Прозрачный ручеек завлекал в свою маленькую пучину щепки и мелкие, упавшие с деревьев сухие веточки и, завораживая своим звонким журчанием, нес весь этот игривый поток вдоль дороги. На дороге появились редкие проталины, сквозь которые проглядывал серый асфальт. Дымчато-серые воробьи возбужденно копошились в лужицах, отряхиваясь и часто взмахивая своими крыльями. Солнце игриво рассыпало свои лучи по обочинам дорог, прогревая, уставшую за зиму, землю. Сережа прутиком подгонял плывущую щепку, но Валентина упорно тянула его за руку:
- Серёженька, пойдем милый. Сегодня наш папа приезжает. Пойдем, а то опоздаем.
Сережа совершенно не помнил отца. Когда его забрали в армию, ему было всего два года. Мама пальцем указывала на снимок мужчины в альбоме и говорила: «Это твой папа». Серёжа рассматривал этого светловолосого улыбающегося мужчину, обнимающего его маму и думал:
- Какой он, мой папа? Наверное, он очень веселый и добрый, будет качать меня на качелях, а потом мы весело будем играть во дворе в мяч?
На вокзале было шумно и многолюдно, все ожидали поезда из Средней Азии в Москву. Мужчина в черной кепке сидел на большом деревянном, с металлическими уголками, чемодане и томно вглядывался вдаль полотна железной дороги. Женщина в цветастом платке, повязанным сзади головы крупным узлом, постоянно переставляла с места на место свои котомки и узлы, проверяя их наличие и сохранность. Рядом стоял несколько сгорбленный седоволосый дедушка, опершись на отполированную рукой, палку. Он часто снимал свою кепку и вытирал ею пот со лба, а потом вновь одевал её и внимательно вслушивался в голос, доносящийся из, висящего на столбе, рупора.
Вот гортанный скомканный голос пробубнил прибытие поезда, и людская толпа оживилась и стала уплотняться ближе к краю платформы. Поезд остановился, лязгнули открывающиеся двери и по ступенькам стали выходить люди. Валентина ходила вдоль перрона и вглядывалась в их лица. Она не знала номер вагона и теперь просматривала всех идущих по перрону пассажиров в военной форме, не так уж и много их было. Вот он, до боли знакомый силуэт. Мужчина поставил котомку на теплый, залитый солнцем асфальт перрона и, знакомым Валентине движением руки, достал сигареты. Это он.
- Паша, Паша! – Валентина быстро схватила Сережу в охапку и бросилась к Павлу. Она подбежала к нему и растерянно встала напротив.
Их глаза встретились. Павел волнительно осматривал Валентину, стараясь не упустить ни одной детали, запомнить, запечатлеть, будто они не встречаются, а вновь надолго расстаются. Вот она, перед ним, его Валюшка. Невысокого роста с худенькой мальчишеской фигурой, огненно-рыжими, собранными в хвост, волосами и глубокими синими глазами. Под глазами прослеживались темноватые круги, говорящие о недосыпании и Павел моментально отметил этот факт.
- Боже, этот знакомый мне блеск глаз, с сиреневым отливом и остро смотрящими зрачками, - у Павла защемило сердце.
Многие дни там, на сопках в Афганистане в чужой, для всех приехавших советских солдат и офицеров стране, где никто поначалу не понимал «кто они здесь и зачем», он вспоминал блеск этих восхитительных синих глаз. Он подошел и поправил ей волосы:
- Я вернулся, - больше он ничего не мог произнести. Огромный шершавый ком подкатился и перехватил дыхание. Если бы он мог сейчас заплакать…
Валентина прижалась к его острому худому плечу и теплые слезы стали пропитывать его китель. Она тихо плакала, ей можно было, а ему нельзя, по одной простой причине: он – мужчина и должен быть сильнее. Павел посмотрел на сына, который был плотно зажат между ними. На него смотрели глаза Валюшки, такие же синие и глубокие и только тонкие губы и густой и светлый волос, напоминал его самого в раннем детстве.
- Ну, будет тебе, Валюшка, будет, - он высвободил её от себя и взял сына в свои сильные жилистые руки, - Сережка то совсем большой стал.
Сережа разглядывал отцовский китель, осторожно трогая лацканы, эмблемы в петлицах и любопытно рассматривая этого большого и сильного мужчину, которого мама называла Павлом.
- Это, сынок, твой папа. Я тебе фотографии в альбоме показывала, вспомнил?
- Он там другой, - Сережа заглянул в лицо Павла, - на фото он улыбается.
- Вот так? - и Павел грустно улыбнулся.
Дома ждала многочисленная родня. Ели пельмени, винегрет и вспоминали, как провожали его в армию. Разве мог тогда Павел, только что закончивший институт, предполагать, что вот так распорядится судьба. Даже там, в Фергане, в учебной части у него, наивного сибирского парня и в мыслях не было, что вскоре белый ТУ-134, с красной полосой вдоль всего корпуса самолета и буквами СССР на нижней стороне крыльев, отправит этих молодых парней из разных городов и республик Советского Союза, в Афганистан. Что эта глупая, ни кому не нужная война, станет страницей в их жизненной тетради, а для кого-то и последней страницей.
Перевалило за полночь и Валентина пошла, укладывать спать Сережу, давно трущего глаза. Гости потихоньку стали разъезжаться по домам. Тем, кому далеко было добираться, мать Валентины – Елизавета, разложила в зале диван, а мужикам постелила на полу. Изрядно выпив, они рады были и такой постели. Павел пошел в спальню. Он крепко прижал к себе Валентину, наслаждаясь запахом её волос:
- Я подарки тебе привез, все некогда было отдать, - он протянул Валентине джинсы и пару футболок, - постираешь, я их под форму на себя одел, чтобы вывезти из Афгана. Потом достал из сумки свернутый из серой ткани кулек, развернул и стал одевать на шею Валентины ожерелье. Ожерелье было искусной ручной работы, изготовлено из чеканной меди, с витиеватым орнаментом и вставленными внутрь камнями синего сапфира.
Павел посмотрел на отражение Валентины в зеркале:
- Тебе хорошо в этом ожерелье и камни сапфира к твоим глазам подходят, - он смотрел на Валентину в этом ожерелье и вспомнил другую афганскую девушку, которую он нашел в канаве там, в Афганистане после зачистки от духов одной маленькой деревушки. Девушка, видимо хотела спрятаться от обстрела, но осколок снаряда нашел её и в укрытии. Рядом с ней лежала котомка, в которой были какие-то книги с замысловатыми иероглифами, кусок лепешки, обернутой в белую тряпицу и несколько украшений ручной работы, среди которых было то самое ожерелье с синими камнями сапфира. Девушка лежал, запрокинув голову вверх. Темные волосы, слипшиеся от бурой, запекшейся крови, обнажал слетевший с головы хиджаб, выпачканный темно-алыми пятнами. Павел закрыл девушке глаза, взял из её закостеневших рук котомку и присоединился к своим однополчанам. И долгое время у него перед глазами стояло бледное лицо девушки, направленное к небесам.
В Афганистане Павел получил осколочное ранение в голову, приведшее к частичной временной контузии. После госпиталя отпуск ему не дали, так и дослужил он положенный ему срок у подножия гор Гиндкуша. Иногда в голове Павла начиналась метель: вьюги кружились и метались, до боли сковывая голову в жесткие металлические тиски. Он уходил в ванную комнату и держал голову под мощными струями воды. В его голове, не переставая, стучали металлические молоточки, и боль становилась лишь немного тише. В моменты приступов он не понимал, что делает и куда идет, он делал всё автоматически. Несколько раз Валентина заводила с ним разговор о больнице:
- Павлуша! Надо сходить в поликлинику, чтобы тебе выписали лекарства.
- Ты, имеешь в виду, психиатра?
- Я не знаю, - Валентина пожала плечами.
- Как только меня поставят на учет в психушке, на моей карьере можно будет поставить точку. Меня ни в милицию работать не возьмут и вообще в органы.
- Да толи мало работы на фабриках и заводах, - Валентина не понимала мужа. Теперь, когда он вернулся, она хотела наладить семейную жизнь и жить, как все советские семьи: растить детей и наслаждаться жизнью.
Валентине два года тоже достались тяжким грузом. Все это время она жила сердцем, в котором кипел котел с раскаленным маслом. К ней приходила подруга Катерина, у которой мужа Андрея, в этот же день тоже забрали в армию и он, также как и Павел, попал в Афганистан. Девушек крепко связало их общее тягостное ожидание. Как только Валентина получала письмо от Павла, она тут же спешила к подруге. Катерина открывала настежь окно на кухне, закуривала сигарету и внимательно слушала, как подруга читает письмо. Клубы дыма обволакивали её темные волосы, беспорядочно рассыпанные по её плечам, темно карие глаза задумчиво смотрели во двор. Потом они пили чай и вспоминали о счастливой жизни со своими мужьями до Афганистана.
Вся их жизнь теперь разделилась на две половины: до и после. Какая жизнь будет после возвращения мужей, они представляли плохо, но всё же мечтали и надеялись. В сердцах жила радостная и трепетная надежда. Но однажды надежды Катерины рухнули в одночасье. Из части пришла официальная телеграмма о том, что Андрей погиб, а потом и сам цинковый гроб с его телом. После получения трагической телеграммы, у свекрови случился инсульт, и гроб поехали забирать две неразлучные подруги: Валентина и Катерина. Потом они вместе сидели возле него и прощались со своими несбывшимися мечтами. Маленькое стеклянное окошечко, сквозь которое ничего не было видно и венок цветов - это все, что осталось от счастливой жизни Катерины.
Похоронив мужа, Катерине пришлось заботиться о парализованной свекрови, ведь Андрей был у Марии единственным сыном, и теперь с ней осталась только сноха - Катерина. Она находила время и за свекровью ухаживать и прибежать к подруге, поиграть с Сережкой, послушать чтение писем с Афгана. Но вскоре её визиты стали реже, у Катерины появилась другая подружка – водка. Вале не нравилось новое увлечение подруги, но она понимала, что у Кати сейчас очень тяжелый период в жизни и старалась всячески её поддержать:
- Катя, выпивка – это не самое лучшее избавление от боли.
- А как мне справиться со всем этим? Как? Может, подскажешь?
- Пройдет время и твоя боль утихнет. Возможно, со временем у тебя появится другой.
- Не нужен мне другой, я Андрея любила и люблю до сих пор, - она достала сигареты с полки и открыла окно.
- Боль пройдет со временем. Поверь мне, только не пей. Кому нужна будет спившаяся жена? – Валя подошла и заглянула в глаза Катерины. Некогда красивые карие глаза стали теперь окружены набрякшими веками, от частого принятия алкоголя и бессонными ночами возле постели свекрови. Катя сделала глубокую затяжку и начала выпускать изо рта томные дымные облака:
- Твой Паша скоро приедет, и вы заживете той жизнью, о которой мы мечтали с тобой, сидя здесь на кухне. А мой Андрюша, приходит ко мне только во сне. Он смотрит на меня и манит к себе. Я бегу, бегу и не могу до него добежать, потом просыпаюсь, и сердце бешено колотит в груди. Я иду на кухню, выпиваю стопку водки и только тогда засыпаю крепко и не вижу снов.
- Сходи в больницу и тебе выпишут лекарство.
- Нет, Валюха, лекарства от тоски. Нет такого лекарства, - она нервно курила, часто стряхивая пепел.
- Но надо жить дальше, жизнь ведь продолжается. Тебе всего двадцать два года, вся жизнь еще впереди.
- Знаешь? Иногда мне кажется, что мне восемьдесят лет. Я схожу в магазин и уже устала. Я устала жить.
- Катя! Я не дам тебе раскисать. Я буду бороться за тебя, так и знай.
Валентина часто приходила к подруге, помогала с уборкой квартиры. С собой она приводила Сережу и Катерина оттаивала. Она с удовольствием читала ему книжки и разучивала стихи. Её глаза вновь оживали и загорались веселым девичьим блеском:
- Я тоже сына хочу, такого же маленького шалуна.
- Пройдет время, ты встретишь мужчину, и у вас будет сын, - Валентина любовалась, как подруга играет с Сережей, как она сразу преображается, и её глаза вспыхивают и улыбаются.
- Нет, мужчину я не хочу, а ребенка хочу. Сына хочу, такого же щекастого, - она потрепала Сережу за щеки и поцеловала его курносый нос.
- Но без мужчины дети на свет не появляются, - засмеялась Валя.
- Ну, если только ненадолго, пока я не забеременею. Но замуж опять я не хочу.
- Ладно, Катя, пойдем мы, а то скоро темнеть начнет.
- Я еще не наигралась с Сережкой.
- Вот родишь себе сына и будешь с ним сутками возиться. А с водкой, подруга, завязывай. Слышишь?
Валя пыталась зародить в Катерине зерно надежды, чтобы она, наконец, перестала выпивать:
- Может хоть желание стать матерью, отодвинет спиртное на второй план. Катя ты моя, Катя, - они шли с Сережей по заснеженной тропинке сквера, загребая ногами пушистые насыпи. Вечер томной негой обволакивал их, и лишь редкие фонари освещали дорогу к дому. Весной к ним возвращался их муж и отец, и это сладостное ожидание загоралось искорками в глазах Валентины и заставляло сердце работать быстрее и сильнее.
Возвратившись, домой к своей жене и сыну, Павел устроился на фабрику инженером. Их семейная жизнь стала налаживаться. В выходные они вместе старались поехать на природу на стареньком запорожце, который им отдал Валин дедушка - Михаил. Теперь он уже не мог водить машину, потому что стал стар, и ухудшилось и до того плохое зрение.
Фабрика была швейной, и коллектив был в своей основной массе – женский. Но Павла женщины привлекали мало, его сердце принадлежало только его Валентине. У него был собственный кабинет на втором этаже административного корпуса из белого силикатного кирпича. Его кабинет был недалеко от кабинета директора, и часто секретарша Люда заглядывала к нему в кабинет, чтобы поздороваться или пригласить на планерку:
- Павел Иванович, в четыре часа планерка у директора.
- А что по телефону то не звонишь? - Павел указал на черный дисковый аппарат, стоящий у него на столе.
- Тебя захотела лишний раз увидеть, - Люда засмеялась и закрыла двери.
Однажды глубокой осенью в его кабинете раздался встревоженный звонок:
- Павел Иванович, вы у себя? Вас двое солидных мужчин спрашивают.
- Да, я у себя, пусть идут, - он положил трубку и вскоре в дверь кабинета постучали. Вошли двое высоких мужчин. Выправка выдавала в них военных. Одеты они были в строгие костюмы и белоснежные рубашки с накрахмаленными воротниками. Они поздоровались, и один из них протянул раскрытое удостоверение.
- Комитет государственной безопасности? Чем могу служить?
- Нам надо с вами поговорить.
Павел подошел к дверям и запер их на ключ изнутри:
- Слушаю Вас внимательно.
__Продолжение следует__