После просмотра фильма А. Сокурова «Франкофония» позвонила Кристна, и сказала, что шестидесятилетняя дочь ее недавно умершего мужа без разрешения и согласия вывезла из дома (вдовы) произведения искусства, которые приобретались в течении сорока совместных лет счастливой жизни.
- Набила до отказа легковую машину целлофановыми пакетами с книгами, документами из письменного стола, и личными вещами в виде золотых украшений, картин, и хрустальных ваз, мотивируя это тем, что очень любит искусство.
Ей, и ее семье нужно много настоящего искусства, столько, сколько смогут увести сегодня, а завтра обещали еще приехать, не взирая на протесты Кристины.
- Поменяй замок, - посоветовала я.
Если внимательно присмотреться, всегда найдется подтверждение закону парных случаев. Поскольку вопрос роли искусства в жизни человека, народа, страны как раз звучал в фильме «Франкофония», который при полном аншлаге прошел в рамках ежегодного кинофестиваля в Гётебурге.
Большой драматический театр, бывшее здание городской оперы, предоставил свой зал с четырьмя ярусами балконов, партером, лоджиями, расписным потолком, инкрустациями, и декорациями золотыми украшениями по красному бархату.
Храм искусства отдали для фильма об искусстве.
Зрители, преимущественно пары солидного возраста, выстроились в дружную очередь у входа в театр задолго до начала фильма, поскольку билеты на фестивале продают без мест.
В их оживленных беседах скользил непревзойденный интерес к таинственной, и пугающей русской культуре, с ее историей, переполненной крутыми поворотами, и сложными судьбами людей.
Ну и Лувр, конечно, и Париж, и искусство.
Бархатные кресла распределяли по рядам нетерпеливый гул и волнение публики. Зал стремительно заполнялся. Рядом со мной расположилась группа мужчин среднего возраста, под руководством властной дамы.
В правой руке она держала большой букет высоких цветов, а свободной левой показывала послушным спутникам места в партере.
Рассевшись принялись разворачивать подарки, и любоваться металлической банкой, купленной в магазине дорогого дизайна, передавая ее из рук в руки, товарищам для одобрения.
Представитель фестиваля в это время объявил, что фильм снят в прошлом году, и попросил выключить мобильные телефоны.
Сегодня искусство в виде дорогого дизайна сопутствовало мне в кино (закон парных случаев).
На спине впередисидящей женщины, одетой в малинового цвета добротный пиджак, красовалась черная продолговатая нашивка-этикетка с сообщением фамилии ведущего дизайнера, кажется Оса Ларссон.
И, хотя женщина не предлагала никому лично рассмотреть пиджак поближе, можно было без труда прочитать крупные буквы, расположенные как раз на уровне глаз.
Но вот пошли титры, голос Сокурова за кадром на фоне стука по клавишам компьютера....
И на застывший в ожидании таинства зал обрушился океан с брызгами высоких волн, с качающимся в этих волнах, и сопротивляющимся стихии кораблем.
Трескучий голос невидимого капитана Дирка по скайпу сообщил грустно размышляющему в своей комнате Сокурову, что корабль перевозит драгоценный груз в виде контейнера с искусством по разбушевавшейся стихии воды, истории, жизни, чем сразу же прочертил одну из многих параллельных линий, проводимых в фильме автором в поисках конечной цели их соединения, (как в топологии, где параллельные когда-нибудь встретятся) - познания человеческого естества, души, роли искусства в процессе развития цивилизации, и сохранении мира.
Хриплый голос оборвался. Плохая связь, - сообщил Сокуров.
И зрителю с этого момента представилась возможность последовательно и самостоятельно пережить то, что представлялось в фильме, сопереживая документальным кадрам, внимая авторскому тексту.
Поскольку океан, тот что внутри человека, способен погубить его самого, или, наоборот, вынести к чудесному берегу.
Ощущение волн качнуло ряды выдохов и вдохов, заполняя весь торжественно замерший зал бывшей оперы.
Черно-белые кадры, подобранные в точной и ясной последовательности, определяющей представление о времени, о войне, о судьбах людей на фоне этих событий сменялись современными: цветными, такими детальными, и живыми, что и Лувр, и Париж, и Эрмитаж казались необыкновенно знакомыми, и близкими.
История уводила каждого в глубину собственной души.
Сокуров сопровождал зрителя. Уставший, размышляющий, он словно беседовал с невидимым капитаном, упрямо ведущим свой корабль сквозь шторм, спасая ценности искусства, ценности цивилизации.
И понималось, что корабль вот-вот потонет, не в силах более сопротивляться стихии, о которой Чехов говорил, что она подобна бессмысленной, и нелогичной силе воды, или политической ситуации.
И в этой стихии европейские народы, спасая свои музеи, своих людей и свои страны, смогли договориться, и сохранить свои ценности. А их общий враг — большевизм, с повисшим суровым каменным лицом усатого лидера, - гидра, пожиравшая свой же народ, истребляла его вместо того, чтобы спасать.
В заснеженном блокадном Ленинграде опустевшие залы Эрмитажа превращены в мастерские гробов для тех, кого подбирают на улицах ледяного города, умерших от голода, холода, страданий, и болезней, вынужденных питаться трупами своих детей, в попытке просто выжить.
Сидящий справа от меня мужчина из компании празднующих день рождения, откровенно мучился. Он то спал с мягким похрапыванием, напоминающим звук мотора мопеда, который никак не заводился, то неожиданно дернув головой, просыпался, и, извлекая из кармана мобильный телефон, проверял на светящемся экране несуществующие сообщения, то ерзал в кресле, толкая меня коленями.
Но после окончания фильма он громко и долго аплодировал вместе с остальными зрителями, остававшимися на местах даже после того, как на экране показалась надпись «fin» конец.
Финал весьма неожиданный, по-моему, и как-то даже беспощадно оборвавший ход размышления зрителя, доверчиво следовавших за авторским рассказом, сопровождавшимся видеосюжетом.
Экран заполнился красной краской (море крови?) в музыкальном сопровождении гимна СССР. Цвет изменился на серый, с обновленными нотами более легкой и красивой музыки, и, наконец, все пространство залила синяя, словно небо, по которому едва заметными штрихами проглядывали блики, или перья облаков, или белые крылья ангелов, или формы чего-то нового и непонятного ...и конец.
Зрители растерялись, оставленные как дети на неизвестной дороге.
Безответный вопрос «А где же выход?»
Но и вопроса-то не сформулировали точно.
Дальше думайте сами, кто как может.
И идите дальше, кто куда.
Сами поставьте себе вопросы, и найдите ответы. Или, хотя-бы, что несомненно важнее, задумайтесь о них.
Люди застегивали ожившие и растянувшиеся как в потягивании от сна куртки, мирно притаившиеся было на коленях пока шел фильм, и обсуждали свои ощущения.
- Поразительно, как тонко и точно прочерчена линия сравнения новой цивилизации, не знающей корней и портретов своих предков, с нашествием фашистов, уничтожающих ценности Европы. Одним легким мазком он показал эту тему на фоне портретов аристократов в Лувре, и риторического вопроса: «Интересно, а что бы я чувствовал, если бы вырос без знания этих лиц, этих глаз, моих корней? Так как вырастают в мусульманских культурах?»
- А присутствие веселого и дурашливого Наполеона, появляющегося то здесь, то там по ходу фильма в залах Лувра, с единственной произносимой им фразой, подчеркивающей важность и комичность момента одновременно: «C'est -moi!» (Это я !) ...И тут же образ революции в виде худосочной девицы в красной высокой шапочке, и с квадратными голыми плечами, похожей то-ли на старую стерву, то-ли на призрак, повторяющий лозунг: «Libert;, ;galit;, Fraternit;!" (Свобода, равенство, братство!)
- Они присутствуют в залах Лувра, и ведут непрерывный диалог между собой: « Это -я!» -
«Свобода. Равенство. Братство!»
А Джоконда улыбается своей улыбкой. словно одобряет, грустит, или усмехается? Долго-долго, пока за ней следит камера оператора.
Люди спускаются по ступеням театральной лестницы, покрытой красной ковровой дорожкой, навстречу ожидающим уже нового сеанса зрителям.
- Портреты аристократов на стенах. Европейцы всегда пытались познать себя, изобразить, нарисовать портрет. Или, например скульптуры из дворца ассирийского царя. Уже и страны такой нет, и памятников этих, а есть только кадры документального кино, на которых воины исламского государства разрушают грустнолицых львов с вьющимися бородами. И ошарашенный мир молчит.
Прохладный вечер встречает всех сумерками последнего январского дня. Завтра наступит февраль. Завтра наступить новый день.
- Мертвый Толстой, и мертвый Чехов спят в своих гробах. В России нет больше голоса, который мог бы научить мудрому, и помочь народу найти свой путь. Они умерли. Они спят.
В Европейских музеях призраки бывших войн, это экспонаты, привезенные с войны, трофеи.
А в реальности...
Дребезжащий трамвай перевозит меня через мост. Люди, сидящие рядом, кто они?
Существует нечто общее в развитии народов, населяющих Европу. Но и огромная дистанция в понимании самооценки.
Например, альтруизм, с разным подтекстом.
Одни с лозунгом: «Раньше думай о Родине, а потом о себе!»
А другие с неисчерпаемым чувством вины перед теми, кто живет хуже.
Вот и платят из поколения в поколение заработанные кроны в фонды помощи.
В моем детстве не было в доме туалета, горячей, даже холодной воды, так что отец - инвалид, учитель школы, одной своей здоровой рукой носил тяжелые ведра с водой из колонки, и дрова, в любую погоду, чтобы обогреть дом, и чтобы мама могла постирать, и приготовить...Они так и умерли, трудились всю жизнь, лишенные возможности хотя-бы взглянуть на европейские ценности, и в утешение лишь «ну, может хоть детям будет лучше», как и многие другие, согнутые беспросветной жизнью, и тяжелым трудом.
Но вернемся к искусству.
Презентация года культуры в нашем районе.
Худощавый, одетый в парадный костюм, поэт шагает в темном зале между рядами, и размышляет в прикрепленный над лицом мини-микрофон, под монотонное пиление смычком по струнам виолончели, сидящей на сцене некой Аннели.
Громко и с придыханием: «Кто я?» (долгая пауза, дребезжание струны), «Кто ты?» (долгая пауза, струна»). « Где я?» (продолжительная пауза, струна) « Где ты?» ( пауза, струна)....и так полчаса.
Все это предусмотрительно снимала видеокамера, установленная в последнем ряду.
Ну, и конечно энергичный ансамбль, профессионально и живо исполнявший африканскую музыку под барабанные перекаты, и бодрые танцы в костюмах из серебряной парчи, прерываемые воспоминаниями пианиста ансамбля в микрофон над электропианолой, о том, как он несколько лет добровольцем жил в Газе, и обучал тамошних подростков играть в ансамбле, и какие они умные, и хорошие, и что он знает как по-сомалийски будет «Привет», и как по-арабски будет «Спасибо». И давайте теперь все вместе, под музыку, ну, повторяйте за мной...Так что зал вынужден был повторять арабские и сомалийские слова, чему он радостно аккомпанировал.
А потом группа подростков в кепках с длинным козырьками, и разноцветных болоньевых пуховых куртках, возбудившись происходившим, выпорхнула на сцену стайкой крикливых птиц, чтобы неожиданно для всех исполнить африканский танец, высоко подняв руки, извиваясь и подпрыгивая. Перефразируя тут Толстого по поводу танца Наташи в «Войне и мире»: Откуда вдруг взялась у этих рожденных уже, наверно, в Швеции... , ну и так далее...
Зал задохнулся от восторга. Подростки, так и не успокоившись, покинули сцену, и стали бегать между рядами, а ансамбль все накручивал, и накручивал заразительно веселые, и ритмичные мелодии, и профессиональная танцовщица заводила присутствующих своими вращениями, механизм непознанных страстей, пробуждая все далеко запрятанные эмоции, и чувства, в которых потом стыдно было самим себе признаться.
Когда, наконец, кончилась эта музыка, то люди нашли себя стоящими над креслами, и вихляющими телами в такт, вместе с подхлопыванием, и подтопыванием, под ободряющие команды того-же пианиста «А ну, встали! Подняли руки! Теперь все вместе...» И понеслось...
Культура тут, по-моему, сыграла свою роль, оголив в каждом его потаенное начало. Глубинное, и может не самое лучшее. И от понимания, что так легко можно откупорить каждого человека, хотелось бежать, как от собственного страха оказаться причастным всему этому.
Время иногда корчит такие гримасы, подставляя к носу большой палец руки, и подергивая четырьмя остальными наподобие игры на дудочке, что глаза сами собой сходятся к носу, и застывают на неподвижном мизинце. Тоже своего рода искусство развлекать посторонних.
Наша библиотека закупает много новых книг, а я их оформляю: ставлю номера, чипы, приделываю буквы классификатора на корешки.
Последнее время все чаще покупают словари, учебники вождения, самоучители языка на арабском и пушту. Раньше я и языка такого не знала (пробел в образовании). Теперь это моя повседневность.
Сегодняшнее утро подарило мне на рабочем столе высокую стопку Коранов, которые необходимо оформить для классификатора, а потом выставить на полку, туда, где уже стоят книги о христианских монахах, об астрологии, и буддизме.
А напротив полка с современной литературой для подростков: комиксы. И среди них большие книги, тоже, кстати недавно купленные библиотекой, и оформленные мной, в которых огромные яркие картинки, с текстом в пузырях у рта, живо изображают откровенные сцены. Много, доходчиво, возбуждающе.
Этими книгами предполагается вызвать интерес к чтению у современной молодежи.
Уставшая, но счастливая, как пишут в детских сочинениях, наконец возвращаюсь домой.
Выпавший ранним утром так внезапно и разом высокий и пушистый снег, который встретил меня свежей целиной у открытой двери, (так что пришлось шагать высоко поднимая колено), к вечеру смыло проливным дождем, отчего пустынная улица с новостройкой вместо бывшего стадиона опять казалась грязной, и неодушевленной.
Навстречу мне резко шагнул невысокого роста смуглый мужчина, с дыркой вместо переднего зуба, лет эдак тридцати пяти - сорока.
- Я приехал из Болгарии, но проблем, я болгарин, - быстро заговорил он, - но проблем, у меня есть маленький сын, но проблем, (зачем-то он повторял эту мантру «но проблем» после каждого слова, хотел, видимо, меня успокоить). Мужчина не останавливаясь тарахтел на плохом шведском: « У меня есть жена, но проблем, и маленький ребенок, он не спит...»
На этом месте я поняла, что ему от меня надо, и повернулась, чтобы уйти.
- Дай мне двадцать крон, - неожиданно резко закончил рассказ мужчина, точно и кратко сформулировав мне в спину свою просьбу.
«Но проблем» он приберег в этот раз на случай отказа.
Крошка сын к отцу пришел, и спросила кроха: «Что такое хорошо, и что такое плохо»...
В те годы, когда крошка приходил к отцу, а мне мои родители читали этот стих, считалось, что плохо если мужчина просит деньги у женщины, да еще при условии, что женщина работает, а мужчина путешествует по Европе, и за небольшую мзду рассказывает всем историю своей семейной жизни.
Надо признать, что умение принимать новое, - это богатство.
Так что даже не знаю, хорошо, или плохо, что в списке фестивальных фильмов есть отдельный раздел, посвященный людям с измененным полом.
Конечно, они могут жить как хотят. Их права оберегаются законом. В больших городах даже устраиваются парады, впереди премьер-министр с цветным флажком, и администрация города...
Наверно во мне еще глубоко сидит ответ крошке, внушенный временем, и страной, представленной портретами карикатурно истощенного скуластого лица действующего президента, и страхом развязывания войны.
Здесь, однако, тоже существует строгое внушение взглядов, противится которым не рекомендуется, а проще говоря существует цензура, и средства массовой информации доносят до меня только то, что мне положено знать, а то, что не положено умалчивают. Словно его и не существует вовсе.
Например, третья по величине партия, за которую голосовали на выборах тринадцать процентов населения страны — шведские демократы, постоянно критикуют власть за неумелую интеграционную и миграционную политику. Партия эта считается расистской, фашисткой, нацисткой, и ее публично гнобят повсюду.
С этой мыслью вырастает поколение за поколением, и так же как я в детстве не задумываясь отвечала на призыв: «За дело Ленина, за дело Родины, за дело Коммунистической Партии Советского Союза, пионер, будь готов: Всегда готов!» и гордо поднимала руку, не понимая о каком деле речь идет, так же поколения шведов гордо отвечают на вопрос кто такие шведские демократы «фашисты, расисты, и нацисты».
Но параллельно быстро растет число сочувствующих, и активно увеличивается рост членов этой партии.
В нашей библиотеке есть журналы почти всех существующих в стране партий, кроме шведских демократов. На мой наивный вопрос «Почему?»
- А мы скажем, что забыли выписать, - просто ответила коллега.
Но Сокуров с его фильмом, и вопросом о роли культуры, и попыткой найти ответ на не поставленный вопрос, (поставьте же самим себе, и ответьте сами!).
- Зачем нам этот океан?, - спрашивает он, - у нас ведь есть наши уютные дома и квартиры...
От светящегося посеребренного с обратной стороны стекла прямоугольного зеркала в прихожей отлетают слова, утопая в дымке влажного дыхания.
Взгляд на себя с обратной стороны: - C'est – moi!
А там, за дверью моей квартиры свобода, равенство, братство.