- Держи.
- Зачем это мне?
- Режь.
Я знаю, теперь тебе и не хочется вовсе. Но это только мгновение. Если у кого-то и должно храниться оружие, то именно в твоих руках. Я к тому, что, если вдруг вздумается, будто я не заслуживаю… просто вспомни про него. Вот тебе всё, без остатка и утаённости. Всё, что необходимо, бери, выворачивай. Мне это больше не принадлежит. Если берешь меня, бери и моё оружие. Части – всего лишь осколки. Я отдаюсь целиком. Конечно, обычно – берешь целое, потом разбиваешь. А тебе сразу – лего. Не то, чтобы кто-то об пол. Сама разбросалась, раскинулась. Есть даже несколько осколков в паркете, но их доставать не стоит. Без них выглядит даже лучше. Наверное. Если сильно не ковырять в трещинах. Если всё же захочется, не смогу воспрепятствовать – воспользуйся этим.
- Лови.
- Что без меня?
- Падаю.
Помню, свистело в ушах и немного замирало в груди. Конечно, много, но неосознанно. Когда падаешь, не успеваешь понять, что именно происходит. Только свист и немного в груди. Остальное мелькает. Около дна чувствуешь, что скоро встретится. Тогда замирает сильнее. Знаю, что падала сразу в руки, но казалось - пропасть. Как-то не верилось, что руки. Они оказались спасением. Со стороны мелочь, с моего ракурса – жизнь.. Забирай её. Если вдруг ненужная – брось. Я долечу. Когда ты решился на шаг, больше не страшно. Даже, когда поймали, всегда выражаешь готовность продолжить полёт и закончить так, как планировалось изначально. В пропасти. Между нею и мной – ты. Придётся пропадать в тебе. Если бы я была школьницей, пропажу могли бы заметить родители. Сейчас – нет. Никто не заметит.
- Хватай.
- Как без меня?
- Роняю.
Руки, конечно. Если без тебя, совершенно разучилась их держать. Вплоть до крайностей – по ветру. Слышал о человеке, который взял всё в свои руки, но не удержал? Послушай. А лучше посмотри. Видишь? Это то, чего не случилось, потому что руки не брались. Они в какой-то момент повисли мертвым грузом и волочились по земле, притягивая к подушкам, отвратительным хобби и апатии. Помню, приобняли даже за плечи несколько сомнительных знакомых. Потом хватались за голову. Ненадолго: потом снова висли. Снова и снова. На то, она наверное, и поддержка, о которой все полоумно твердят. Иногда надо словить, иногда держать руки, иногда даже – голову. Знаю, можно даже всего целиком держать – в объятиях. Кто бы мог подумать, что это может так много значить. Точно не я – та, с руками по ветру. Если бы хоть кто это видел. Смешно и нелепо, казалось бы. Но если не быть там. Кому я рассказываю…
- Преступай.
- Порог?
- Границы.
Раньше были неприступными. Были огромные башни, ледяные замки и кое-что на десерт. Отравленное. Независимое государство слишком беззащитных. Объединение одного.
Одной.
Помню, кто-то царапал на стенах что-то обидное, кидался бомбочками ради забавы и взрывал салюты по праздникам. Приходилось закрашивать, вздрагивать и завидовать. Крепить новые обороны. Сильно кололась проволока, пока натягивалась над заборами. На пальцах синяки от тугих защёлок. Зато спокойно внутри. Спокойно и очень холодно. Подумать только – огромные замки, не смотря на всю свою романтическую наружность и сказочность, изнутри невероятно холодные. Если дышать одному – невозможно прогреть и комнаты. Приходится постоянно бегать. По кругу, как белка. Без колеса. Обидно, безумно. Но некогда об этом раскинуть мыслями – нужно быстро перебирать ногами. Иногда останавливаться и очень сильно дышать. Оглушительно. Эхом по каждой комнате. Иногда зажигать свечу и беседовать с тенью. Дышать паром. Много себя утешать и сетовать на несправедливость. На секунду пытаться выбраться и снова в страхе бежать обратно, обдумывая инновации укреплений. Оборонительные стратегии. Сама корябала на заборе «Кусается». Оказалось, злым летит больше бомбочек. Кто бы мог подумать…
- Разбивай.
- Мечты?
- Иллюзии.
Рано или поздно, в любой ситуации, голова – самый подстраиваемый орган. И не потому, что у неёё есть шея. Скорее благодаря тому извилистому, что в ней. Даже когда ты несешь полную чушь, ты можешь её объяснить. Ты всё можешь систематизировать и доказать. Сделать разумным. По крайней мере, чтобы тебе так казалось. Так совершенно верно можно убедить себя в неспособности что-либо чувствовать, чураясь симпатии человеческой, как демонического и неродного. И тут же обосновать необычность. Конечно, всегда есть статистика, которая ворочается в ту сторону, которую удобнее лицезреть интервьюэру. Рано или поздно ты сооружаешь стройную теорию, которая, хоть и не совсем научна, зато объясняет всё-всё-всё. И с ней можно смириться. Нельзя смириться с обстоятельствами, потому что они – жестокая бессердечная судьба, с которой принято бороться. С теорией можно. У неё есть постулаты и солидное имя. Натягивая очки, её можно декларировать окружающим, выставляя аксиомой. На споры выкидывать свои «Что и требовалось», а бунтарям заявлять, что они глупцы, если не поняли.
Так создавались другие замки. Ещё более крепкие. Они назывались теплыми и счастливыми, не потому что такими были, а потому, что так хотелось
- Собирай.
- Что ты без меня делала?
- Разбрасывала.
Всё, что до этого помню кусочками. Наверное, так и было. Разбросано. По полкам, комнатам, дневникам и запискам. По самым тоскливым вечерам на свете. Помню, сколько было апатии. Когда размазываешь. Хвать каплю крови из царапины и вперёд: по холстам. Жадно, увлекательно, с вдохновением. Творчество. Мрачное, субъективное, без единого лучика солнца. Муза в черном халате. Стоит, на ветру пошатывается, смотрит, улыбается – скалится.
Всё, что происходит – разматывает. Не сторонами – эмоциями, восприятием, если хочешь. Что-то отбрасывается – важное. Глупости наоборот в коллекцию. Словно игра с деталями, которую бы на ПВА, но под рукой ничего похожего, поэтому просто – горкой. Мелочи увеличивают вероятность растерять, а тогда, пожалуй, всё – мелочи. Соберёшь нечаянно крупности, но не придашь значения – обесцениваешь. Всё потому что не было их вовсе – ценностей. Всё как-то поровну и натуральным обменом. Лишь бы было не пусто, а остальное – пройдёт.
- Забери.
- Куда я тебя?
- С собой.