Мы шли по узкой лесной тропе. Валерия шла передо мной, я за нею. Перед нами бодро шагал Григор, держа в одной руке горящий факел, который являлся единственным источником света в этой тёмной глуши. Так как освещение пламенем факела имело весьма сомнительный характер для нашего зрения, а тропа под ногами была едва различима, я и девушка постоянно спотыкались о корни деревьев, что избороздили лесную дорожку. Заключал наше шествие усатый незнакомец. Он, как и Тамаш, шёл спокойно и уверенно, от чего складывалось впечатление что темнота вызывает затруднения лишь у нас двоих, в то время как Григор и его господин превосходно видят впотьмах. Позади остался зловещий посёлок, кровожадная оргия местных каннибалов, бурлящий фонтан крови и больное чувство удовлетворения от созерцания страданий. Сейчас мы находились в двадцати минутах ходьбы от селенья, в недрах тёмной лесной глуши.
Мы не спрашивали куда нас ведут, и не собирались бежать. Мы чувствовали что ещё ничего не окончено, что вакханалия людоедов лишь прелюдие в начале празднества, и кульминация кровавого пира ещё не скоро явит нам себя. И мы просто следовали за ними, следовали туда, куда вёл нас господин этого проклятого края и его верный слуга. Однажды начавшись, этот жуткий сон более не мог прерваться. После увиденного в посёлке, наши сознания претерпели трансформацию, в них произошёл переворот, полная перезагрузка всей мыслительной деятельности, полнейшая деформация и расщепление всех прежних внутренних процессов. Я знаю, знаю что именно так и должно было случиться. Любой бы из неподготовленных людей, узрев воочию эту жуткую казнь, это гнусное надругательство над людьми, был бы до глубины души возмущён и шокирован, и лучшее бы что смог предпринять его разум в сложившейся ситуации, дабы сохранить себя, это впасть в безумие, попытаться избавиться от этих воспоминаний, погрузившись в пучину сумасшествия. Я помню как ярко тогда ощутил эту внутреннею потребность тронуться в уме, лишиться здравого рассудка, чтобы всё произошедшее могло казаться иллюзией. Но тогда же я понял, что мой разум не способен на это. Самозабвение чуждо ему, оно не соответствует его природе, его пониманию своей функциональности. Он слишком холоден и трезв, слишком притязен к осмысливанию, пристрастен к синтезу чувств и образов внутри себя, слишком жаждет познать себя. И я знал, как и она знала, что должен увидеть всё. Поэтому мы молча шли сквозь глухую чащу по узкой извилистой тропе. “Не спешите, путники… не спешите…” – слышались мне нашёптывания деревьев. И мы не спешили. Нам не зачем было спешить.
Наша четвёрка вышла на широкую освещённую луной поляну. Полная луна словно нарочно убралась в цвета соответствующие настроению этой ночи, её лик был тёмно-багровый, как будто она чуяла запах крови, как будто она впитывала в себе чадные испарения изувеченной плоти. В центре поляны располагался алтарь крови, это был уже третий алтарь что мы увидели, и он был заключительным. Недалеко от него стояла женщина с двумя мальчиками. Этой женщиной являлась никто иная как Тамила, а мальчиками – её сыновья. Мальчуганы с дрожью в голосах тихонько упрашивали мать, но она настойчиво отвечала им:
- Мам, ну пожалуйста, давай уйдём отсюда… мне страшно, мам… ну пожалуйста, пошли обратно… - Хныкал Данил.
- Давай уйдём отсюда… это плохая игра… мам, пожалуйста, пошли обратно… здесь темно и страшно… - Поддерживал брата Кирилл.
- Нет, мы должны быть здесь. Потерпите ещё немного, я с вами. Вы же мужчины, вы не должны бояться. – Отвечала им мать.
Услышав шорох, она обернулась к нам. Лунный блик осветил её бледное лицо, сильно постаревшее за те десять-одиннадцать часов что мы её не видели. Мальчуганы испугано прижались к ней.
- Ах, это вы господин, - пролепетала взволнованно она, - я с нетерпением ждала вас.
Усатый мертвец на несколько мгновений остановил на ней свой проницательный взгляд, а затем бесстрастно проговорил:
- Нам не стоит торопиться, у нас на всё есть время.
Женщина нервно кивнула, в благоговейном трепете опустив глаза. Высокий незнакомец переглянулся с Тамашем, после подошёл к колодцу, и, закрыв глаза, застыл пред ним, словно восковая фигура.
- Мам, кто этот страшный дядя? Почему он пришёл сюда с Валерией и …? – тихонько спрашивали испуганные дети.
Тамила сказала, что этот дядя вместе с нашим гидом готовятся к празднику. Им не стоит бояться, ведь вместе с дядей пришла Валерия и …, и все вместе они будут участвовать в этом празднике. Поэтому ей, то есть Тамиле, нужно привязать их вон к тому дереву. Мальчики недоверчиво сыпали вопросами, но настойчивый, несколько зловеще-ласковый тон матери возымел успех. Ведь дети верили ей, дети верили своей матери. Они знали что она никогда не обижала их, всегда прощала их шалости, всегда любила и заботилась о них. У них не было ни одной причины ей не верить. И верёвками, которые она принесла с собой в сумке, она привязала их к стволу близлежащего дерева, крепко накрепко, но безболезненно, обездвижив мальчуганов, как могла привязать только мать, одержимая мать.
Пока Тамила занималась выше описанными действиями, Григор взял верёвки из той же сумки, и мягко проговорил, как бы упрашивая, ко мне и моей спутнице:
- Это необходимо.
Мы молча кивнули и позволили Тамашу привязать нас к деревьям на которые он указал. Ветви деревьев как будто умышленно так изогнулись, как будто преднамеренно приняли подходящую форму для того, чтобы Григор привязал нас единственно необходимым, по его мнению, образом. Мы стояли, расставив руки в стороны, словно распятые, пока он крепко привязывал наши запястья к толстым ветвям. Закончив с нами, Тамаш подошёл к алтарю, стал напротив своего господина и замер в ожидании.
Валерия посмотрела на меня, по её взгляду я понял что скоро всё закончиться, закончиться для Тамилы и её сыновей, для Тамаша и его господина, для меня и её.
- Я люблю тебя, – произнесла уверенно она, её голос не дрожал, он был твёрд, но в то же время невыразимо страстен и трогателен, - любовь моя, подобна ветру волнующему океан…
- Любовь моя, подобна крови текущей из ран… - продолжил я.
- Подобна бездне в недрах вселенной…
- Подобна яду в моих тёмных венах…
- Любовь моя, словно клинок в сердце…
- Любовь моя, к безумию дверца…
- Жарче полыхающей звезды…
- Холоднее чем вековечные льды…
- Любовь моя, навеки ты рана во мне…
- Любовь моя, навеки ты призрак во мгле…
- Навеки ты светоч во тьме…
- Навеки ты стон в тишине…
- Любовь моя, имя пишу твоё…
- Любовь моя, имя пишу твоё…
- На разбитых зеркалах…
- На окровавленных устах…
- На разорванных картинах…
- На осквернённых могилах…
- Имя пишу твоё…
- Имя пишу твоё…
- Любовь моя.
- Любовь моя.
Мы замолчали, продолжая смотреть в глаза друг друга. Никто ни до, не после более так не смотрел на меня, как эта семнадцатилетняя голубоглазая девочка в ту жуткую летнюю ночь. Теперь главные слова между нами были сказаны, и то, что должно произойти далее, больше не пугало нас. Чтобы не произошло, пред моим внутренним взором навеки будут эти голубые глаза, проникающие в самую суть моей души, вплетающиеся словно колючая проволока в моё сердце, прорастающие словно корни цепкого древа сквозь моё естество.
Мы перевели взоры на зловещего мертвеца, так как он прервал своё медитативное молчание.
- Великая грозная богиня мать, я взываю к твоему пробуждению! - проговорил громко он, затем поднёс запястье ко рту и вгрызся в него, острыми клыками разрывая свою плоть, - Я приношу в дар тебе старшую кровь Декара. – Он протянул руку над колодцем, и кровь из раны полилась в недра кровавого алтаря.
Продержав так руку несколько секунд, незнакомец убрал её, и вновь громко проговорил:
- Я приношу в дар тебе лунную кровь Ликоса.
В это время Тамаш поднял свою руку, и, большим чёрным ногтем, что более походил на звериный коготь, разрезал себе запястье. Его кровь полилась в колодец, отдавая дань грозной богине. Кисти его рук были необычной формы, они стали шире и пальцы как будто удлинились. Да и сами руки почему-то казались непропорционально удлинёнными. Черты лица были неузнаваемы, нос и вся нижняя часть лица несколько выдавались вперёд, от чего деформировалась вся физиономия, приобретая уродливую звериную гримасу. Хищные глаза как никогда блестели в лунном свете.
Усатый мертвец обернулся и произвёл торжественный жест рукой в сторону Тамилы. Та всё поняла, нервно кивнула, подошла к сумке и достала из неё большой охотничий нож с широким лезвием. Сжав его покрепче в правой руке, она медленно приблизилась к своим сыновьям. Её господин с холодным любопытством наблюдал за её действиями. Было ли ему интересно посмотреть как мать собственноручно умертвит своих детей? Или его просто возбуждало созерцание страдания беззащитных человеческих детёнышей? Тем не менее его любопытство не выходило за грань того ореола хладнокровной расчётливости, коим были окружены все его слова и поступки до этого. Тамила стояла спиной ко мне и Валерии, и мы не могли видеть выражение её лица. Но по охваченным ужасом бледным личикам детей, я понял что они уловили кровавое намерение своей матери.
- Мамочка, что ты хочешь сделать? Мы же тебя любим, мамочка! Не надо, пожалуйста, не надо! – запищали мальчики, и их коротенькие шортики намокли в области паха.
Но Тамила уже не могла сопротивляться одержимости. Самое страшное было в том, что теперь она сама хотела сделать это с ними. Её уже никто не заставлял, это я знаю наверняка. И потому она, не произнося ни слова, подошла к старшему и вонзила нож ему в живот. Раздался пронзительный писк, перерастающий в неистовое животное визжание, по мере того как Тамила орудовала ножом. С удивительной силой, которой ранее в ней не предполагалось, она проломила грудную клетку ребёнка и вывернула его кости наружу. То же самое она проделала со вторым мальчиком. Интересно что второй ребёнок, а именно младший Данил, более не произнёс ни слова, даже когда одержимая мать резала его тело и ломала грудную кость. Лишь сиплый хрип вперемешку с кровавой пеной вырывался из его маленького рта. То ли его так поразила смерть брата? То ли он больше не видел в этом существе, что с такой лёгкостью расправилось с Кириллом, свою мать, и понимал что взывать к ней бесполезно? Вывернув наружу грудные кости младшего, женщина на миг замерла, осматривая проделанную работу. Затем по очереди закрыв детям глаза, она просунула руку внутрь грудной полости, и вырвала сердце у старшего сына, затем у младшего.
Я смотрел на эту чудовищную картину, и моё сознание сверлили вопросы. Что чувствует она, вырывая сердце из груди собственноручно умерщвленного ребёнка? Что должна чувствовать мать совершившая такое? Каким образом воля этого незнакомца могла породить столь неистовую одержимость в самоотверженном материнском сердце? Какую метаморфозу могла претерпеть душа Тамилы, дабы внутри неё родилось желание сподвигнувшее на убийство своих детей?
Держа трясущимися руками сердца своих детей, одержимая мать медленно подошла к своему господину. Её лицо, шея, грудь и руки были забрызганы кровью. Безумный взгляд застыл на драгоценных комочках плоти лежащих в её ладонях.
- Вот они… вот сердца моих мальчиков… сердца моих деток… они ещё тёплые… вот они, господин… - лепетала несчастная.
Усатый мертвец молча указал ей глазами на колодец.
- Я приношу в дар тебе сердца детёнышей младшей крови Ферго. – Проговорил он, и Тамила бросила сердца своих сыновей в недра кровавого алтаря.
Жидкость в колодце зашипела. Незнакомец перевёл взгляд на одержимую мать, и чуть заметно кивнул ей. Та почтительно опустив глаза, из которых градом сыпались крупные слёзы на окровавленные щёки, стала понемногу пятиться назад. Опустившись на четвереньки, она доползла до привязанных к дереву мёртвых детей, и, припав к их ногам, замерла.
Зловещий мертвец посмотрел на своего слугу, и Тамаш, без слов понимая требования своего господина, двинулся в нашу сторону. Его звероподобное лицо обратилось к нам, его тёмно-оранжевые глаза поочерёдно останавливались на наших лицах, но тем не менее глядели всё с той же отеческой заботой. Приблизившись, он тихо проговорил, так чтобы его могли слышать только мы:
- Простите.
Затем он закатил рукава моей рубашки и вонзил свои острые когти мне в левое запястье. Я охнул, он быстро провёл когтями вдоль руки, разрывая мне вены и сухожилья. Я стиснул зубы чтобы не закричать, и посмотрел на Валерию. Её влажные глаза умоляюще смотрели на меня. “Потерпи ещё немножко, любимый, - говорил её взгляд, - потерпи, нам не долго осталось”. Григор вонзил мне когти в правую руку, и разорвал в ней вены таким же образом. Из глаз невольно выступили слёзы. Стараясь смотреть только на неё, я крепче стиснул зубы, так что они заскрипели. Закончив со мной, звероподобный слуга подошёл к девушке, и таким же образом нанёс ей раны на руках. Я старался её поддержать так же, как и она меня. Смотря как её личико вздрагивает в болезненных импульсах, я мысленно проговаривал: “Моя любимая, моя хорошая… ещё немножечко… ещё немножечко…” И у меня получилось. Она не закричала. Лишь несколько горячих слёз скатились по её щекам. Если нам суждено умереть здесь, я хочу чтобы до последнего вздоха мы смотрели друг на друга.
Тамаш извлёк из-под одежды небольшую деревянную миску, и подставил её под мою изувеченную левую руку. Когда посуда до половины наполнилась тёмной венозной кровью, он подставил её под правую руку, и наполнил её до краёв.
- Я приношу в дар тебе, великая мать, кровь твоих детей. – Раздался торжественный, нарочито возвышенный тон зловещего господина.
В то время как звучали эти слова, Григор вылил содержимое миски в колодец. Багровая жидкость неистово забурлила после этого. Потом он набрал в деревянную посуду кровь Валерии, и так же предал её недрам алтаря. После того как кровь девушки присоединилась к моей и смешалась с багровой жидкостью внутри колодца, из его каменного чрева раздался грубый гул, более похожий на стон. Земля под ногами затряслась и стала трескаться.
- Пробудись же, грозная богиня мать! Пробудись и возрадуйся! – восторженно закричал усатый незнакомец.
Его ледяное самообладание вмиг исчезло, и он, ликуя, безумно расхохотался. Черты его лица растягивались в неприкрытой уродливой гримасе смеха, из-под пышных усов брызжела кровавая слюна. Ночная чаща вздрагивала под раскатами безобразного хохота, и жуткими грубыми стонами, доносящимися из-под земли.
- Она пробудилась! Она пробудилась! – торжествовал мертвец, внимая угрожающим подземным звукам. – Слышите дети, ваша мать пробудилась! – произнёс он, и решительно направился к нам.
Тамаш стоял позади него, и казалось, пребывал в глубокой задумчивости, наблюдая за своим господином. Я помню что в тот момент, меня мало волновало что именно сказал этот мертвец. Мне было откровенно плевать что он будет делать дальше, что будет делать дальше его слуга, увенчался ли успехом это кровавый ритуал пробуждения неизвестного мне существа, которого все называли матерью, и что вообще в дальнейшем произойдёт с этим проклятым трансильванским краем. Я ощущал что конец близок, что из моих разорванных вен вытекает моя жизнь. Я чувствовал что умираю. И она умирает тоже, умирает рядом со мной. Единственное чего я желал тогда – до последней секунды смотреть на неё, прежде чем мне будет суждено навсегда сомкнуть глаза. Вся моя недолгая жизнь, свелась у меня тогда к этому моменту жертвенной смерти, рядом с человеком который мне, и которому я впервые сказал – люблю.
Усатый незнакомец очутился подле нас. Подойдя ближе к девушке, он зажал её нос, перекрыв таким образом ей воздух. Затем подставил ко рту своё кровоточащее запястье. Валерия задержала дыхание насколько могла, и кровь мертвеца лишь стекала по её губам, не попадая в рот. Но потом ей всё же пришлось открыть рот, и его кровь полилась в него.
- Ну же, пей… пей мою кровь… - проговаривал зловещий мертвец.
Ей пришлось проглотить полный рот крови, дабы совершить вдох. Она сделала ещё несколько больших глотков, прежде чем незнакомец отпустил её нос. Когда он убрал свои руки, она глубоко вдохнула и сплюнула остатки крови на землю. Зловещий мертвец отошёл от неё, и обратил свой взор на меня. Но прежде чем он сделал шаг в мою сторону, за его спиной в мгновение ока очутился Тамаш. Усатый незнакомец круто развернулся, но его слуга молниеносным движением схватил его одной рукой за горло, второй рукой за торс, и яростно отбросил в сторону на десяток метров. Затем Тамаш разорвал верёвки связывающие мои руки, закинул меня на своё плечо, и бросился в лесную чащу унося меня прочь на себе. У меня не было сил сопротивляться, не было сил крикнуть ему, что я хочу остаться с ней. Хочу смотреть на неё, хочу прикасаться к ней, хочу умереть рядом с ней, рядом с моей Валерией. А он уносил меня всё дальше от поляны где осталась она.
Я не помню сколько он нёс меня. Пред глазами всё расплывалось. Должно быть начинался предсмертный бред. Тёмные стражи-деревья мелькали пред глазами, своими сухими изогнутыми руками тянулись ко мне. Земля дрожала и трескалась. Из трещин вырывались стоны, и сочилась кровавая густая, словно смола, жижа. Она принимала очертания лиц, рук, лап. То и дело где-то в недрах кровавой консистенции появлялся большой глаз, и его зрачок постоянно поворачивался в мою сторону. Под землёй что-то ожило.
Мы очутились в большой пещере, что находилась под холмом. Тамаш аккуратно опустил меня на дрожащую землю.
- Ты поймёшь… со временем ты поймёшь зачем я это сделал… - в чрезвычайном волнении заговорил он, - она слишком одержима зовом крови… она бы не поняла… не поняла бы то, что я хочу дать тебе… твоя сестра станет символом разрушения… я чувствую это в ней… чувствую в ней невероятную волю, которая твёрже чем скалы… то что грубо и твёрдо, что сильно и решительно не победит, не познает истины… но то что гибко и слабо, податливо и свежо, изменчиво и непостоянно, сможет вырастить в себе, привить в себе и созидание и разрушение… сможет обрести гармонию в смерти… сможет вырастить хаос из жизни… сможет синтезировать в себе истину… - он замолчал, и затем чуть тише добавил, - господин, простите меня, но я должен это сделать…
Он присел надо мной, и подставил своё окровавленное запястье к моему рту.
- Выпей… пожалуйста, выпей. – Мягко произнёс он.
Я сделал три-четыре глотка его крови, и оттолкнул его руку.
- Хорошо, хорошо, - проговорил он, - этого достаточно.
- К ней… - зашептал еле слышно я, глядя на него.
Он наклонился ближе ко мне.
- К ней… отнеси меня к ней… возле неё… умереть… возле неё… - прошептал я ему на ухо.
Он посмотрел на меня своими оранжевыми глазами и кивнул.
- Пожиратели уже наверняка на свободе, их ртами грозная богиня стремится утолить любопытство. Но своих детей она не поглотит, а участь ожидающая меня, мне и так доподлинно известна. Моё предназначение исполнено. Прежде чем я исчезну в бездонном чреве пожирателей, я исполню твоё желание, как ты исполнил моё, выпив моей крови. Я отнесу тебя. Если у тебя остались силы, держись. Путь будет не прост.
Последние слова он произнёс нечленораздельно, так как нижняя часть его лица стала выдвигаться вперёд. Всё его тело охватила трансформация, превращение в неизвестное мне существо. Слышался хруст костей, то ли ломающихся, то ли нарастающих, звук натянутой кожи, растянутых мышц и сухожилий, звериное сопение и прерывистый рык, вероятно эти физические изменения были болезненны. Волосы срослись с тёмной шерстью, которая стала покрывать всё лицо, и словно чёрная грива обвилась вокруг головы и шеи. Челюсть выдвинулась вперёд преобразовавшись в волчью пасть, губы приподнимались в суровом рычании, обнажая передний ряд хищных клыков. Уши вытянулись и заострились. Могучие лапы разорвали на себе одежду, обнажая покрытое шерстью тело этого существа, имевшее в себе симбиотические черты человека и волка. Передние лапы его более походили на человеческие руки покрытые мехом, за исключением того что предплечья и кисти вытянулись в длине, а на ладонях образовались выпуклости, служившие должно быть для того, чтобы на них было мягче ступать при передвижении на четырёх лапах. В формах туловища так же просматривалось нечто человеческое, а вот нижняя часть тела не имела ничего общего с людскими чертами. Ноги полностью превратились в волчьи лапы, и в довершение ко всему, сзади болтался массивный серый хвост.
Зверь присел на четырёх лапах возле меня, и замер в ожидании. Я попытался привстать, но не смог, я уже потерял слишком много крови. Тогда он придвинулся ко мне вплотную, и наклонил голову, упёршись мне в ухо холодным влажным носом. Я приподнялся и обхватил его мощную мохнатую шею, он забросил меня лапой к себе на спину, и встал, уверенно опираясь на четыре лапы. От очередного подземного толчка пещера задрожала и стала осыпаться. Я сжал его шею покрепче, и он стремительно выбрался из своего темного укрытия наружу. Позади нас тут же раздался шум, пещера обрушилась.
Зверь помчался в обратный путь, неся меня на своей спине. Он ловко преодолевал трещины в земле, перепрыгивал чрез сломанные толстые ветки и стволы поваленных деревьев, осторожно обходил массивные корни старых пней, вывернутых из земли. По чаще разносился странный шум, эта какофония человеческих воплей вперемешку то ли с рычанием то ли с грубым рёвом неизвестных существ, производила жуткое впечатление. Шум раздавался всё ближе, так как волк нёс меня по направлению к нему, ибо в той стороне находилась поляна с алтарём. Тут он остановился, помотал головой, обнюхивая местность кругом, и присел за поваленным деревом, притаившись.
Спустя минуту-две из-за деревьев показались бегущие люди. Их испачканные грязью и кровью лица имели искажённые омерзительным ужасом гримасы. Ими являлись несколько местных каннибалов. Среди них я заметил сверкающего золотыми коронками плешивого предпринимателя. В последний раз я видел, как он с ножом в руках возглавлял кровавую оргию людоедов, сейчас же, вместе со всеми, он, обезумев от страха, сломя голову нёсся не разбирая дороги сквозь чащу, словно его самого хотели сожрать. Я помню, как тогда мне невзначай пришло в голову это сравнение. Или, быть может, я бессознательно желал такой участи для него?
Но чрез несколько мгновений, дорогу бегущим перегородил пласт земли, что вывернулся наружу пред ними. Из-под пласта показались огромные багровые лапы неких существ, а затем и габаритные скользкие на вид тела самих существ, по размерам не уступающие одноэтажным домам. Я не могу чётко описать внешний вид этих биомасс, они были самых разных и невообразимых форм и телосложений. Одни были с большими ртами, широкими глазами и длинными когтистыми лапами. У других конечности были похожи на щупальца, а тела на змеиные кольца. Все их наружные органы пребывали в полной дисгармонии: там где должны были быть головы, находились лапы и щупальца; где должны быть туловища, находились пасти и глаза. Лишь одно из очертаний этих жутких биомасс издалека напоминало женский силуэт. Лапы и щупальца красных существ потянулись к вопящим фанатикам, стали хватать их и запихивать в свои огромные безобразные пасти, пережёвывая живьём человеческие тела. Местные каннибалы сами стали едой для ужасающих подземных существ, из пожирателей плоти они обратились в плоть для пожирания.
То что с далека напоминало мне женский силуэт, теперь более отчётливо предстало пред моим взором. Тело этого существа имело отчётливые контуры женской фигуры, кожа его была такого же скользкого на вид багрового оттенка как и у остальных существ. Липкие кровавые пряди волос спадали по оголённым плечам, лицо имело правильные плавные черты. Обнажённая пышная грудь с выпуклыми тёмными сосками слегка покачивалась, когда этот монстр в женском обличье передвигался. На плоском животе виднелся поперечный широкий шрам. Худые ноги и упругие ягодицы этого существа женской наружности могли бы создать иллюзию привлекательности, однако то что находилось между её ног, красноречиво убеждало в том, что пред нами мерзкое чудовище примерившее облик Евы. Промежность этого монстра была пристанищем для множества тонких, покрытых тёмно-красной чешуёй, щупалец, которые подобно змеям, увивались на несколько метров вокруг своей хозяйки. Эти дьявольские щупальца обвили кольцами фигуру Крумского с головы до пят, и, по всей вероятности, с силой сжимали его, так как предводитель каннибалов неистово визжал. Губы этой женщины-монстра распахнулись в лёгкой нежной улыбке, совершенно не гармонировавшей с атмосферой жуткой трапезы багровых чудовищ. А затем шрам на её животе раскрылся, обнажая большую зубастую пасть внутри её чрева. В одно мгновение щупальца поднесли Крумского ближе к своей хозяйке, и пасть на её животе заглотила голову плешивого фанатика. Крик каннибала с золотыми коронками оборвался, раздался хруст, бездонное чрево пожирательницы пережёвывало лысую голову. За считанные минуты этот монстр сожрал всё тело Крумского, не оставив даже обуви. После этого, она медленно повернула голову в ту сторону, где за поваленным деревом укрывался притаившийся волк, и, лежащий на его спине, я. Пожирательница как-то особенно посмотрела в нашу сторону, и её тонкие губы раскрылись в странной ласковой улыбке, обнажая белоснежные острые зубы. Затем она повернулась и отправилась вслед за остальными существами вглубь чащи. Видела ли она нас? Если да, почему тогда ничего не предприняла? Если нет, почему так необычно смотрела в нашу сторону?
Как только багровые монстры скрылись из виду, волк привстал и осмотрелся. Я ощутил что сжимаю его влажную шерсть, так как она пропиталась моей кровью. Должно быть, мне осталось совсем немного. “Скорей…” – прошептал я. Зверь слегка встряхнул головой и помчался сквозь чащу к поляне с алтарём. Не прошло и нескольких минут, как мы очутись возле неё. Но тут зверь остановился, и я смог осмотреть поляну. Возле изогнутого дерева я увидел Валерию. Она была без сознания, её тело обмякло и висело на связанных руках. Голова была опущена, светлые волосы полностью закрыли лицо. На земле, под её изувеченными руками, находились две лужи чёрной крови. В противоположной стороне, подле ног привязанных к дереву умерщвленных детей, лежало обезглавленное тело Тамилы. В центре поляны, возле кровавого колодца, находился огромный красный монстр. В своих когтистых лапах он сжимал усатого незнакомца. Волк предусмотрительно присел, укрывшись за густым кустом, предпочитая выждать окончания этой сцены. Тело пожирателя напоминало рептилию, голова его имела широкую зубастую пасть и один гигантский глаз. Зловещий мертвец выглядел изрядно потрёпано: левая рука и нога его были оторваны, из ран обильно струилась кровь, левая часть лица была разодрана, щека вырвана, челюстные кости обнажены. На багровом теле пожирателя так же имелось несколько рваных ран. Должно быть между противниками состоялся бой, в котором усатый незнакомец потерпел поражение.
- Так не должно было случиться… я не понимаю… не понимаю… - успел отчаянно прокричать он, прежде чем монстр запихнул его в свою пасть, и раздался хруст работающих челюстей.
Расправившись со своей жертвой, пожиратель отправился вглубь чащи. Волк поднялся и несколькими прыжками очутился на поляне. Зверь присел напротив привязанной девушки, я отпустил его шею и перекатился на землю. Неподалёку раздался неистовый рёв пожирателей, возвещающий о приближении нескольких десятков багровых существ. Волк поднялся на задние лапы, разорвал верёвки, и, подхватив беспомощную девушку, бережно положил её возле меня. Я протянул к ней руки, и, обняв, крепко прижался к ней. В надежде привести её в чувства, я зашептал ей на ухо: “Я здесь, любимая… я здесь, моя хорошая…” Но тут я понял что она не дышит. Она умерла раньше меня. Она не дождалась меня.
Рёв пожирателей раздался совсем близко. Зверь ощетинился и сурово зарычал. Он готовился к бою. Я поцеловал Валерию в ещё не остывшие уста, что есть силы прижал её к себе и закрыл глаза. Раздался шум, сопения и рычания, указывающие на то, что начался неравный бой. Рёв красных монстров слился в чудовищный грубый гул, словно их были здесь сотни. Распаренная земля дрожала от их шагов, стонала под их телами. Чрез их ужасный рёв, несколько раз прорывалось жалобное скуление, свидетельствующее о ранах полученных волком в неравной битве.
Но тут что-то упало рядом, я приоткрыл глаза, и увидел, лежащую на земле в метре от нас, оторванную волчью голову с вывалившимся языком. Со всех сторон к нам потянулись красные лапы, когти, щупальца пожирателей. Но я уже ничего не боялся. Я закрыл глаза. Моё сердце совершало последние ленивые сокращения. Как приятны прикосновения её мягких волос. Как приятен запах её тела. В этом запахе для меня весь мир. Хорошо что я умираю рядом с ней. Хорошо что моё сердце перестанет биться рядом с её сердцем. Я счастлив что умираю обнимая тебя, любимая.
Всё так, как и должно быть. Всё на своих местах.