Старая чашка просто-напросто стояла на полке. Она была неудобная для привычного чаепития. Чай здесь пили большими, высокими чашко-кружками, а ведь она — невысокая, хрупкая, с интеллигентной умеренностью в размере и робким, незатейливым рисунком с золотой каемочкой внутри. Она стояла в сторонке несколько лет. И вот, она треснула...Нет, это некорректно к её чувствам... Её душа дала трещину. То ли от разочарования, то ли от своей ненужности, то ли от тоски по прежним своим компаньонкам — ведь их когда-то было шестеро и они красовались на белоснежной скатерти, слушая весёлую болтовню гостей и чувствуя себя причастными к похвалам хозяевам за уют и гостеприимство.
Все чашки тогда были живы. Со временем компаньонки бесславно разбивались под жестокий аккомпанемент - «на счастье», но она выжила. Уж лучше было бы разбиться, чем вести такое никчемное существование...Правда , гостей в доме давно нет, лишь какие-то «посиделки» с кофейными чашечками, непразднично - новомодными фужерами (а ведь был раньше настоящий хрусталь, они даже завидовали фужерам с их кружевными, прозрачными нарядами) и никто больше не танцует на маленьком свободном «т-поле» у балкона...Они всегда удивлялись, как четыре, а иногда и пять пар могли уместиться на таком квадратике!
Сколько лет она простояла в уголке? Пятнадцать, двадцать? Участи новеньких чашек она не завидовала — они не помнят былых, беззаботных времен, не хранят ярких воспоминаний, а лишь чванливо поблескивают своей никчемной позолотой за стеклом витрины. Они изредка выходят из своего заточения и , похоже, совсем этому не рады. Воспоминания терзали её чашечную душу и иногда заставляли улыбаться или сожалеть, но она, случайно выжившая чашка — устала. Никто не заметил даже, как её душа, на самом дне - дала трещину.
Хозяева, не заботясь, передвигали её с одного угла в другой, а вульгарные чашко-кружки то с «намалёванными» цветами, то с весами, то с какими-то иероглифами - своими «тушами» оттесняли её или били по её тонкому, хрупкому фарфоровому тельцу. Она устала от невнимания и безразличия, от воспоминаний и совершенно чужой ей по духу компании. Она состарилась и …душа её дала эту гибельную трещину.
Ах, как ей хотелось порою броситься с этой невыносимо прозаичной полки, куда её сослали после гибели весёлых компаньонок, вниз и разбиться — пусть хозяева воскликнут: «на счастье!» Она не была уверена, что кто-то произнесёт эту фразу. Она наблюдала, как погибали чашко-кружки: их просто сметали и уносили ...молча и она слышала глухой звук падения. Они не умели звенеть, несчастные! Даже тех, у кого едва появлялась трещина, тут же выбрасывали, их, очевидно, никому не было жаль! Чашка тяжело вздохнула и подвинулась к краю полки, расталкивая своей изящной ручкой ярко-желтую и ядовито-зелёную ,с какими-то лозунгами, чашко-кружки. Она впервые проявила «наглость». Вот удивятся хозяева, когда откроют дверцу, а она ...она упадет им под ноги и..разобьётся навсегда! Они услышат её прощальный звон!
-Боже, кто поставил эту чашку на край полки?! Она же стояла в самом конце?! Жалко-то как...это из сервиза, который подарила мама, помнишь? Первый или второй...Ещё там была такая красивая сахарница, но ты мыл посуду после ухода гостей и, сахарница с несколькими чашками с водой, «сплыла» со стола! Не помнишь? Жаль...и кто её поставил на край полки, если не ты? Тоненькая какая была...