В помещении, в котором я вынуждена была оставаться до сумерек, света хватало только на то, чтобы видеть свое тело. И именно его я хотела бы видеть меньше всего. Это был старый склад, пропахший сыростью, гнильем и страхом. Вот уже пять лет в нем ничего не хранили, только старые мешки, так и не дождавшиеся своего часа, валялись на полу, изгрызанные крысами. Только для них в нашем мире осталось пиршество и удовольствие. Они все также лазили по углам, шуршали и пугали. Только теперь делали это более вальяжно.
Я нашла склад, когда бежала. Бежала сломя голову, закрывая эту самую голову руками и искала глазами хотя бы одну дверь в долгой череде кирпичей в стене.
Убегала я от толпы. грозившей мне расправой и побоями. Это вошло у меня в привычку. С самого детства я слышу нелестные отзывы о себе. Говоря проще - я урод. И я не знаю, кто виноват в этом - радиация, мутация, ошибка врачей или плохая наследственность, может шутка Бога, но вышло так как вышло. И мне с этим жить. В мире все стало очень сложно. Люди стали другие. Я так думаю. Потому что никаких доказательств у меня нет. Все книги давно исчезли или были уничтожены. Об истории никто не говорит, о религии тоже. Мы не знаем, какие мы были раньше.
На улицах, с наступлением вечера, становится больше так как я. Мы выбираемся из своих укрытий, раскиданных по городу и стараемся взять все, что нам нужно до наступления темноты.Потому что с приходом ночи нормальные люди впадают в крайнюю степень ненависти к нам и уничтожают не глядя всех, взрослых и детей.
Уродов не много, в основном все нормальные. Мы скорее исключение из правил.
Печальное, наверно.
Мне в лицо подул резкий сквозняк. Значит кто-то открыл дверь. Сейчас я буду карабкаться за мешки и сидеть там очень тихо. Так можно просидеть час или даже целый день. Пока те, кто пришел сюда, не найдут то, что искали. Они могут искать еду, зерно, запчасти. Все, что угодно. Но если найдут меня, сорвут свое неудовольствие жизнью на мне. Уговоры тут не работают, потому что мы говорим на разных языках. Мой речевой аппарат не позволяет мне выдавать такие звуки, на которых они общаются. Это какая то система сигналов, как у птиц. Их предложения не многословны, в основном они пользуются ими для сообщения, что найден урод или что надвигается голод.
Через час они уходят. Снова мой склад погружается в тишину и ожидание. Свечу я потушила, чтобы меня не нашли и зажечь ее больше нечем. Поэтому приходится передвигаться на ощупь.
В меня с детства швыряли камни, плевали. один раз даже привязывали к солбу на общественное поругание. Сначала я не понимала, что со мной не так. Внутри все казалось мне гармоничным, комфортным. Меня лишь удивляло, почему все остальные другие. Потом, после десяти лет гонений. я поняла, что я урод, потому что другого объяснение не находилось.
Я не люблю дотрагиваться до своих ног. Они вызывают у меня боль и обиду. Именно из-за них все началось. Я могла бы выучить нормальный язык, говорить звуками и позывами, но ноги скрыть не так легко. Каждый день мне приходится надевать специальное приспособление под юбку, чтобы скрыть их уродство. Так делают те, кому повезло. У большинства нет этого устройства и они вынуждены терпеть удары камней в спину. Я чувствую, что на улице смеркается и нащупываю железку на одну ногу. Надеваю. Затем вторую. Носить их ужасно больно, железо впивается в ноги, царапает кожу. Но лучше так, чем еще раз быть привязанной к столбу. Тем более, что сейчас я уже не маленькая и мне может грозить смерть. Устройство пытается деформировать кость, чтобы сделать ее нормальной, но природа задумала меня иначе и ноги поддаются с трудом. Возможно, когда-нибудь оно победит, суставы хрустнут и подстроятся, а пока я терплю ужасную боль. Из-за нее при ходьбе ноги трясутся и выдают меня. Выйдя на улицу сразу начинаешь щуриться даже от вечернего света. Долгое заточение в изгнании ослабевает глаза. На улице идет дождь и чавкающие звуки, издаваемых подошвами и грязью, проникают в самую душу. Повсюду снуют люди, слышится их перекличка, солнца не было весь день. Можно было не прятаться, в такой серости меня бы не заметили.
Страх снова возвращается ко мне, когда я вижу их кривые изогнутые назад ноги. Их прыгающую поступь. Их лысые головы, большие рты. Смотрю и думаю, только бы мои уродские прямые ноги не выдали меня. Только бы не открыть рот и не произнести Слово.