Письмо из Мангазеи
(Из Юрия Крижанича)
Переулки пахнут снегом и берёзой.
Из узорчатых окошек льются звуки.
И взлетают балалаечные слёзы
Выше мудрости, и радости, и муки.
Ты на службе государя? Бог с тобою.
Не хочу в Москве гнуть перед спесью шею.
Приезжай скорей за Камень, – и с тобою
Мы покатим по кварталам Мангезеи.
Как ты слышал, – что творится за Варшавой?
Кто шумит? Как ерепенится посольство?
Ты живешь в грехе с плохою девкой – славой.
Самодержец не похвалит самовольство.
Самодержцем своей жизни быть мудрее –
Сам себе готовишь, стелешь и стираешь,
Самому себе и гнёшь, и мылишь шею
Только сам в себя живешь и умираешь.
Здесь, в Сибири, снег горяч, как сумасшедший.
Звезды здесь, как сливы, но крупней и слаще.
…Как окинешь строгим взглядом век прошедший –
И увидишь, что он весь ненастоящий.
Чем мы жили? И за что рубили бошки?
Это глупость, преступленье иль измена?
…Помолчим. В родном дому молчат и кошки:
Помогают, но подслушивают стены.
Скоро стану я, наверно, фарисеем,
Буду проповеди петь о Божьем страхе
На потеху щеголей из Мангазеи
В кумачовых разукрашенных рубахах.
Все, что ярко, словно золото, – то меркнет
В безразличии серебряной державы.
Пересечь ее, постичь, снять с неба мерку
Я бессилен. А они, ты знаешь, – правы.
Жизнь для них – лишь испытание азарта.
Просвещенье для них узко, как Европа.
Легче жить, не зная ни «вчера», ни «завтра»
И не слушать ни царя, ни гороскопа.
Что поделать, но «аминь» слабей «авося».
Упоение победой – тоже пьянство.
…До чего здесь расточительная осень –
На плоды, и на цветы, и на пространство!
Вязига, и белорыбица, и птица –
Здесь для чрева есть приятного немало.
Здесь ворюга нанимает кровопийцу,
Чтоб Убийство послужило Капиталу.
Вечный брак труда и денег! Мысля туго,
Не поймешь – у них одни и те же лица,
И за каждым кровопийцей есть ворюга,
И на каждого ворюгу – кровопийца.
…В тишине звучит протяжный стук лопаты.
Он прекрасней, чем звон колокола медный.
Только выбеленные пустые скаты
За узорчатым окошком мне заметны.
Звезды гаснут. Что не так-то уж и плохо.
День грядущий нам сулит и смех, и слёзы.
И звучит тяжелый заступ, как эпоха,
Разгребающая снежные заносы.
Ты в почете. Я в опале. Только, право,
Всё отдал бы ты, чтоб слышать голос века
В безразмерности серебряной державы,
В безразличии серебряного снега.