции синдо дал команду перебраться на транспорт и выправить у капитана все документы по отгрузу. От усталости я едва передвигал ноги и с большим трудом преодолел провисший шторм-трап, взбираясь по нему на транспорт.

                Через полчаса  я возвращался назад с подписанными коносаментами. Оба судна находились в жёсткой сцепке швартовых и были на ходу из-за ухудшения погоды. Перебираться по провисшему штормтрапу на карачках, когда под тобой рычащее море это настоящий драйв и адреналин. Я медленно продвигался вперёд, чередуя руки и затёкшие колени, которых я уже не чувствовал, и стараясь не смотреть вниз. Когда я по дуге провисшего трапа полз вниз, было ещё ничего, но когда я начал карабкаться наверх, то понял, что сил преодолеть последние четыре метра мне может не хватить. Это были непомерно тяжёлые метры. Один, два, три… Мои руки уже тряслись от усталости. В такой момент достаточно было  и небольшого толчка, чтобы оказаться за бортом. Три с половиной. Казалось, что сил больше нет.  Я старался как мог, но ничего не выходило. Ещё одно движение – если  оно в такт наклону судна, то удержаться ещё можно, но если  нет…Окончательно выбившись из сил, я замер в полутора метрах от шипящей  бездны прямо подо мной. Постепенно мной овладевал  страх. Неужели всё?  - эхом пронеслось в моём сознании, - так быстро, так просто?». Я смотрел вниз на тёмные волны, верхушки которых отдавали сединой и не мог пошевелиться. «Эй, Аркадий!» - я поднял голову и увидел как над фальш-бортом транспорта склонилась я  чья-то высокая фигура. В следующее мгновенье  сильные  руки оторвали меня от болтающегося трапа и выхватили из объятий страха,  опустив на твёрдую палубу. От усталости я не мог удержаться  на ногах и рухнул как подкошенный. Через какое-то  время  я открыл глаза. Рядом сидел испуганный радист Ямомото и что-то говорил мне по японски. Я вдруг поймал себя на мысли, что никогда бы не подумал, что в нём столько силы. Отлежавшись около десяти минут я, наконец, смог подняться на ноги. В порыве  благодарности я обнял старика и после крепко пожал руку. Честно говоря, я был смущён и потрясён одновременно: человек, с которым я ругался весь рейс, человек откровенно не любящий меня, теперь  спас мне жизнь. Воистину Господь иногда открывает нам глаза и даёт хорошие и незабываемые жизненные уроки.  Благодаря Ямомото я остался жив, и мы стали добрыми друзьями, много общаясь и во всём помогая друг другу.

                Через пару недель наше судно зашло в порт Ситигахама для ремонта двигателя. Настроение у всех было приподнятым. Вечером  после швартовки команду как ветром сдуло: на шхуне осталось только два грустных человека, которым некуда идти – я и старый второй механик. Последний много курил и задумчиво смотрел на ночные огни города, где прошла вся его жизнь, где выросли его дети, и постарел он сам. Он объяснил, что у него нет квартиры, так как за неё очень дорого платить, а он остался один и на берегу  почти не бывает. Смысла покупать квартиру или дом он не видел.  Мне стало жаль старика, и я пригласил его к себе в каюту, где мы скоротали время за хорошим столом и разговорами о редком отдыхе  дома, о штормах  и рыбалке, о женщинах,  которые скрашивают нашу жизнь, наполняя её радостью, или  делают её невыносимой и, конечно же, об удивительной стране Япония, которую мне хотя бы и немного, но всё же посчастливилось  узнать.


Примечания автора.

1.Would you like vodka? – Ты хочешь водки?
2.Motorman – Моторист.
3.Стармех – Старший механик.
4.Ситигахама – небольшой портовый город, расположенный на океанской стороне
  острова Хонсю.

5.Синдо – командная должность на японских судах.  Самый старший на судне.
6.Arkadiy steer  320 degrees! –  ложись на курс 320 градусов.
7.Do you see the whale? – Ты видишь кита?
8.Yes I do.  He is near us – Да. Он рядом с нами.
9.He thinks the sheep his mother! – Он думает что шхуна это его мама!



На фото японское джигерное судно на переходе в район промысла.