Литературный герой

Елена Кенигсберг
1. Автобус

Автобус Гомель-Мозырь взят штурмом. Моей племяннице Гале, которая старше меня на семь лет (ей - двадцать два, мне - пятнадцать), каким-то чудом удалось втолкнуть меня внутрь и даже усадить на свободное место. Но первыми ворвались цыгане.

Цыгане нарисовались перед самой посадкой: три цыганки в цветастых юбках и два молодых цыгана в цивильных костюмах. Они появились на автовокзале последними, но в автобусе были первыми.  «И вот, есть последние, которые будут первыми…»

От Гомеля до Мозыря три часа езды. Автобус трясется по ухабам так, что мне все время приходится держаться за спинку сидения - того, которое впереди. Автобус в очередной раз встряхивает пассажиров, я крепче вцепляюсь в спинку, и в этот момент встречаюсь взглядом с цыганом - он зажат в толпе в проходе, с тем цыганом, что чуть постарше и повыше ростом. Весь оставшийся путь я смотрю вниз и в сторону, а он… он смотрит на мои запястья. На мне черный хлопчатый джемпер, рукава его чуть коротковаты. И я тоже начинаю смотреть на свои запястья, и думать о том, как видит их он.

Автобус останавливается на центральной площади. Мы идем по бесконечной пыльной площади с племянницей Галей, ей надо в какую-то парикмахерскую к каким-то подружкам, она вечно таскает меня с собой по всяким ненужным мне делам, но на этот раз я отказываюсь заходить с ней внутрь и остаюсь ее ждать на площади. Мне пятнадцать, но я знаю, что должно произойти, и это происходит - цыган возникает передо мной.

Когда племянница выходит из парикмахерской, ее едва не хватает кондратий: младшая родственница из Ленинграда среди белого дня под белым белорусским солнцем стоит рядом с цыганом. Племянница торопится меня увести, но не тут-то было: вместо тупканутого ребенка, которым можно помыкать, она видит перед собой подростка, закусившего удила - я прошу племянницу дать мне закончить начатый разговор.

Племянница не находит слов и застывает в возмущении, а цыган тем временем, не откладывая дела в долгий ящик, приглашает меня в кино - "в семь вечера у кинотеатра". У какого кинотеатра - цыган не уточняет. Наверное, он был один - этот кинотеатр.

По дороге домой мы с племянницей заходим еще к каким-то ее подружкам, где разговор идет исключительно обо мне и о моем эпатирующем всех знакомстве с цыганом. «Но одет он...» - произносит Галя и закатывает глаза. Я не понимаю, что она вкладывает в эти слова. «...Одет он - от и до!» - продолжает племянница и подробно описывает подружкам цыганский костюм и ботинки. Оказывается, по их местным девичьим понятиям одет цыган очень круто, по моим же - ленинградским английскошкольным - наоборот странно и даже дико так одеваться молодому человеку.

Дома родственникам Галя о моем знакомстве не сообщает, видимо, потому, что ответственность за это знакомство полностью лежит на ней: ведь это она оставила меня одну на площади, где бродят цыгане.

Отец и вся мозырская родня собираются в гости, им не до меня, поэтому уход мой никем, кроме племянницы, не замечен. Она же, провожая меня, объясняет, где находится кинотеатр и строго-настрого наставляет: от кинотеатра более, чем на один метр, не отдаляться и после фильма сразу идти домой.

Искать долго не приходится - я спускаюсь с горки по мощеной, уходящей влево по дуге улице, и вот уже бульвар и кинотеатр. Издалека я вижу, что цыган пришел не один: рядом с цыганом стоит цыганка.


2. Парк

Цыган знакомит меня с цыганкой, и оказывается, что это его старшая сестра. Втроем мы прогуливаемся по бульвару: цыган в костюме шоколадного цвета, цыганка в пышной цветастой юбке и я в узкой серой юбке и черном джемпере. Но одним мы похожи с цыганкой - у нас обеих за спиной длинные косы, только у нее на голове яркий васильковый платок.

Через какое-то время цыганка, видимо, убедившись в безопасности брата, нас оставляет, и цыган тут же предлагает идти в парк, который - вот он - совсем рядом - начинается прямо от бульвара и ведет к реке.

Недалеко от реки мы находим скамейку. Скамейка грязная, поэтому мы забираемся на нее с ногами и усаживаемся на спинку как на козлы.

Цыган рассказывает о старой кочевой жизни, о постановлении пятьдесят шестого года, об отце-цыгане, о матери-грузинке, о младшем брате - сыне цыганской матери, а еще рассказывает байки из студенческой жизни - цыган учится в Минском медицинском институте, перешел на третий курс.

Темнеет, в парке зажигаются фонари. Цыган предлагает развести костер, но я не поддерживаю его в этом начинании.

Я спрашиваю, по какому делу они  приехали в Мозырь, цыган медлит с ответом, и в этот момент из темноты появляются две фигуры.

«Не подскажете, который час?» - произносят сакраментальную фразу таинственные незнакомцы. Цыган смотрит на часы и собирается ответить, но - «не тебя спрашивают!» - прерывают его. «У меня нет часов», - говорю я. «Покажи руки!» - приказывают незнакомцы. Я подставляю под тусклый свет фонаря свои тонкие запястья, а цыган вскакивает и закрывает меня собой.

«Парк закрыт, давайте на выход», - меняют блатные тему. Цыган не двигается с места и начинает дискуссию о правомочности предъявленных оппонентами претензий. Незнакомцы выше, крупнее и старше моего спутника - им за тридцать, а ему девятнадцать, но на конфликт они не идут: им нужны золотые дамские часы, а не разборки с цыганами. Видя, что ситуация затягивается, я крепко беру цыгана за локоть и тяну из парка. Благодаря так кстати явившимся неизвестным до меня дошло, что время уже позднее.

Мы почти заканчиваем подъем по улице, когда в желтом свете фонарей возникает фигура. На этот раз это моя племянница Галя. Она машет на цыгана руками, чтобы тот уходил, и шипит, что меня все ищут. Цыган послушно исчезает, успев назначить свидание на девять часов утра.

В это время вернувшиеся из гостей родственники бродят по окрестным проулкам в поисках, но племянница Галя, лишь одна знавшая, куда я ушла и откуда должна появиться, тайны не выдала, а ключевую позицию заняла. К счастью, родственники, пребывающие после гостей в приподнятом состоянии духа, увидев меня живой и невредимой, надолго на моей личности не концентрируются, и мне удается избежать расспросов.


3. Кинотеатр

Утром, выйдя из дома без особого труда, я отправляюсь на второе свидание. Кажется, никому, включая племянницу, нет до меня никакого дела.

С цыганом мы опять встречаемся у кинотеатра и на этот раз идем-таки в кино, потому что на улице дождь, а зонтов у нас нет. Гаснет свет, и в темноте тонкие пальцы ложатся на мое запястье. Я отнимаю руку, цыган смиряется и дальше смотрит фильм, на меня не отвлекаясь.

Фильм заканчивается, мы выходим из зала, снова оказываемся в парке, по-прежнему идет дождь. И тогда цыган предлагает идти пить чай в гостиницу, где он живет со своими цыганами: братом, сестрой и еще двумя родственницами. Я знаю, что живут они вместе в одной комнате, поэтому никакой опасности не предполагаю и с легкостью соглашаюсь. Но тут цыган произносит фразу… И это даже не ответ Онегина Татьяне:

Учитесь властвовать собою,
Не всякий вас, как я, поймет;
К беде неопытность ведет.

Цыган говорит: «Только имей в виду: если ты сейчас пойдешь, дальше ты поедешь с нами».

Мы долго поднимаемся вверх по мощеной булыжником улице. Моросит дождь, но мы не ускоряем шага. Двое под летним белорусским дождем. Не доходя метров двадцати до дома отцовской сестры Стеши, мы прощаемся. Сегодня я должна уезжать, в четыре наш с отцом поезд.

За полгода до этой встречи, в январе, сразу после зимних каникул, учительница литературы Тамара Федоровна /Фердинандовна/ Рудзат задала нам - ученикам 8б класса - олимпиадное сочинение на вольную тему. Мое сочинение называлось - "Цыгане в творчестве Пушкина, Блока и Цветаевой". Цыгану я об этом не рассказала. Вдруг бы он подумал, что для меня он... некоторым образом... литературный герой?

Цыганы шумною толпой
По Бессарабии кочуют.
Они сегодня над рекой
В шатрах изодранных ночуют.








Примечание
На фото - Мозырь, к/т "Родина", 1965г.