По ком звонит колокол Эпизод 20

Синицын Василич
Эль Сордо принимал бой на вершине высокого холма. Он высмотрел его еще издали и помчался к нему во весь опор, пригнувшись под тяжестью пулемета, мешок с гранатами на одном боку, мешок с дисками на другом, ствол пулемета колотил по спине напрягавшую все силы лошадь, а сзади скакали Игнасио и Хоакин, то и дело останавливаясь и стреляя, останавливаясь и стреляя, чтобы дать ему время добраться до места и установить пулемет.
В  лошадь угодила пуля и она, тяжело, с присвистом дыша, в судорожных усилиях пыталась одолеть последний подъем, обрызгивая этот снег горячей, яркой струей, Глухой соскочил, перекинул повод через плечо и, карабкаясь сам, потащил лошадь за собой. Он карабкался так быстро, как только мог с двумя тяжелыми мешками на плечах, среди сыпавшихся кругом пуль, и наконец, подтянув лошадь за гриву к себе, застрелил ее быстро, ловко и бережно, точно рассчитав место ее падения, так что она, рухнув головой вперед, завалила просвет между двумя скалами. Потом он приладил сзади пулемет так, чтобы стрелять через спину лошади, и расстрелял два диска один за другим; пулемет трещал, пустые гильзы зарывались в снег, от шкуры, примятой накалившимся стволом, шел запах паленого волоса, а он все стрелял по каждому, кто бы ни показался на склоне холма, чтобы заставить их отступить, и по спине у него все время бежал холодок от того, что он не знал, что делается позади. Когда последний из его пятерых людей взобрался на вершину холма, холодок исчез, и он прекратил огонь, чтобы поберечь оставшиеся диски.
Из пятерых людей, добравшихся до вершины холма, трое были ранены. Глухому одна пуля попала в мякоть ноги и две в левую руку. 
Все пятеро расположились на вершине, как зубцы пятиконечной звезды. Коленями и руками они рыли землю и делали из глины и камней бугорки, за которыми можно было спрятать голову и плечи. Потом, пользуясь этим прикрытием, они принялись соединять отдельные бугорки вместе. У восемнадцатилетнего Хоакина был стальной шлем, которым он рыл землю и набирал ее, чтобы передавать другим.
 Пригодился-таки наконец, — сказал ему Глухой своим низким, сипловатым голосом.
-    Сопротивляйся и укрепляйся, и ты победишь.-  сказал  Хоакин.
— Что ты такое сказал?
-  Это  лозунг  компартии  Испании - сказал  Хоакин
Один из партизан повернул голову от сооружения, которое возводил. Он лежал все время ничком и, не поднимая подбородка с земли, осторожно укладывал камни.
Хоакин, не отрываясь от работы, повторил лозунг своим ломающимся мальчишеским голосом.
— Какое последнее слово? — переспросил партизан, не поднимавший подбородка с земли.
— Победишь.
— Дерьмо.
— Есть еще один, который к нам подходит, — сказал Хоакин, выкладывая лозунги так, как будто это были талисманы. — Пасионария говорит: лучше умереть стоя, чем жить на коленях.
— И все равно   дерьмо, — сказал тот, а другой партизан бросил через плечо:
— А мы не на коленях, а на брюхе.
— Эй, ты, коммунист! А ты знаешь, что у твоей Пасионарии сын, такой, как ты, в России с самого начала движения?
— Это неправда, — сказал Хоакин.
— Как  же… неправда, — сказал партизан. — Мне это говорил динамитчик, русский.  Он был той же партии, что и ты. Чего ему врать.
— Это неправда, — сказал Хоакин. — Не станет она прятать сына в России от войны.
— Хотел бы я сейчас быть в России, — сказал другой партизан из отряда Глухого. — Может, твоя Пасионария и меня послала бы в Россию, а, коммунист?
— Если ты так веришь в свою Пасионарию, попроси ее, чтоб она нас сейчас убрала с этого холма, — сказал третий, с перевязанным бедром.
— Тебя фашисты уберут, не беспокойся, — сказал тот, который не поднимал подбородка с земли.
— Не надо так говорить, — сказал Хоакин.
— Оботри материнское молоко с губ и подай мне земли в своей шляпе, — сказал партизан, не поднимавший подбородка. — Никому из нас не увидать сегодня, как зайдет солнце.
Один из партизан выстрелил. Потом щелкнул затвором и торопливо выстрелил еще раз.
— Береги патроны, — сказал Глухой.
— Один сын распоследней шлюхи полез вон на тот камень, — он указал пальцем.
— Ты попал в него? — спросил Глухой, с трудом повернув голову.
— Нет, — сказал тот. — Выродок нырнул обратно.
— Вот кто шлюха из шлюх, так это Пилар, — сказал человек, не поднимавший с земли подбородка. — Ведь знает, шлюха, что нам здесь конец приходит.
— Пилар ничего сделать не может, — сказал Глухой. Говоривший лежал со стороны его здорового уха, и он расслышал, не поворачивая головы. Что она может сделать?
— Ударить на это дурачье сзади.
— Ну,  да— сказал Глухой. — Они рассыпаны по всему склону. Как она может на них ударить? Их тут сотни полторы. Может быть, и больше.
— Если бы мы могли продержаться до ночи, — сказал Хоакин.
— Если б рождество да пришло на пасху, — сказал тот, кто не поднимал подбородка с земли.
— Если б у твоей тетки было под юбкой кое-что иное, так она была бы не тетка, а дядя, — сказал другой партизан. — Позови свою Пасионарию. Она одна может нам помочь.
— Я не верю про ее сына, — сказал Хоакин. — А если он там, значит, учится, чтобы стать летчиком или еще кем-нибудь.
 Я не верю про ее сына, — сказал Хоакин. — А если он там, значит, учится, чтобы стать летчиком или еще кем-нибудь.
— Просто спрятан подальше от опасности, — сказал партизан.
— Диалектику изучает. Твоя Пасионария тоже там побывала. И Листер, и Модесто, и все они. Мне динамитчик рассказывал, тот, которого звали по-чудному.
— Пусть учатся, а потом приедут и будут помогать нам, — сказал Хоакин.
— Пусть сейчас помогают, — сказал другой партизан. Он выстрелил и сказал: — Опять не попал.
— Береги патроны и не болтай столько, а то пить захочется, — сказал Глухой. — Тут воды достать неоткуда.
— На, — сказал партизан и, перевернувшись на бок, снял через голову веревку, которой был привязан у него на спине мех с вином, и протянул его Глухому. — Прополощи рот, старик. Тебя, верно, жажда мучит от раны.
— Дай всем понемногу, — сказал Глухой.
— Ну, тогда я начну с себя, — сказал хозяин меха и длинной струей плеснул себе в рот вина, прежде чем передать мех другим.
— Глухой, как по-твоему, когда надо ждать самолеты? — спросил тот, который не поднимал подбородка.
— С минуты на минуту, — сказал Глухой. — Им уже давно пора быть здесь.
— А ты думаешь, эти сукины сыны еще пойдут на приступ?
— Только если самолеты не прилетят.
— Самолетов у них, слава богу, хватает. Вспомни, сколько мы вчера видели.
— Слишком много, — сказал Глухой.
Глухой передал дальше мех с вином и кивнул в знак благодарности. Он наклонился вперед и похлопал убитую лошадь по спине в том месте, где ствол пулемета подпалил шкуру.Он лежал на куче пустых гильз, голова его была защищена скалой, а тело — трупом убитой лошади. Раненые нога и рука затекли и очень болели, но от усталости ему не хотелось двигаться.
— Ты что, старик? — спросил партизан, лежавший ближе других.
— Ничего. Отдыхаю.
— Спи, — сказал тот. — Они разбудят, когда придут.
И тут снизу донесся чей-то голос.
— Эй, вы, бандиты! — кричали из-за скалы, где был установлен ближайший к ним пулемет. — Сдавайтесь, пока самолеты не разнесли вас в клочья.
— Что он там говорит? — спросил Глухой.
Хоакин повторил ему. Глухой отполз немного, приподнялся и снова прилег у пулемета.
— Самолеты, может, и не прилетят, — сказал он. — Не отвечайте и не стреляйте. Может, они опять пойдут на приступ.
— А то давай обругаем их как следует, — сказал тот, который говорил про сына Пасионарии.
— Нет, — сказал Глухой. — Дай мне твой большой пистолет. Устроим  им  спектакль с  самоубийством. У кого есть большой пистолет?
— Вот, у меня.
— Давай сюда! — Привстав на колени, он взял большой девятимиллиметровый «стар» и выстрелил в землю возле убитой лошади, потом подождал и выстрелил еще четыре раза, через разные промежутки времени. Потом сосчитал до шестидесяти и сделал последний выстрел — уже прямо в убитую лошадь. Он усмехнулся и вернул пистолет его хозяину. — Заряди, — сказал он шепотом, — и пусть все молчат и никто не стреляет.
— Bandidos! — крикнул голос из-за скалы внизу.
На холме было тихо.
— Bandidos! Сдавайтесь, пока вас не разнесли в клочья!
— Клюет, — весело шепнул Глухой.
-   Сыновья последней шлюхи! — крикнул опять голос из-за скалы. — Красная сволочь!
Внизу за валуном  офицер говорил снайперу:
— Ты как думаешь?
— Не знаю, — сказал снайпер.
— Это вполне вероятно.  Они окружены. Им нечего ждать, кроме смерти.
Снайпер промолчал.
— Ты замечал какое-нибудь движение после выстрелов?
— Нет.
Офицер посмотрел на свои ручные часы. Было без десяти три.
— Самолетам уже час, как пора быть здесь, — сказал он.
И тут в яму за валуном спрыгнул еще один офицер. Снайпер подвинулся, чтоб дать ему место.
— Ты, Пако, — сказал первый офицер. — Что ты на это скажешь?
Второй офицер не мог отдышаться после бега вверх по крутому склону.
— По-моему, это уловка, — сказал он.
— А если нет? Подумай, какого дурака мы валяем, держа в осаде компанию мертвецов.
— Мы сегодня хуже дурака сваляли, — сказал второй офицер. — Посмотри на этот склон.
Он поднял голову и посмотрел на склон, весь усеянный мертвыми телами. С того места, откуда он смотрел, на вершине холма видны были только выступы скал, брюхо и торчащие копытами вперед ноги лошади и кучи свежей земли, выброшенной при копке.
— А минометы как? — спросил второй офицер.
— Должны быть здесь через час. Может быть, раньше.
Тогда подождем. Довольно уже наделали глупостей.
— Bandidos! — закричал вдруг первый офицер, вскакивая на ноги и высовывая голову из-за валуна, отчего вершина холма сразу придвинулась ближе. — Красная сволочь! Трусы!
Первый офицер продолжал стоять, высоко подняв голову над валуном, держа руку на рукоятке револьвера. Он, не умолкая, сыпал бранью и оскорблениями. Но на вершине холма было тихо. Тогда он вышел из-за валуна и выпрямился во весь рост на открытом месте лицом к вершине.
— Стреляйте, трусы, если вы живы! — закричал он. — Стреляйте в человека, который не боится никаких красных, сколько б их там ни вышло из брюха последней шлюхи.
— Там нет ни одного живого, — сказал капитан. — Ты! — сказал он снайперу. — Ступай наверх и посмотри.
Снайпер снова опустил голову. Он ничего не говорил.
— Ты что, не слышишь? — закричал капитан.
— Слышу, господин капитан, — ответил снайпер, не глядя на него.
— Так вставай и иди. — Капитан еще держал револьвер в руке. — Слышишь?
— Слышу, господин капитан.
— Так почему же ты не идешь?
— Я не хочу, господин капитан.
— Ты не хочешь? — Капитан приставил револьвер снайперу к пояснице. — Ты не хочешь?
— Я боюсь, господин капитан, — с достоинством ответил солдат.
Лейтенант Беррендо взглянул в лицо капиталу и в его странные глаза и подумал, что тот способен застрелить снайпера на месте.
— Капитан Мора, — сказал он.
— Лейтенант Беррендо?
— Может быть, солдат прав.
— То есть как прав? Он заявляет, что боится, он отказывается исполнить приказ — и он прав?
— Я не об этом. Я о том, что это уловка.
— Там одни мертвецы, — сказал капитан. — Разве ты не слышал? Я сказал, что там одни мертвецы.
— Вы говорите о наших товарищах на склоне холма? — спросил Беррендо. — Я согласен с вами.
— Пако, — сказал капитан. — Не будь дураком. Ты думаешь, кроме тебя, Хулиан никому не был дорог? Я говорю о красных. Смотри.
Он выпрямился, оперся обеими руками о валун и, подтянувшись, забрался на него — не очень ловко, сначала став на колени, потом уже на ноги.
— Стреляйте! — закричал он, выпрямившись во весь рост на сером граните, и замахал обеими руками. — Стреляйте в меня! Бейте в меня!
    На вершине холма Глухой лежал за трупом лошади и усмехался.
— Сволочь! — надрывался голос внизу. — Красная сволочь! Стреляйте в меня! Бейте в меня!
Глухой, беззвучно смеясь, осторожно глянул в щелку у крупа лошади и увидел капитана, который стоял на валуне и размахивал руками. Второй офицер стоял рядом у валуна. С другой стороны стоял снайпер. Глухой, не отнимая глаз от щелки, весело покачал головой.
— Стреляйте в меня! — сказал он тихо самому себе. — Бейте в меня! — Тут у него опять затряслись плечи. От смеха рука болела сильнее, а голова, казалось, вот-вот расколется. Но он не мог удержать душивший его смех.
Капитан Мора слез с валуна.
— Ну, Пако, теперь убедился? — спросил он лейтенанта Беррендо.
— Нет, — сказал лейтенант Беррендо.
— Так-вас и так! — сказал капитан. — Все вы тут идиоты и трусы
Тут капитан перестал кричать и повернулся к лейтенанту Беррендо. Взгляд у него был еще более странный, чем обычно.
— Пако, — сказал он восторженно, — мы с тобой пойдем туда.
— Я не пойду.
— Что? — Капитан снова выхватил револьвер.
— Если вы приказываете, я пойду. Но заявляю протест, — сказал лейтенант Беррендо капитану.
— Я пойду один, — сказал капитан. — Уж очень тут воняет трусостью!
С револьвером в правой руке, твердым шагом он стал подниматься по склону.
    Глухой лежал за лошадью у скалы и следил за капитаном, шаг за шагом одолевавшим подъем.
-    Только один  -  говорил  он  себе  - . Только один нам достался. Но, судя по его разговору, это должен быть  большой  чин.  Смотри, как он идет. Смотри, какая скотина. Смотри, как вышагивает по склону. Этот уж будет мой. Этого уж я с собой захвачу. Этот мне будет попутчиком в дороге. Иди, друг-попутчик, иди. Иди поскорее. Иди прямо сюда. Иди, здесь тебя ждут. Иди. Шагай веселей. Не задерживайся. Иди прямо сюда. Иди так, как идешь. Не останавливайся, не смотри на тех. Вот так, хорошо. Не смотри вниз. Незачем тебе опускать глаза. Эге, да он с усами. Как это вам понравится? Он носит усы, мой попутчик. И он в чине капитана. Вот у него какие нашивки. Еще немножко поближе. Так, довольно. Ну, друг-попутчик. Получай, друг-попутчик.
    Он легко нажал на спусковой крючок, и его три раза ударило в плечо; при стрельбе из ручных пулеметов с треноги всегда бывает сильная отдача.
Капитан лежал на склоне лицом вниз. Левая рука подогнулась под тело. Правая, с револьвером, была выброшена вперед. Снизу со всех сторон стреляли по вершине холма.
— Bandidos! — кричал  Глухой — Bandidos! Стреляйте в меня! Бейте в меня!
На вершине холма Глухой, припав к своему пулемету, смеялся так, что вся грудь у него болела так, что ему казалось, голова у него вот-вот расколется пополам.
— Bandidos! — радостно закричал он опять. — Бейте в меня, bandidos! 
    И тут остальные, кто был на вершине, услышали шум приближающихся самолетов.Самолеты все приближались. Они летели эшелонированным строем и с каждой секундой становились больше, а шум их все нарастал.
— Ложитесь на спину и стреляйте в них, — сказал Глухой. — Стреляйте вперед по их лету.
Он все время не спускал с них глаз.
— Козлы, скины  дети— сказал он скороговоркой. — Игнасио, — сказал он. — Обопри пулемет на плечи мальчика. А ты, — Хоакину, — сиди и не шевелись. Ниже пригнись. Еще. Нет, ниже.
Он лежал на спине и целился в самолеты, которые все приближались.
— Игнасио, подержи мне треногу.
Ножки треноги свисали с плеча Хоакина, а ствол трясся, потому что мальчик не мог удержать дрожи, слушая нарастающий гул.
Лежа на животе, подняв только голову, чтобы следить за приближением самолетов, Игнасио собрал все три ножки вместе и попытался придать устойчивость пулемету.
— Наклонись больше! — сказал он Хоакину. — Вперед наклонись!
    Потом, за грохотом пулемета, послышался свист, от которого воздух рассекло надвое, и в красно-черном реве земля под ним закачалась, а потом вздыбилась и ударила его в лицо, а потом комья глины и каменные обломки посыпались со всех сторон, и Игнасио лежал на нем, и пулемет лежал на нем. Но он не был мертв, потому что свист послышался опять, и земля опять закачалась от рева. Потом свист послышался еще раз, и земля ушла из-под его тела, и одна сторона холма взлетела на воздух, а потом медленно стала падать и накрыла их.
Три раза самолеты возвращались и бомбили вершину холма, но никто на вершине уже не знал этого.Держа вершину под, непрерывным огнем, лейтенант Беррендо направил патруль в одну из воронок, вырытых бомбами, откуда удобно было забросать вершину гранатами. Он не желал рисковать, — вдруг кто-нибудь жив и дожидается их в этом хаосе наверху, — и он сам бросил четыре гранаты в нагромождение лошадиных трупов, камней, и обломков, и взрытой, пахнущей динамитом земли и только тогда вылез из воронки и пошел взглянуть.
Все-были мертвы на вершине холма, кроме мальчика Хоакина, который лежал без сознания под телом Игнасио, придавившим его сверху. У мальчика  шла  кровь  из  носа  и  ушей.  Лейтенант Беррендо стоял на вершине и глядел вниз, на склон, усеянный телами своих, потом поднял глаза и посмотрел вдаль,  потом приказал привести наверх лошадей убитых кавалеристов и тела привязать поперек седла так, чтобы можно было доставить их в Ла-Гранху.
— Этого тоже взять, — сказал он. — Вот этого, с пулеметом в руках. Вероятно, он и есть Глухой. Он самый старший, и это он стрелял из пулемета. Отрубить ему голову и завернуть в пончо. — Он с минуту подумал. — Да, пожалуй, стоит захватить все головы.  Винтовки и револьверы собрать, пулемет приторочить к седлу
Присутствовать при выполнении своего приказа он не захотел.