Топленый в сумерках золотистый свет фонарей, стоящих вдоль дороги, был скупее, чем свет луны, которая светила бы даже ярче, но ее появления на темном покрывале неба ближайшие два часа еще не предвиделось. Небо представляло собой нечто таинственное, бескрайнее, глубокое, но, вместе с тем пугающее, как окно в вечность, в небытие. Вдоль дороги по тротуару шагал Джон, среднего роста американец со светлыми волосами, которые повторяли цвет фонарей. Его фигура средней комплекции передвигалась неспешно, нога за ногу. Джон привык вообще жить в скором темпе, поскольку был обычным доставщиком пиццы, но в эту субботу он получил право немного расслабиться. Джон направлялся к ближайшему бару, чтобы обогатить заведение, название которого «У дяди Билла». Оно находится недалеко от его дома, причем настолько недалеко, что туда можно было бы дойти в тапочках будь сейчас лето.
Пройдя вдоль шумной дороги еще несколько домов и завернув на перекрестке влево, Джон уже заметил то место, куда направлялся. Весь короткий путь в пару минут он предвкушал тот момент, когда будет заливать в себя холодное пенное пиво. Вот наконец он достиг бара с горящей красной вывеской. Заведение представляло из себя небольшую, скромную хижину на аутентичный лад. Раньше там был склад магазина одежды. Он открыл тяжелую деревянную дверь и через множество маленьких деревянных столиков устремился к, как ни странно выполненной из дуба, барной стойке. Веселый молодой бармен с худыми руками энергично тряс коктейли.
– Мне банку «Ричи Блэйк», пожалуйста, – будто немного с вопросительной интонацией попросил Джон.
– Не вопрос, – ответил, будто прокашлял, бармен, прекратив жонглировать бутылками.
Джон уселся у стойки на высокий деревянный табурет и не заметил, как перед ним возникла жестяная банка пива с черной этикеткой. Джон задумался, это часто с ним начинало происходить по мере старения, хотя он вовсе не старый в свои двадцать семь. Взяв банку в руку, он потянул за колечко, и она со звериным шипением открылась.
Джон сделал один глоток и предался размышлениям в гордом и свободном одиночестве. Ему на какой-то миг даже показалось, что он сюда зря пришел, но тут же вытряхнул эту мысль из своей головы и продолжил пить то, за что заплатил, между прочим, 6 баксов. Он погрузился со скуки в омут размышлений о том, насколько вообще жизнь его проходит зря. Его часто мучило чувство бессмысленности своего существования, неустроенности своей жизни. Есть работа, которую он ненавидит, есть девушка, которую имеет почти каждую ночь. Работа представлялась ему вечной, непрекращающейся дорожкой из говна, а его Джессика уже начинала нести что-то насчет семьи и детей. Она желает скорее стать матерью и женой, как ее подружки, которые уже обзавелись семьями и живут своим узким кругом, удобным, уютным, но очень ограниченным. «Если даже женюсь и сделаю детей, то что дальше? - думал Джон по этому поводу и продолжал: Все это пустяки, жизнь все равно проходит зря. Дети – это просто уменьшенные копии взрослых ублюдков…Помню, как какой-то китайский философ размышлял над тем, что его жизнь является не больше, чем сном бабочки. Но я с ним не соглашусь: такое прекрасное создание, как бабочка не может видеть во сне всю ту жестокую и никчемную скуку, всю эту жесть. Это, должно быть, сниться какому-нибудь психически больному. Но что, если это сон бога? Если это так, God, you are motherf*cker!».
В баре было ужасно шумно: пьяные обыватели, выполняющие обычно роли офисных планктонов в трагедии жизни и неудачников, громко разговаривали, пытались завести драку. Они были похожи на животных, часть которых воет, подобно псам; часть уже мирно спит, вроде хорьков, а есть одна парочка крепких на вид уродов с раскрасневшимися потными мордами, которые жаждут драки. Напоминая оленей, они стоят лоб в лоб и гневно смотрят друг на друга. Их готовность приступить к бою сопровождалась улюлюканьем и свистами толпы. А там, где-то в туалете, что можно предположить наверняка, пара обдолбанных меряются членами и ржут от прихода. Об этом можно догадаться, судя по выкрикам, продирающимся сквозь толщу чужих голосов, сквозь возгласы буйства пьяниц. Из туалета долетали громогласных смех и истерический хохот вместе со спорами, типа:
– My ''Top Gear’’ is bigger, than your «Larry the King»!
– No, mine «Larry» is bigger!
Судя по дальнейшим звукам, дело переросло чуть не в драку, но какая может быть драка, когда в сказочной пещере туалета летают причудливые драконы.
Тем временем к Джону подошел его знакомый Фрэнк, высокий мужчина лет тридцати со смуглой кожей и хмельными серыми глазами цвета волчьей шерсти. Его полноватое туловище обрушилось на такой же деревянный высокий стул, как тот, на котором сидел Джон-мыслитель с уже опустошенной банкой пива.
– Привет, Джон, как ты? – спросил Фрэнк.
– Оk, вот сижу размышляю, – ответил Джон.
– Ну и о чем же, если не секрет?
– О том, что моя жизнь проходит зря и у меня нет выхода из этого состояния! – сказал Фрэнк и замолчал, позже добавив: – Джессика с ума сходит, меня допекает, я тут верчусь, как белка в колесе. И ведь действительно в колесе «дом, работа, дом, работа», и так будто всю жизнь. У меня нет будущего, Фрэнк, как у России.
– Причем тут Россия? – полюбопытствовал Фрэнк.
– А ты разве не слышал, как часто там пьяные матери убивают своих детей? Они их убивают, лишаясь будущего. Сами беспробудно бухают, а еще и дети за это должны страдать…Без будущего они…как и мы без будущего, Фрэнк, понимаешь? Сейчас такое творится в мире, что хочется сдохнуть. Все без будущего, весь мир. Зачем мне Джессика, как думаешь? Это ведь просто чисто плотский интерес, чисто животное начало, за которым не стоит интереса продолжать род неудачников.
– Ничего себе тебя пробило, Джон, - с каплей ехидства заметил Фрэнк.
Они заказали себе еще две банки пива, чтобы не думать ни о чем и отдохнуть от вечной скуки жизни. Из бара вышел какой-то грязный мудак, обляпанный грязью, как свинья нечистотами, и грохнулся на холодную землю, защемленный тяжелыми дверями, точно труп. У самого входа за столом сидела тройка плешивых байкеров, раздираемая гомерическим хохотом на сантаклаусский манер. Улыбки на их немолодых лицах извивались червями. Тот, что сидел с краю хлопнул по попке уже всю облапанную и растрепанную девушку с ногами от ушей и лицом поп-певички. В ее глазах была не только развратная усталость, но и дьявольский огонек, которым можно подпалить все распятия и превратить их в горсть пепла.
После третьей выпитой банки Джон взгромоздился на стол, шатаясь. Позже с великим трудом твердо встал и на целое пространство бара громко заявил: «Всех вас к черту! Заткнитесь, ублюдки!». Толпа озверела, ощетинилась, принялась галдеть: «Иди н***й, придурок!». Постепенно начали закасываться рукава одежды, обнажая мощные волосатые руки, полные яростной силы, готовые ответить любому обидчику как заслуженному, так и случайному. Пьяные рожи зарделись. Из мутных глаз спала пелена хмеля, через нее пробились искры злобы. Все внимание перевелось на общего врага.
Джон окинул мутным взглядом публику, воскликнул, что живет он зря и что все живут зря, только небо коптят, и затем рухнул на неизбежный липкий пол, в некоторых местах загаженный окурками и блевотой. Его тело обступали ноги алкашей. Всем показалось, что этот чудак банально поскользнулся. Но вызванные барменом врачи констатировали сердечный приступ, развели руками и увезли тело Джона куда-то в плотный сгусток ночи, прорываясь сквозь него на визжащей неотложке.
Говорят, что, когда его хоронили, у него все еще было странное выражение на лице с плотно стиснутыми зубами и чуть приоткрытыми губами, будто все мышцы речевого аппарата готовы были вот-вот произнести слово «Зря».