Говоря о том, что его давно ждут, Роман вовсе не кривил душой: вчера вечером вдруг совершенно неожиданно позвонил Антон и голосом, не терпящим возражения, прямо-таки приказал (что само по себе говорило о неординарности возникшей где-то там ситуации) явиться пред его «светлые очи» на следующий день, то есть именно сегодня. Брат был очень серьёзным человеком, не впадавшим вовсе ни в панику, ни в какие бы то ни было сантименты и, зная об этом, только поэтому уже не стоило относиться с пренебрежением к его звонку и зову. Собственно говоря, Роман и сам собирался нагрянуть в семейный «муравейник», как шутливо, но не без причины называл семью старшего брата: четверо малышей (два раза по двойне!) – это вам не хухры-мухры, как любила приговаривать к месту и не очень жена Антона Нина: тут и семь нянек с ног собьются! Роман любил племянников: три богатыря и сказочная маленькая шалунья-принцесса, для которой ни в чём и никогда отказа не было, чем она совершенно по-взрослому, несмотря на ещё более чем скромный возраст (весной будет три года), беззастенчиво пользовалась в отличие от своего братишки… Единственно о чём жалел сейчас Роман, так это о том, что ехал к ним с пустыми руками… Но ничего, в следующий раз будет «под запрос» и – непременно! И пусть родители ворчат, что скоро в их доме живым не останется места: всё заполонили собой игрушки большие и маленькие, девать которые уже просто некуда – несчастный чердак… «О!– промелькнула вдруг у него мысль – А, пожалуй, я знаю как подъехать к этой злобной метрессе, Анькиной заведующей – перевезу-ка я в их детдом весь этот игрушечный зоопарк, что за ненадобностью пылится под крышей у Антохи! И волки целы, и овечки сыты… Так, кажется? Или же, всё-таки, наоборот? А! Неважно! Важно то, что мне придётся как-то налаживать отношения с моей Кораблёвой, утраченное доверие восстанавливать, которое было разрушено так по-детски глупо, что и до сих пор стыдно… Ох, Анька, Анька… И зачем же ты такая упрямая, если не упёртая… Но какая бы ты не была, жизни без тебя нет…»
Стоило только подумать о ней, как тут же перед глазами возникло милое девичье лицо с огромными глазищами, в глубине которых сверкали звёзды непролитых слёз… Любил ли он её? Вот, если бы от ответа на этот вопрос зависело жить ли ему в следующую минуту или умереть, то он, наверное, всё равно ответил бы: не знаю… Небезразлична? Да! Сразу же, с той самой первой встречи в кафе, с самого первого танца, когда она, вослед за вскинутой на его плечо рукой, вдруг посмотрела так по-детски доверчиво, что он даже растерялся и, вместе с тем, внезапно ощутил себя таким сильным и храбрым, таким готовым сражаться со всеми драконами мира лишь за одну улыбку или крохотную слезинку вот этой, не известно за что появившейся в его судьбе, хрупкой,как мартовский лёд, девчонки, студенточки-первокурсницы. Это было так неожиданно, но так неотвратимо понятно, словно по-другому и не мыслила сама судьба, давшая ему тем самым немедленно понять, что отныне он просто обязан, если не обречён, хранить эту леди Совершенство от каких бы то ни было переживаний и тревог, что собственно и делал, став её верным рыцарем, телохранителем, жилеткой для слёз и даже верной подружкой, с которой Аня, в чём он ни на минуту не сомневался, делилась буквально всем, чем было можно и даже нельзя…
А потом… Потом общение с ней как-то стало просто… привычным, вовсе лишённым первоначальной романтики… Каждодневные встречи, совместно проведённые вечера в компании друзей, прогулки по ночному городу, разговоры ни о чём… Забота друг о друге… Вдруг ярко вспомнилось, как он переживал, когда она сломала ногу и вынуждена была больше месяца находиться в комнате общаги упакованная в гипс… Как он тогда старался хоть чем-то скрасить её непредвиденное одиночество, прогуливая пару за парой, только лишь бы она не оставалась одна… А потом, когда сам подхватил какую-то жуткую форму пневмонии, кто был первым, кого увидал у своей кровати после двух суток почти полного беспамятства? Кораблёву! Зарёванную, с синими кругами под глазами, с решительностью цыплёнка отбивавшуюся от медсестры, которая пыталась удалить её из палаты… «Да кто ты ему? – зло шептала настырная тётка – Кто он для тебя?» И как, сам от себя не ожидая, выдохнул тогда: «Всё! Она для меня – всё! Оставьте её в покое!» «Ну, конечно! – сразу же переключилась та на него – Оставьте! Вот, вы все мужики такие! Да ты хоть знаешь, что она уже больше суток вообще не отходит от тебя? Хочешь, чтобы свалилась с нервным истощением,да? Если любишь, немедленно отправь свою девушку отдохнуть!»
Всё в их отношениях как-то складывалось слишком уж правильно, слишком спокойно, без ошеломляюще-ослепляющей, как у ребят, страсти… Они никогда, оставаясь наедине, не срывали друг с друга одежд, забыв про всё и обо всём, никогда… Да какой там секс, у него даже в мыслях не мелькало ничего подобного вовсе! Да, он нормальный мужик и знает, и пробовал, и любит, но… Анька… Анька – это Анька! С нею так просто, как с другими, нельзя! Откуда возникло это убеждение, он не знал, но оно было! Было всегда, с самой первой встречи, с первого робкого взгляда, как прикосновения крыльев бабочки – едва ощутимого, но исчезни которое, и рухнет вся конструкция мироустроения и понимания того, что есть правильно, что есть свято… Господи! Да, он и целовал-то её не всякий даже раз… Почему? А всё потому же... Вот, кто это знает? Но когда вдруг Воробей бесцеремонно протянул к ней руку, дотронувшись до груди, чего он никогда даже представить себе не мог, то почему-то этот наглый жест друга прежде всего оскорбил не девушку, а его самого, Романа Орлова, опрометчиво притащившего сюда неизвестно зачем покорно следовавшую за ним девчонку, безгранично доверявшую ему во всём… С того самого вечера, словно чёрная кошка пробежала между ним и считавшимся прежде чуть ли не единственным другом… Воробьём… Колькой Воробьёвым, тем, в ком раньше не сомневался, кому было доверено много… даже слишком много, о чём теперь приходилось думать и сожалеть… Вот и ещё один вопрос, по которому жизненно важно посоветоваться с братом… Опасно держать в ближайшем окружении людей, доверие к которым утрачено по каким бы то ни было причинам… А Воробей в последнее время ведёт себя всё более неадекватно, всё более развязно, если не нагло, что, без сомнения, просто недопустимо, поскольку граничит с неуважением… Но, что с этим делать? Как поступить? Прогнать? Ах, если бы можно было создавшееся напряжение в отношениях разрулить таким образом… Нет… Изгнание, наоборот, повлекло бы за собой и вовсе непредсказуемое развитие событий: парень слишком долгое время являлся доверенным лицом и, банально, но, как говорится, слишком много знал… И хотя Роман предполагал уже сворачивать активную деятельность своей группы в почти криминальном бизнесе (перепродажа или спекуляция всё более легализировалась уже и в пределах страны) оставлять рядом с собой тех, кому нет веры, если и не опасно, то уж, во всяком случае, глупо… Вот уж кем-кем, а глупцом, считать себя ему, Роману Орлову, совсем не хотелось… Но и тем не менее – что делать-то?
Первой мыслью, конечно, было откупиться! Но сколько нужно дать и будет ли на пользу данный жест? Не в жадности дело… Хотя, каждый добытый рубль не просто с неба падал. А заслуга Воробья в общем итоге была не более весомой, чем у остальных в группе… Он такой же исполнитель, как и прочие… Не меньше, но и не больше… Прав был Антон, когда предупреждал:«Не подпускай к себе слишком близко никого! Это твой бизнес, только твой, а их (исполнителей) может быть сколько угодно… Держи всех на расстоянии вытянутой руки, иначе горько пожалеешь…» Прав был брат, ох, как прав! А вот теперь… По-хорошему вряд ли получится… Тут и по-плохому как бы не опоздать…
За этими весьма не весёлыми размышлениями да раздумьями не заметил даже, как столичный город остался далеко позади. Дорога, ровная, как стрела, резво убегала в лесной массив, проезд в который был строго ограничен и у постового на въезде имелись все номера имеющих право продолжать движение автомобилей. Романа знали в лицо, но и тем не менее постовой, взмахнув, словно салютуя, жезлом заставил остановиться для того, чтобы ещё раз убедиться лично, что в данном внедорожнике сидит именно Роман Орлов и что он направляется именно туда, куда направляется, для того, чтобы исключить нежелательные эксцессы: камера наблюдения не прерывала своей работы круглые сутки, а майор очень высоко ценил свою работу и не желал бы её потерять из-за несоблюдения выставленных перед ним требований.
Всё это было настолько привычно, что уже не вызывало и тени досады или раздражения даже тогда, когда очень спешил, а приходилось просто тупо ждать где-то на обочине иногда и по часу, а то и более, а потом молча наблюдать за проносящимися на немыслимой скорости машинами с густо тонированными стёклами. Кто сидел на пассажирских местах в этих дорогих авто и куда вели многочисленные отвороты с основной трассы под запрещающим знаком, лучше было не думать – ни к чему хорошему подобное любопытство привести не могло и Роман понял это уже в раннем детстве, когда был вынужден жить у брата… Странное дело – дом, как таковой, так и не стал ему родным, хотя спроси почему, он вряд ли смог бы ответить… Однако, это было так! И, несмотря на то, что в доме у него была своя комната, Роман чаще всего не оставался в ней на ночь, предпочитая переночевать даже в мотеле, чем здесь... Предлагая Ане немедленное заключение брака, он умалчивал то, что достойного жилья у него пока нет. Конечно, данный вопрос был вполне решаем и на первое время имелась вполне пригодная для жилья однушка в городе, но Аня, конечно же, была достойна чего-то более приличного, чем в ближайшее время он и собирался заняться.
Особняк брата находился в закрытом коттеджном посёлке среди подобных и более роскошных построек на специально проложенной просеке в глубине векового заповедного хвойного бора. Здесь росли такой высоты сосны и редко встречающиеся ели, что если бы кто-либо захотел полюбоваться их верхушками, то непременно бы при этом потерял бы свой головной убор – тот всенепременнейше свалился бы на землю! Странное это было сообщество, поскольку за почти трёхметровыми железобетонными заборами живущие там люди не всегда знали своих соседей не то, что по фамилии или имени-отчеству, но, подчас, даже просто в лицо. Понятно, что когда затевалось само строительство, все застройщики были знакомы друг с другом более чем коротко - случайных среди них не могло быть вовсе, хотя бы потому, что не так-то просто было получить разрешение на приобретение в частную собственность (одними из первых вообще!)немалого участка заповедного бора! Но дело в том, что перед некоторыми из них легко открывались двери любых кабинетов и на любых уровнях… Однако время шло, особняки продавались и перепродавались уже по многу раз, в результате получилось то, что получилось: из старожилов в кооперативе осталось всего несколько семей, поддерживающих по привычке какие-то отношения между собою. Среди них была и семья Антона.
Подрулив к нужным воротам и резко нажав на клаксон, Роман терпеливо ждал пока выглянувший сторож, узнав его машину, вновь зайдёт в свою сторожку и откроет ворота. В распахнувшемся створе немедленно предстала глазам знакомая, убегающая вдаль, улица. Третий по счёту особняк был именно тем, куда он сейчас так стремился. Взбежав по ступенькам, нажал на звонок. Тишина… Толкнул дверь плечом – открыто… Странно… С чего-то вдруг сердце пропустило пару ударов кряду… Затаив дыхание, медленно вошёл в холл. «Эй! Алло! Есть кто живой?» Где-то хлопнула дверь, и на лестничной площадке появился начальник охраны Антона, Дмитрий Сергеевич. «Сергеич, привет! Я не понял, а где все-то? Дверь входная нараспашку… Что-то случилось?» «Привет Роман! Дверь? Это, наверное, няня, уходя, не достаточно сильно ею хлопнула, вот замок и не сработал… Поднимайся в кабинет – мы тебя уже заждались!»