Корреспондент. Михаил, Ваши строки «Я не хочу ни в чём участвовать, ведь я отдельный человек» – это воинствующий индивидуализм, вызов поэта толпе или нечто иное?
Михаил Сипер. Это скорее осознание того, что мой внутренний мир для меня важнее внешнего. Гонка за различными почестями или преимуществами, наступание (или наступление?) на себя с целью обретения каких-либо благ – это не моё. Стихи надо писать, а не суетиться. При этом я совершенно не возражаю против призов, премий, славы и прочих ярких заплат. Я для себя определил своё состояние: «Пассивное честолюбие». Мои друзья считают, что я не использую свои таланты и на четверть. Мне кажется, что они изрядно преувеличивают количество моих талантов. Просто они путают таланты и способности. Талант невозможно использовать не полностью. А вот способности – можно. Способности могут даже вообще не раскрыться, оставаясь где-то под спудом вредных привычек, самая главная из которых – лень. Но лень, хоть и вредная привычка, а всё же мной любима и желанна. Я предаюсь лени от всей души. Видимо, это и не даёт моим способностям раскрываться в полную мощь, чтобы привести меня к пирогам и пышкам. Конечно, на виллу в районе Лазурного Берега мне всё равно рассчитывать не приходится, да и на звонок из Нобелевского комитета я не надеюсь, но, может, чего-нибудь я в жизни бы и добился, если б не любовь к дивану… Но я отвлёкся.
Корр. Я пытаюсь увидеть в творческом человеке выразителя духа его нации. В ваших стихах много упоминаний о России, кажется, ностальгических. Вы российско-израильский поэт, израильский, или ощущаете себя гражданином мира?
М.С. Честно говоря, я никогда не пытался определить себя с этой точки зрения. Я, видимо, русский литератор, живущий в Израиле, беды, заботы и проблемы которого мне очень близки. Точно так же, как мне близки беды, заботы и проблемы России. Я знаю, что среди эмигрантов существует некая мантра: «А, мне наплевать на то, что в России, я там не живу». Это скорее для аутотренинга говорится, а ТВ-каналы российские всё равно просматриваются регулярно... Я внимательно слежу за происходящим в России, стараюсь быть в курсе литературной жизни и новинок. Да и общественная жизнь мне интересна, я ведь бываю ежегодно в России, и не только в Москве, а в глубинке, на Урале.
Честно говоря, ответ на ваш с виду простой вопрос вовсе непрост. И я отболтался, а не ответил. Что бы хотелось добавить? Я – человек, воспитанный и на русской литературе и на книгах Шолом-Алейхема. И на мировой литературе. И на «Житие протопопа Аввакума». И на «Привычном деле». И на «Сандро из Чегема». И на Библии. И на Торе. Поверьте, что всё это прекрасно сочетается, ибо содержит Мудрость. А она – одна на всех.
Корр. Вы – лауреат и победитель многих конкурсов, фестивалей, частый гость культурных мероприятий, а есть поэты-затворники. Вас привлекает азарт состязаний, желание путешествовать, новые впечатления или что-то иное?
М.С. Во всех конкурсах, фестивалях и турнирах меня привлекает живой дух общения. Весёлая, мудрая и весьма остроязычная компания, сложившаяся у нас за годы участия в турнире «Пушкин в Британии» – это лучше всех призов, почестей и наград. Разумеется, желание путешествовать тоже присутствует, но это вряд ли объяснит семикратное участие в «Пушкине…». Лондон-то я уже изучил изрядно. А вот хорошая компания талантливых людей – это ни с чем не сравнимо. Даже с азартом состязаний или медалями. Что поделать, люблю я умных и весёлых собеседников... А других не люблю.
Корр. Интересуются ли поэзий в других странах или зарубежные мероприятия собирают только русскоязычных авторов?
М.С. На этот вопрос я не могу ответить, ведь я участвую в мероприятиях только русскоязычных. Правда, получение Золотой медали Франца Кафки в Праге и изучение моих стихов студентами-славистами в Норвегии показывают, что стихами интересуются и иностранцы. К сожалению, большинство иноязычных поэтов пишут верлибром, не давая себе труда поработать с размером и рифмой. А я сторонник классического стиха. Чем сильнее себя ограничиваешь, чем сложнее размер и рифма, тем красивее (в хорошем смысле слова) выходит произведение.
А про верлибр я так сказал не потому, что я отказываю верлибру в праве на существование, просто я его не понимаю. Я вообще много разных вещей не понимаю – оперу, балет, например. Наверное, это недостатки воспитания. Что поделать, меня воспитывал нижнетагильский двор. Зато пишу грамотно и без ошибок!
Корр. На мой взгляд, требования к песенному тексту и стихотворению разнятся, текст песни может быть более упрощенным. Для вас существует такое различие?
М.С. Да, конечно. Песня и стих – это родственники, но далеко не одно и то же. Стих можно перечитать, вернуться на строчку ранее, а песня должна «стрельнуть» сразу, причем, на слух. Поэтому текст песни, в отличие от стиха, должен легче восприниматься, а значит – не быть усложненным. Это не означает примитива, это означает, как говорил Пастернак, «неслыханную простоту». Лучшие из бардов этого достигли. К сожалению, подавляющее большинство авторов стихов для эстрадных песен перешли грань простоты и углубилось в дебри примитива. Есть буквально считанные поэты, пишущие для эстрады умные, простые и талантливые стихи. Например, прекрасный поэт Лилия Виноградова.
Корр. Вдохновение приходит само, либо нужна какая-то эмоциональная встряска или создание специальной обстановки: любимая музыка, ночь, крепкий кофе?
М.С. Вы знаете, я не люблю выспренных слов «творчество», «вдохновение»... Когда-то мудрый Михаил Анчаров предложил заменить красивое слово «творчество» чем-нибудь противно-мерзким, например, словом «фердипюкс». Каждый рад сказать, что занимается творчеством, а кто признается, что его свободное время занято фердипюксом?
Чтобы родился стих, должна начать свербить внутри какая-либо строчка. Гул какой-то внутренний. А от неё и пойдет стих. Сама же она может в окончательную редакцию и не войти, сыграв роль катализатора. А специальная обстановка тут не нужна. Приход этой строчки случаен и внутренен, от окружающей среды не зависит.
Корр. Вы романтик или реалист?
М.С. Я скорее романтик. Но мне не кажется, что понятия «романтик» и «реалист» – это противоположности. Одно другому не мешает. То есть, я вполне реалистический романтик. Как пел Александр Дольский, «и верить в сны и добрые приметы...». Для меня книга «Алые паруса» – великая вещь, нисколько не ниже «Войны и мира».
Корр. Многие поэты так и не нашли пристанища, где могли бы быть счастливы. Очаровательный Кфар Масарик – это райский уголок, где спокойно жить и легко творить, или так только кажется со стороны?
М.С. Это взгляд туриста. Есть тут масса своих проблем, как в любой точке, где живёт человек. Но для сочинительства это и впрямь неплохое место, даже со всеми его недостатками, впрочем, не очень многочисленными. Эдакая ближневосточная Малеевка с обязательным привлечением к труду. У меня, что самое главное, дома есть своя комната с книгами и компьютером. Кроме этого, моя работа (починка компьютеров в кибуце) позволяет тратить много времени на свои поэтические забавы. А это здорово, правда?
Корр. В своём блоге вы рассказываете о выступлениях сына. Видимо, он унаследовал ваш поэтический и музыкальный дар?
М.С. Это совсем другое. Он – рокер. Тяжёлый металл и прочее. Там и текст другой, я такое написать вряд ли смогу, мне не хватит энергетики, драйва. Это он сам в себе открыл. Ну, а музыкальный дар на него с небес упал, так как у меня совершенно отсутствует музыкальный слух. Медведь на ухо... Сын же сам сочиняет довольно мелодичную музыку, хоть и весьма тяжёлую на мой вкус. А тексты песен пишет на иврите и английском. И, между прочим, с рифмами и ритмом. Я его не учил.
Корр. Каких современных поэтов, на ваш взгляд, должны непременно знать читатели?
М.С. Я не могу сказать, что ДОЛЖНЫ знать читатели. Я могу только сказать, что я люблю читать. Из современных поэтов я очень люблю читать и перечитывать Алексея Цветкова, Тимура Кибирова, Игоря Иртеньева, Бахыта Кенжеева, Веронику Долину, Виктора Коркия, Вилли Брайнина, Максима Амелина, Алю Кудряшову, Марину Вирта, а также прекрасных поэтов творческого объединения «Ристалище» (Асю Гликсон, Наталью Резник, Александра Габриэля, Михаила Юдовского, Льва Вайсфельда, Михаила Пономарёва, Михаила Фельдмана, Марию Рубину и др.). Вот этих поэтов я бы ПОСОВЕТОВАЛ знать современному читателю. А уж что он выберет…
Корр. У вас замечательно получается проза, судя по рассказам и воспоминаниям. Не планируете серьёзно заняться этим жанром?
М.С. Я им занимаюсь параллельно. Но я люблю реальные описания, а не выдуманные. Например, путевые заметки, мемуары, эссе. В них реальность переплетается с моей фантазией, но всё-таки основа – реально происходящее. А написать вещь, которая будет полностью состоять из выдуманных героев, положений и ситуаций – этого я не умею. А то, что я не умею – я не делаю. Проза – это другой материк. Я пока что исследую территорию поэзии. Там много для меня белых пятен…
Корр. Как, на ваш взгляд, в обществе можно поддерживать интерес к литературе?
М.С. Понятия не имею. Я читаю с 4 лет, постоянно и непрерывно. Мои друзья – тоже. А как это распространить на других людей, литературу не читающих и не уважающих, – я не знаю. И не уверен, что это возможно. Есть крамольная мысль – а нужно ли?
Я очень рано научился беглому чтению. Первым делом я прочёл восьмитомник Шекспира, восемь чёрных томов в кофейных суперобложках. Особенно мне понравились «Сон в летнюю ночь» и почему-то «Гамлет». Потом я стал подбираться к толстому красному тому, который мои консервативно-целомудренные родители от меня прятали в шкаф за стопы простыней. Том носил загадочное название «Декамерон». Читать приходилось урывками, так как книга постоянно перепрятывалась. Ни черта я не понял причину такой строгости, потому что книга была нудная и неинтересная. Но прочесть её мне удалось. А нечего было прятать... Потом, увидев старшего брата, читающего «Три мушкетёра», я перешёл на них. И всё. Завяз в Дюма. Это в пять лет... Атос, Портос и Арамис, д’Артаньян, Эдмон Дантес, лорд Винтер и Рауль де Бражелон заполнили мой лексикон и досуг. Затем настала очередь собраний сочинений Майн Рида, Жюля Верна, Купера, рассказов О.Генри и Джерома Джерома. Потом на меня обрушились и остались до сих пор со мной братья Стругацкие. Словом, обычное детство советского ребёнка...
Во дворе мои продвижения в чтении имели разнообразный успех. Иногда меня зазывали в гости, сажали рядом с великовозрастным балбесом – третьеклассником, совали мне газету и говорили: «А ну-ка, сбацай!». Я бацал без малейшей паузы, бегло и отчётливо. Через несколько минут подобного чтения балбес-третьеклассник получал оглушительной силы затрещину, и на него обрушивалась лавина родительского гнева: «Полудурок! В школе учится! Вон жидёнок и в садик не ходит, а читает! А ты буквы даже не все знаешь!!!» Я уходил во двор, через некоторое время там появлялся тот самый балбес, и я получал полностью гонорар за свой талант. Меня это ничему не учило, и всё повторялось. Так что битый я ходил часто. Битый, но гордый. Иногда вокруг меня во дворе садились кружком не умевшие или слабо умевшие читать, и я на память рассказывал им то историю алмазных подвесок королевы, то о побеге из замка Иф. Постепенно двор запал на чтение. Детей моего возраста или чуть старше было штук пятнадцать. Мы собирались компанией и шли через весь район в читальный зал детской библиотеки. Вы только не подумайте, что все пятнадцать были из интеллигентных культурных семей. Ничего подобного! Я жил в рабочем районе, и это были дети алкоголиков, бывших (и будущих) зэков, или совсем безотцовщина. Но они все стали читать! Мы устраивали игры во дворе (сейчас бы сказали, «ролевые») по прочитанному. Это не означает, что драки прекратились, или что все эти дети выросли и стали поголовно членкорами. Нет, большинство пошло проторённой тропой отцов, пополнив собой многомиллионный коллектив тружеников лесоповала. Впрочем, кого и когда чтение автоматически делало хорошим человеком? Разве что меня... А-а? Как я о себе, любимом!..