Эта история произошла с моим старинным другом. Мы вместе учились в институте, он присоединился к нашей группе на втором курсе после армии. Художественные вузы – заведения возрастные, абитуриенты рвутся в них годами, могут поступить в последний момент, под завязку возрастного ценза. Так у нас двое сдавали диплом сорокалетними. Я была, пожалуй, самой юной в группе, потому, что и в школу пошла раньше обычного. Возраст остальных студентов на первом курсе равномерно распределялся между 17 и 35 годами.
В этой разношёрстной публике Сергей был, по моему мнению, самым талантливым в плане подачи проектов. Это было не только моё мнение. Плюс к «дизайнерским мозгам» отличная живопись и графика. В то время мне не хватало личных качеств, чтобы продемонстрировать этому миру, как я его вижу. Масса инженерных и дизайнерских идей и неумение взять воображаемую линию под контроль. И дело было не в твёрдости руки как таковой. На подготовке диплома один преподаватель, глядя, как я без циркуля обвожу рейсфедером идеальную окружность, завистливо промычал: «Мастерство не пропьёшь…» Обвести карандашный рисунок по контуру тушью было просто. А вот перенести невидимый контур из головы на бумагу так, чтобы самой понравилось…
А Сергей умел всё очень хорошо стилизовать, выразить идею художественными средствами. Из всей группы он был лучшим. Или одним из двоих лучших. Я немного завидовала и отдавала себе в этом отчёт. Но не замечала, что в тех областях, где изначальные условия задачи снимали её сверхзначимость и, соответственно, контроль разума, у меня получалось то, что нравилось и самой, и окружающим. Например, когда шли наброски, и времени на рисунок отводилось 10 минут на каждый. За наброски я стабильно получала пятёрки. Небольшое количество времени, как ни странно, снимало блоки и помогало перестать заморачиваться на тему: «А правильно ли я рисую?» Я просто переносила на бумагу то, что видела, следуя алгоритму: внешний объект – отражение в мозгу – объективизация на бумаге без промежуточных раздумий и эмоций. Получался перенос объекта из материи в материю через человека, путешествие вещи из объёма в пространстве на плоскость листа.
К слову, в этой цепочке «объект-художник-холст» объект проходит через фильтр вибраций художника, и ложился на лист либо произведением искусства, либо чем-то иным. И именно вибрации художника потом резонируют с внутренним миром зрителя. Или не резонируют.
После института я занялась проектами предметов ДПИ (декоративно прикладного искусства) и ювелирки. И вот тут оказалось, что когда настраиваешься на тонкий канал, возникает эффект, словно я обвожу на бумаге невидимый контур готовой фантазийной вещи, словно делаю работу, противоположную работе объёмного пантографа и свожу на плоскость существующий в голове и на тонком плане объёмный предмет. Изображаемый объект не существовал в проявленном мире, как натурщик в случае с набросками, я изобрела этот предмет и держала в мозгу, и из этой проекции мозга переносила в материю на лист бумаги.
Настраиваться на это состояние было не очень трудно, но требовалась полная сосредоточенность и концентрация. Долго удерживать его не получалось. И четно признаться, любой внешний конфликт и неустроенность выбивали из колеи – муза – существо ранимое. Но когда настроиться получалось, меня саму удивляло ощущение лёгкости и удовольствия от работы, а главное то, что я почти не пользовалась ластиком. Стирать линию не было необходимости, я всё рисовала, словно мой мозг составил определённую программу для руки, мне оставалось только держать концентрацию на этом состоянии перенесения идеи в материю. Это было сродни автоматическому письму с той только разницей, что источник идеи была я сама и мой канал, на который я настраивалась, таким образом, в мою волю никакого внешнего вмешательства не производилось. Именно моя воля была необходимым условием настройки на канал и защиты от внешнего воздействия. В случае автоматического письма человек отдаёт свою волю внешней силе (сущности) и служит передатчиком информации.
По окончании института Сергей переехал в Израиль, и на Земле Обетованной ему пришлось забыть все свои дизайнерские таланты. Там его умения оказались никому не нужны. Он решил попытать счастья в Европе, помыкался год во Франции, вернулся в Иерусалим и нашёл работу, связанную с археологией, а позднее с археометрией. Несколько лет жил на раскопках в пустыне недалеко от мёртвого моря, потом организовал свою фирму. Постепенно он стал одним из двух наиболее профессиональных и уважаемых специалистов в своей области.
Когда я ездила в 2004 году в Израиль, я поделилась с ним своими наблюдениями о большом количестве геопатогенных зон и силе линий Хартмана на Обетованной Земле. Добавить к этому ещё коктейль из враждующих эгрегоров и получится замечательная картина.
Энергетика на этом клочке земли бешенная, я не удивляюсь, почему туда на протяжении тысяч лет всех тянет, как магнитом, и почему этот район постоянно трясёт физически и психологически. Сергей в ответ упомянул про иерусалимский синдром, но особо вдаваться в тему не стал. Сказал только, что многих после переезда начинает, простите мой французский, «колбасить». Другие мои друзья тоже упоминали этот эффект, который заключается в том, что человек, говоря языком обывателя, теряет разум, ударяется в мистические течения, или попросту сходит с ума и объявляет себя мессией. Некоторые начинают видеть, что видеть – отдельный вопрос.
Недавно, когда мы в очередной раз разговаривали с Сергеем, он поделился своей историей.
«У меня тоже, когда я только приехал, первые года три, был иерусалимский синдром», - сказал он.
«И в чём он заключался?» - спросила я.
И он рассказал удивительную историю. Не стану пытаться написать её от первого лица, некоторые нюансы я могла забыть, но смысл и суть помню очень хорошо.
По переезду в Израиль Сергей сменил имя и стал Давидом. В первый год жизни в Иерусалиме он начал видеть. То, вернее, тех, кого он видел, можно было определить, как некие невидимые сущности инфернального происхождения. Они вышли на контакт с ним и предложили свою помощь. Первые годы он много рисовал и писал, часто просил друзей позировать ему. И вот именно в творчестве ему и предложили помощь. Нужно было только согласиться. Когда он дал своё согласие, его способ рисунка изменился, он отдавал себя на волю этим существам, и возникал эффект, словно он обводит невидимую линию на листе бумаги, словно кто-то рисовал за него. Линии получались очень точными, отточенными, красивыми. Друзья которые и без того ценили в нём художника, начали восхищаться сильнее прежнего.
«Более того, я начал видеть, кто из художников прибегал к услугам этих существ, когда смотрел на их произведения. Например, Дали и Леонардо да Винчи, - сказал Давид. – Они соглашались на это ради славы».
В этом момент я поняла, почему всегда так необъяснимо не любила Дали и Леонардо, как и некоторых других их коллег по цеху, словно меня что-то от них отталкивало. А также поняла, почему все так восхищаются их работами, несмотря на то, что по большому счёту и по моему скромному мнению, восхищаться нечем. Леонардо всю жизнь конкурировал с Микеланджело, который, к слову, творил «от себя», был простым гением и никому не продавался в услужение; именно стремление победить в конкурентной борьбе и толкнуло Леонардо на подобное сомнительное сотрудничество с низким астралом. Если сейчас спросить человека, далёкого от искусства, кто «на свете всех милее?», то есть, «кто у нас величайший художник эпохи Возрождения?», большинство, не задумываясь, ответит: «Леонардо да Винчи». Из всего сонма творцов вспомнят только его, пожалуй. А из близких нашему времени в первую очередь назовут Дали, Пикассо, ну, и кого-нибудь из того же ряда.
«Я тоже иногда рисую так, словно обвожу невидимую линию на листе бумаги, - поделилась я с Давидом. – Но я рисую от себя. Есть момент вдохновения, и не всегда получается настроиться на это состояние, но мне никто не помогает».
«Если говорить языком Торы, это называется Шхина, - объяснил Давид. – Такой эффект даёт её присутствие».
«А что было потом?» - спросила я.
Потом Давид однажды пошёл в гости к друзьям, и там по обыкновению его попросили нарисовать портрет жены его друга. Он разложил инструменты для рисунка, прикрепил бумагу к планшету, начал работать и почувствовал, что не может продолжать. Его обычные настройки на инфернальных сущностей не помогают, что-то словно держит его за руку, парализует.
Он принялся выяснять, что это может быть такое, и увидел, что у женщины трёхмесячный эмбрион, маленький ребёнок, но его душа сопротивляется тому, чтобы Давид рисовал эту женщину. Ребёнок не хочет, чтобы его касались вниманием ни Давид, ни его помощники.
«И ты знаешь, я почувствовал, что он сильнее, и меня и их, - в голосе Давида я уловила ноту уважения. – Я потом сказал другу, что его жена беременна».
«Откуда ты знаешь? - поинтересовался в ответ друг. – Мы ещё никому об этом не рассказывали».
Давид так и не смог нарисовать портрет жены друга. И после этого случая всё чаще стал ощущать дискомфорт от присутствия «инфернальных муз». В конце концов, чувство неправильности и неправедности от того, что он делает, заставило принять решение избавиться от «порочной связи». Как это сделать, он не имел ни малейшей идеи. Но пошёл «в уголок» (так ласково называют Стену Плача) и долго там молился.
« В какой-то момент я почувствовал, что Он меня простил. С тех пор сущности исчезли, и я перестал видеть. Теперь не вижу, кто из художников пользовался услугами сущностей в творчестве. И остальное, что видел раньше, тоже стало недоступно».
Когда он мне рассказал эту историю, я поняла, на чём поймали Сергея. Талантливый дизайнер лишился возможности самореализоваться в своей нише, ему захотелось признания. Рисовал он и так замечательно, зачем ему были нужны «инфернальные музы» и помощь? Думаю, не для того, чтобы рисовать лучше, а для того, чтобы получить недостающую энергию восхищения и компенсировать то, что многие художники воспринимают, как измену своей миссии. Когда происходит искажение принципа творчества и человек начинает творить ради славы, а не ради привнесения вибраций гармонии в материю, теневые аспекты его психики открывают двери разного рода сущностям. Иными словами, срабатывает Тень под условным названием «Ты никто», и жаждет компенсации в виде внешнего признания.
Рецепт от подобных несчастий насколько банален, настолько эффективен и труден в исполнении – любить, ценить и принимать себя в том виде, в котором ты существуешь. Этого заслуживает каждый по праву рождения.