Лежу на кровати. Повсюду какие-то баночки и бутылки. Как же тут воняет. Пытаюсь пошевелить ногой — больно. При попытке поворочать другими частями тела, результат был такой же. Но это не беда. Главное, что я остался жив. Думал, что больше не вернусь в реальность. Так что же со мной случилось? И кто меня лечил? Осмотревшись, я понимаю, что в помещении нахожусь один. Где все? Так, стоп… Может это снова сон? Хотя, нет. Слишком правдоподобная боль и, блин, хочу сать. Я сильно похудел. Сколько же отсутствовал в этом мире? Полностью раздетый лежу под действием не пойми чего, но счастлив. Как же я люблю жизнь и не хочу терять её снова.
Так… Это уже не возможно. ХОЧУ САТЬ. Вижу недалеко от дивана стоит пустая банка. Нужно встать и справить нужду. Ну не под себя же! У меня получается сесть. Отлично! Осталось встать и добраться до этой банки. Господи, как же всё болит!!! Голова кружится и ноги трясутся, но я иду! Ну… Как иду? В общем на четвереньках ползу к банке. Всё… Я у финиша… Какой кайф…
Слышу шаги за входной дверью. Чёрт, чёрт, чёрт!!! Я сижу и справляю нужду в банку. Заходит Америка.
— О, привет, Ам, как делишки? — спрашиваю я, при этом продолжаю справлять нужду. Делаю вид, что ничего не произошло и не происходит. Трудно не заржать, но ещё труднее погасить в себе стыд.
— Ти..хонь, привет. Ты в порядке? Супер… Я, наверное, позже зайду, ок? — тихо сказала Америка и вышла за дверь. Слышу смех. Ам рассказала парням, и они уже бегут в дом. Первым забежал Засранец (кто бы сомневался), вторым Сухарь, а третьим какой-то громила. Это, видимо, тот Коловрат. Причёска «томогавк» на его маленькой, по сравнению с телом, голове. Сам по себе он страшноватый какой-то. И все трое угорают. Ха-ха-ха, как же смешно.
— Тихоня, я смотрю ты уже огурцом, — захлёбываясь смехом, сказал Зац. Я к тому времени уже пытался ползти обратно на кровать.
— Всё, всё, хватит ржать, — сказал Сухарь и в тот же миг закатился смехом. Америка возвращается и с разбегу прыгает ко мне обниматься, смеясь и плача. К ней присоединились остальные.
— Очень рад, братан, что ты снова с нами, — сказал Зац. — И, к стати, знакомься — это Коловрат.
— Здарова, рад знакомству, — сказал я. Он, улыбаясь сказал:
— Руки помой и поздороваемся.
В комнату забегает дед Матвей.
— Эха что, помогла старая корга! Поставила ж на ноги! Вот надо выпить за это!
— Я за, — поддержал Засранец. — Я пас, — сказал я.
Все посмотрели на меня, чуть ли не осуждающе.
— Да шучу я, конечно буду! Только шмотки мне верните.
Все в доме засуетились. Кто накрывал на стол, а кто искал мою одежду. Я же лежал на койке и наслаждался. Думал, что никогда не их не увижу… Интересно, я до сих пор болен? Если да, то я не хочу умирать! А если и умру, то только для того, чтобы воскреснуть и вернуться. Любым способом… Несу хрень…
Вот мы уже сидим за столом и Засранец поднимает рюмку виски (видимо Коловрат привёз), и произносит тост:
— Тихонь, мы все рады, что ты не отошёл в мир иной… Ну и напугал ты нас, сукин сын… Бабка сказала, что жить будешь. Она три дня колдовала над тобой… Вот не успел ты её поблагодарить, она ушла в своё село. Ну так выпьем за твоё здоровье, братан!
Все подняли рюмки и громко чокнулись. По телу побежали мурашки от таких тёплых слов в мой адрес. Хотя нет — от вискаря.
— Это, как его, эта самая, бабка-то молодец! Вот помню она меня в девяностых тоже по кускам собирала, — поведал дед Матвей.
— Хватит о грустном, давайте уже наливайте ещё, — сказал Коловрат.
Мы налили ещё виски и выпили.
— Ты как себя чувствуешь? Нам нужно уже выдвигаться скоро, — обратился ко мне Коловрат.
— Да, я в норме, — соврал я. Болит всё тело и я еле двигаюсь, но не охото тормозить ребят.
— Отлично, — обрадовалась Америка.
— В общем, тема такая. Нам нужно сделать из тебя Падре, а точнее набить тебе теже тату и сделать небольшую пластическую операцию в Абхазии. Врач уже есть и клиника, естественно, тоже. Не сыш?
— Нет, не су, — соврал я. Конечно, это страшно, но самое страшное я пережи, и сейчас я хочу жить!!!
Мы ещё долго сидели и болтали. Парни рассказывали свои интересные истории, а я отлёживался в койке. Как же сильно болит голова и во рту какой-то непонятный привкус ещё с момента моего «пробуждения».
Впереди нас ждёт большой путь. Коловрат сказал, что двигаться будем «под тенью ночи». Любит же он выбрасывать крылатые фразочки. Смотря на него и не скажешь, что бандит. Вот думаю, они когда-нибудь убивали? Скорее всего… Вряд ли я смогу убить человека. Избить смогу, но точно не убить… Надеюсь, что мне не придётся с этим столкнуться.
На улице уже темно и меня клонит в сон. Все остальные легли кто на полу, а кто на раскладушке. Коловрат с Засранем храпят в унисон. А я лежу и смотрю в деревянный потолок. Боюсь засыпать… Вдруг не проснусь или опять попаду во что-то «другое». Не знаю, как ещё это назвать. Закрываю глаза… Если бы не болезнь, я бы сейчас, наверное, всё ещё ходил на тренировки и взял бы чемпиона России по тайскому боксу. Моя мечта не сбудется. Жрал бы мешками протеин с генером, и забот бы не знал. Если не болезнь, то никогда бы не познакомился с ребятами… Может, оно к лучшему? Я ведь никогда не хотел жить, как все: ходить на работу, быть семьянином, брать квартиру в ипотеку, да и провести всю жизнь на зарабатывании денег… Умирать я тоже не хочу. Америка как-то рассказывала об опытах в Нью Йорке, которые направлены на удаление раковых клеток, но стоит это не меньше двух лямов по баксовой валюте. Может быть я смогу срубить такой куш? Ведь, как я понял, мы намереваемся лопатой грести деньги… Буду гнаться за бессмертием любой ценой, только, чтобы не умереть…
Ветер шумит за окном. Начинается метель. Под тёплым одеялом тепло и уютно. Вспоминаю дом… Ни за что не вернусь туда… Чувствую, что начинаю засыпать под храп Коловрата и Засранца.
— Подъём, подъём, Тихонь! Пора собираться, — будит меня Коловрат. Ребята уже обуваются. Я лениво поднимаюсь и смотрю на время — 03:21. Немного тошнит… Как не хочется никуда идти, но я молча собираюсь. Через пять минут все уже одеты и мы, попрощавшись с дедом, выдвигаемся. На улице метель, но воздух влажный. Ведёт всех Коловрат.
— У меня в соседнем селе транспорт. Сейчас доберёмся и в путь до Адлера, а оттуда через границу в Абхазию. Я договорился, нас проведут, — сказал Коловрат.
— Отлично, — ответил Сухарь. Мне нужно продолжать вести аудио дневник. Надо будет позже выбрать момент… Тяжело идти… На улице ветрено, но воздух влажный. Снег бьёт по лицу, поэтому я щурусь и плохо вижу дорогу. Вот бы только не упасть…
— Тихонь, всё ровно? — спрашивает Америка.
— Да, да, всё отлично, — вру я. На улице совсем темно. Хорошо, что дед Матвей одолжил нам свой мощный фонарь. Он хорошо освещает всю дорогу.
— Угадайте, что у меня есть, — ехидным голосом басит Засранец. Всем уже понятно, что он достал из рюкзака что-то алкогольное.
— Эй, нам ещё в поезд заползать, — сделал замечание Коловрат.
— Да ладно тебе, это ж бухло, как оно может навредить? — возразил Сухарь. Засранец делает глоток и передаёт бутылку дальше. Мы идём пьём. Сейчас идти намного легче, но тошнота и головокружение мешают моей координации. Мы подходим к деревенской станции. Скорее бы лечь… Поезд не заставил себя долго ждать. Мы заходим в вагон. На пути к нам подошёл мужчина в форме железнодорожника и показал в какое купе нам идти. Но вот ведь проблема! Нас теперь пятеро, поэтому кому-то нужно было лечь вдвоём. Я выдвинул свою кандидатуру на совместное времяпровождения ночи с Америкой (не в пошлых целях… наверное…), на что услышал массу подколов от Засранца, но в итоге всё решили в мою пользу. Нужно было немного поспать, ведь в доме, лично я не выспался.
Поезд едет… В купе уже все спят. Лечь с Америкой было плохой идеей. ЖУТКО ТЕСНО. Мы на нижнем ярусе слева. Над нами спит Коловрат, а с другой стороны Сухарь, а сверху Засранец. Я один не сплю…
Что-то не спокойно в моей душе. Как тут душно. Америка лежит почти на мне, и от этого дышать ещё тяжелее. Поезд останавливается. Странно, ведь недавно же была остановка. Наверное, паровоз заменяют. Ладно, не буду параноить. Я закрываю глаза. За дверью купе слышу шаги. Затем душераздирающий крик:
— Вперёд, вперёд, вперёд!!!
Дверь открывается и люди в масках залетают в наше купе. Засранец вскочил и пытался спрыгнуть, но чья-то рука стянула его вниз. В том числе и меня. Все на полу… Вот и плакали мои мечты об исцелении… Меня начинает трясти, но, к удивлению я почему-то спокоен, ведь не убьют же меня. Толстый дядя что-то передаёт по рации и поезд вновь тронулся.
— Добегались, ушлёпки, — огрызнулся он. Всё потеряно… Я заранее умер для самого себя.
Спустя 24 часа.
Сижу в кабинете следователя Сергея Павловича Бухарова. Когда услышал фамилию, еле сдержал смех. За окном метель. Мы находимся в Ростове на Дону. Из окна полицейского УАЗа успел немного рассмотреть этот мокрый и до жути грязный город. Не знаю куда увели ребят, но я остался один. Америка плакала. Больно было видеть её слёзы. Меня напрягает моё спокойствие… Я всё жду чудесного спасения, но его не будет. Толстый лысый следователь заполняет какие-то бумаги. От него пахнет перегаром, а если обратить внимание на его лицо, то можно сделать вывод — вчера бухал, как конь.
Я сейчас сам с удовольствием осушил бы бутылку виски. Боже, неужели действительно всё кончено?
— Итак, Илья, знаешь почему ты здесь? — спросил следователь. Я молчу. Плюнуть бы ему в лицо. Не знаю почему, но дико хочу это сделать. Меня снова тошнит. В голове бардак.
— В молчанку со мной играем? Зря… — продолжил он.
— Ты хоть в курсе, что твоя бабушка скончалась около недели назад? — спрашивает следователь. КАК? ЭТОГО НЕ МОЖЕТ БЫТЬ.
— Что вы несёте? — взволнованно спрашиваю я.
— Прошу, молодой человек, следите за базаром, пожалуйста, — огрызнулся он.
Получается, что она даже ни о чём не узнала… Она звонила мне в последний раз, а я не взял трубку… Я не верю, он лжёт! А вдруг нет? На мои глаза наворачиваются слёзы. Она растила меня с пелёнок почти. Была мне матерью и отцом. Как я мог забыть о ней? Какой же я урод. Ненавижу себя. Ладони плавно сжимаются в кулак. Вот почему меня искали органы опеки… Теперь я один. По настоящему один…
— Сейчас приедут из органов опеки и начнём допрос, — продолжил Бухаров. Всё-таки я сделаю это. Я плюю следователю в лицо. Получи, урод.
Он молча вытирает мой плевок с лица, затем медленно встаёт с кресла и подходит ко мне. Вижу его злобное лицо. Ну что ты мне сделаешь, сука? Я получаю удар в висок и падаю со стула. Вокруг всё кружится. Я засыпаю…
Стук железной двери. Я лежу на холодном полу. Слышу, как капает вода из труб, которые протягиваются, от стены со входной дверью, к маленькому окошку, околоченному решёткой. Открываю глаза. Сильно болит голова. Кто-то приближается ко мне. Хех, вот мусара… Использовали заезженный трюк с подселением подозреваемого в камеру к уголовнику. Я встаю с пола. Передо мной стоит накаченный и огромный парень лет двадцати семи. На лице многочисленные шрамы и порезы. Он смотрит на меня и улыбается. Что ты лыбишься, гнида? Хочу домой, хоть дома у меня сейчас и нет… Мне даже некуда хотеть. Я смотрю ему в глаза. После минутного молчания он сказал наглым и грубым голосом:
— Куртец снимай. Моим будет.
— Ага, прям сейчас так и сделаю, — сарказмом ответил я.
— Бессмертный значит? — Пока нет, но в погоне.
Заключённый приближается ко мне. Нужно что-то сделать, ибо второй удар по голове вряд ли будет полезен. Я отклоняю спину назад, и с размаху ударяю громилу по челюсти. Виски пульсируют и болят. Я растеряно жду продолжения. Парень плюнул кровь из губы, затем усмехнулся. По моему корпусу ударила накаченная нога. Я вновь падаю. Слёзы накатываются на глаза. ПОЧЕМУ Я ТАКОЙ НЕУДАЧНИК? Я потерял всё: семью, друзей и самое главное — свободу. В камеру залетают двое людей в форме и за руки уводят меня обратно в кабинет. Следователь сидит в своём кресле и смотрит на меня. В кабинете ещё двое людей. Оба взрослые мужчины в серьёзных строгих костюмах. У одного из них в руках папка в кожаном планшете. Мне уже не страшно. Я молча наблюдаю за ними. Что мне терять?
— Раскольников Илья Алексеевич, мы пришли к выводу, что вы не отдаёте себе отчёт в своих дейтвиях и вы будете направленны в лечебно-психологический диспансер для несовершеннолетних. К суду вас не допустят… — сказал мне один из мужчин. Тот, что с папкой в руках. Следователь лишь усмехнулся. В психушку значит, да? В каком это законе написано? А в прочем, уже не важно… Пофигу, что будет со мной…
Спустя 48 часов
Перед тем, как меня привезли к большому пятиэтажному зданию, у меня отобрали все вещи: мобилу, часы, книги и весь багаж. Мы долго ехали и я даже не знаю что это за место. Тут очень стрёмно. Белое старое здание окружает большой забор из колючей проволоки. Это не тюрьма. Тут нет охраны и постов. Я заметил с другого края здания пару белых фургонов. Интересно… Это психушка для малолеток, скорее всего. Везли меня на автобусе около двух дней. Записать мне негде, поэтому проиграю свой дневник в голове:
Всем привет… С момента моей последней записи прошло больше трёх дней. В общем сначала я впал в кому, но меня откачали. Познакомился ещё с одним парнем по прозвищу Коловрат. Он тоже из шайки Падре. Довольно крутой чувак… Позже нас всех повязали в поезде. До сих пор не отошёл от шока. От следователя узнал, что моя бабушка умерла. Это было последней каплей. Головные боли не дают мне забыть о моём недуге. Сильно болит родинка на затылке. Наверное я ударился, когда меня били. За эти несколько дней меня избивали свыше пяти раз. Первый раз я получил от следователя, затем от заключённого. Потом били сопровождающие менты. Они те ещё гандоны. Меня прокалывают обезболивающим каждые три часа. Я ещё не знаю куда меня привезли. Мы ехали на автобусе. Сейчас стоим у входа в белое здание и ждём кого-то. Я не знаю почему меня привезли сюда и на каком основании. Никогда не слышал о психушке для малолеток. К стати, со дня на день мне исполняется восемнадцать и меня переводят во взрослую психушку. С момента заключения, я ни с кем ещё не разговаривал. Чувствую себя человеком в футляре, как в рассказе у Чехова, только у меня немного другой футляр. Когда мне скучно, я мысленно разговариваю и высказываюсь. Меня будто спрятали ото всех. А может я сам спрятался? Без разницы. Если раньше я утверждал, что хочу жить, то теперь скажу обратное: «нахер мне жизнь не сдалась»… Пожалуй всё на этом..
Двери в здание открываются и оттуда выходят двое огромных мужиков в санитарных халатах. Берут меня под руки и быстро заводят внутрь. Сопровождающие уходят… В здании пусто. Будто все вымерли. Я не чувствую страха. Страх делает меня слабее, а зачем слабеть бессильному? Я морально расколот. Как интересно это должно звучать: «Раскольников расколот!». Интересно, где же обыватели психушки? Сейчас мы идём по длинному коридору. Где-то я его уже видел, но я никогда тут не был. В воздухе много пыли. Тут, похоже, не делают уборку. Воняет чем-то вроде сернистой кислоты. Мы доходим до конца коридора и меня толкают в сторону двери.
— Иди, там тебе покажут где твоя койка. Когда вызывают по громкой линии, ищи заведущую. Где она тебе, тоже покажут. — сказал один из мужиков. Я кивнул головой и пошёл.
Медленно приближаюсь к двери. Стук сердца и тряска рук свирепствуют во мне. Кто там? Что там? За ней голоса. Люди разговаривают и кричат. Я думал, что ад будет выглядеть иначе… Я захожу внутрь и оказываюсь в большом зале. Какой же кошмар… Хаос в примеси со спокойствием. Кто-то сидит на диване и вышивает, а кто бегают по всей большой комнате. Я прохожу. В мою спину ударяют злые взгляды. Все эти парни выглядет довольно дико. Не знаю, как назвать их одежду, если не ошмётки. Что им надо? Они меня с ног до головы обглядели. Как они тут живут? Повсюду мусор и остатки еды. Белые стены измазаны красками. Вижу и этого художника. Длинный парень стоит у стены, макает в стеклянную банку руку и рисует что-то типо иероглифов. При этом улыбается и что-то бубнит. Около него, на полу, как труп застыл ещё один из ребят. А может и без «как». У меня мурашки бегут по коже. Неужели тут я проведу остаток своих дней? Пиндрец… Я хоть и недолго путешествовал с ребятами, но уже успел к ним привыкнуть, а сейчас я дико соскучился по ним. По глазам Америки, шуткам Засранца и позитиву Сухаря. Как же мне не хватает вас..… Проходя мимо какой-то маленькой комнатки, я почувствовал запах табака. Как же давно не курил… Захожу в комнату. Это туалет. Тут людей больше, чем в зале. Какой-то волосатый парнишка справляет нужду прямо по центру, а не в кабинке. Второй подбадривает его криками. Ужас… У кого бы спросить сигарету? Около окна курит ещё один шедевр. У него на всём лице набита тауировка черепа, как у Зомбибоя. Сам парень полностью бритый. Почему-то знакомый образ. Такое чувство, что я где-то видел этого человека. Он точно не подросток. Что он тут делает? На вид ему свыше тридцати лет. Стоит в штанах и с голым торсом лицом ко мне. Он смотрит на меня. Внимательно приглядывается, когда остальные уже потеряли ко мне интерес и продолжают дальше заниматься своими делами. Мне вновь становится страшно. Он не похож на психа, скорее на отморозка или убийцу, но не на сумасшедшего. Парень подходит ко мне. Я отдаляюсь.
— Стой… — тихо произнёс он. Стая психопатов, обратив внимание на произходящее, покидают туалет-курилку.
— Это тебя сегодня доставили, да? — продолжил парень.
— Да, — коротко ответил я. Он подошёл почти вплотную ко мне.
— Не узнаёшь? — спрашивает парень. Да, в нём есть знакомые черты лица, но где я мог его видеть?!
— Неа, не узнаю.
— А ты вспомни… Америка, Сухарь, Зац, Коловрат… Твои друзья да?
— Да кто ты такой, мать твою?! — не выдерживаю я. Откуда он знает?
Парень поворачивается ко мне спиной. Там тоже много татуировок, в которых я вижу надпись, пустившую моё сознание в шок. «PADRE»… Вот откуда я его знаю!!!! Америка показывала мне фотографию, на которой нет его тату-маски черепа!!! Вот почему я сразу узнал его!!!
— Но…
— Да, я знаю, тебя проинформировали, что я мёртв, и я был бы мёрт, чёрт возьми, если бы не ты!!! После твоего появления все считают, что ТЫ — это я после пластической операции! Ты даже не представляешь, что натворил!!! — прокричал Падре. У меня пропал дар речи. Передо мной стоит живой покойник. Человек, которого я считал мёртвым сейчас около меня! -… Знаешь, что на тебя началась охота? Та же самая, что и на меня около года назад! — продолжил он.
— Какая охота? Тебя все считают мёртвым, даже Америка? Получается, что ты струсил? — вырвалось у меня.
— Да, я струсил, но не за себя! Испугался за ребят!!! Их бы убили, понимаешь?! Мне пришлось разыграть свою смерть, чтобы обезопасить близких людей, но как только появился ты, они снова в опасности! Никто из ребят не знает, что я жив и никто узнать не должен! Мои люди докладывали мне всё. Все ваши похождения и так далее. Благодаря мне, ты сейчас не гниёшь в КПЗ. Тебя привезли сюда, только потому что я замял ваше дело. А знаешь зачем?
— Зачем? — тихо спросил я.
— Тебя увидели с Америкой, затем с парнями. Увидели плохие люди. Те, которые хотели убить меня. Сейчас они думают, что я вернулся, и они открыли новую охоту! Если раньше они охотились только за мной, то теперь — за тобой и ребятами. В общем вам нужно уезжать! Мой человек делает вам документы. Теперь у вас будут другие имена и фамилии. Вы отправитесь в США…
— Стой, но как? Мне же срок грозит…
— Я же сказал, что всё уладил! Ребята уже на свободе и они думают, что это ты решил вопрос. Мой человек сказал, что он от тебя. Сейчас они в гостинице и под моей охраной. Через пару дней ты отправишься к ним…
Мой мозг отказывается понимать происходящее. Пальцы рук нервно трясуться. Не могу и слова вымолвить. Как всё быстро…
— … ты пока что побудешь тут. Сколько же проблем ты мне сделал, сукин сын.
— А почему я там нужен? Почему им не полететь без меня? Зачем ты спасаешь мне жизнь? — спросил я. Падре опустил голову.
— Ты дорог Америке и парням. Смог заменить меня…
— Это не так! Они нуждаются в тебе! Тебе нужно полететь с нами!
— Нет! Я на пенсии. Поверь, так будет лучше, — прошипел Падре и сделал паузу. Неужели моя жизнь не кончается? Я вновь увижу друзей! Даже не мог представить себе этого…
— Знаешь, Илья, я люблю Америку. Честно говоря, очень скучаю по ней. Сейчас им нужен отец, и он появился. Ты для них Падре.
— Я никогда им не заменю тебя.
— Ты не прав… Сможешь… К стати, мне отдали все твои вещи и телефон. Слушал твой дневник. Ведёшь отсчёт? Веди до конца… Потом поймёшь зачем. Гонишься за бессмертием? Ты его догонишь, — произнёс Падре. Что за бред?
— Не понимаю тебя, — ответил я.
— Потом всё поймёшь. Пошли со мной.
Мы с Падре покидаем курилку. В зале все заняты своими делами, и я начинаю привыкать к этим клоунам. — Будь осторожнее, тут каждый третий Гена Букин, который с удовольствием тебя «обует». У нас тут интересно. Гитлеров много и Достоевских. Но я тебе скажу одно — люди, которые тут работают, в сто раз безумнее чем те, которые лечатся.
— Это как?
— Потом поймёшь.
Я дико рад, что снова увижу ребят. Ни о чём думать больше не хочу, но меня мучает чувство вины перед бабушкой… Не ответил… Разве она хотела, чтобы я вырос таким? Но это же не моя вина, это всё болезнь… К стати, я чувствую её с каждым днём всё сильнее и сильнее. На данный момент у меня раскалывается голова. Сильно. Капец как сильно.
Мы проходим в коридор. Тут тоже ходят люди, но все они шарахаются от одного вида Падре. Один парнишка сидел в углу коридора и смеялся. Он такой бледный, будто мёртв.
— А я сосал у Ключевского, — заявил он.
— Ага, рад за тебя, — равнодушно ответил Падре.
Повсюду один мусор. На белых стенах засохшая кровь. И дикий запах по всему помещению. Мимо нас идёт ещё один из пациентов.
— Томатный сок… Хочу томатный сок… — шептал он.
— И тебе привет, Атом, — поздоровался Падре. — Видишь, как я тут живу? Какие тут интересные люди…
— Да, уж, — ответил я.
Мы заходим в спальную комнату для больных. Тут дела обстоят ничуть не лучше. В комнате двухъярусные койки. К некоторым наручниками прикованы люди. У окна размазанные отходы человеческого организма. Фу! Жуть! Я бы тут и недели не продержался. Падре сел на первый ярус одной из кроватей.
— Вот тут поживёшь пару дней. Держи твой телефон, — сказал он и, поковырявшись под матрасом, дал мне мой сотовый.
— Спасибо…
— Веди свой дневник, не забывай. Я буду присылать тебе иногда смс. Позже сам всё поймёшь. Сейчас приедет Татьяна, познакомлю с ней.
— А кто это?
— Это знакомая. Её сюда пихнули из-за того, что она не дала сынку полковника… Ну в общем она ножницами ударила его прямо по… В общем сильно порезала. Ты не подумай, она не псих.
— Хорошо бы…
Я всё ещё не могу поверить, что всё скоро кончится. В том числе и моя жизнь… Мне нужно обезболивающее. Ужасно болит голова. Помню, как когда-то мне разбивали голову, но та боль была цветочками, по сравнению с этим.
В комнату заходят три санитара. Какой злобный взгляд и уродская ухмылка. Ищут кого-то. Осмотрелись и пошли обратно.
— Днём ходят, а вечером прячутся, — прокомментировал Падре.
— Почему? — поинтересовался я.
— Психи ночью очень агрессивны. Такие дебоши устраивают, что мама не горюй. Выпить хочешь?
— А есть?
Он порылся в шкафчике и достал бутылку водки и пару пластиковых стаканчиков. Я сел к нему на кровать.
— Мне тут можно всё… — сказал он.
Разлив содержимое бутылки, мы выпили. Мне этого не хватало… Повсюду пыль и насекомые. Как тут можно жить?
— Слушай, я знаю, что ты болен. Какого это? Знать, что скоро умрёшь?
— Да никак. Стараюсь не думать об этом.
— Ты сильный. Я бы не смог так, — признался Падре.
— А я и не смог. Это ребята заставили меня подняться с места и наслаждаться жизнью.
— Вот и донаслаждались… В общем вы полетите в штат Флорида. Денег на первое время переведу, ну а дальше сами… Справишься?
— Надеюсь…, — неуверенно сказал я. Да мы ж пропьём всё в первый день! Не сомневаюсь. Я принялся переписывать все аудиозаписи в заметки. Пусть будет текст… Время уже позднее, скоро спать. Падре лежит на нижнем ярусе, а я запрыгнул наверх… Чтож, надеюсь, что ночка будет спокойная…
ДЕНЬ 12
Закрутилось завертелось и вот оно… Подсчитав, я понял, что прошло уже двенадцать дней! Афигеть можно… За это время столько всего изменилось, что и вспоминать страшно…
Я просыпаюсь. Ночь прошла спокойно, но время от времени я просыпался от жуткой головной боли. С такими темпами я скоро сам жить не захочу. Открываю заметки…
Всем доброго утра! С вами я, и да, я до сих пор жив!
За последний день произошло одно событие, которое
вновь заставило меня найти силы для новой жизни.
Падре оказался жив… Он велел мне продолжить отсчёт
50 дней, но я не знаю, останусь жив или нет.
Страх навсегда покинул мой рассудок. Я разучился боятся.
Страха в реальности нет, есть мысли которые заставляют
нас испытывать ужас, но самого определения не существует. Существует ответственность за исход какого-либо события. Я навсегда позабыл об этом. Мне надоело боятся!
Завтра я улетаю вместе с друзьями в США в штат Флорида
Падре сказал, что всё уладил и даже соорудил нам нужные
документы… Посмотрим, что будет дальше.
Я пока жив. Илья Раскольников… Осталось 38 дней…
Падре лежит и читает книгу.
— Таня не приехала. Должна была ещё вчера, — обратив внимание на моё пробуждение, сказал Падре.
— Может случилось чего? — спрашиваю я.
В этот момент в комнату въезжает девушка на инвалидной коляске. Красивая. Падре тут времени зря не теряет. Русоволосая симпатичная девушка лет семнадцати подъезжает к нашей койке. Что с ней случилось? Такая молодая и уже в коляске. Я спускаюсь с верхнего яруса.
— Ну наконец-то, мы уже волновались. Знакомься, это Илья, тот самый, — кивнув головой, указал на меня Падре.
— Привет всем… — сказала она ангельским голосом. — В мед. палате задержалась.
— Кто хочет есть? — спрашивает Падре.
— Я за, — ответил я.
— Я тоже, — согласилась девушка.
Падре молча встал и повёз девушку. Я направился за ними. Психи, как обычно, занимались своими делами. И на нас не обращали никакого внимания. Я иду по коридору вместе с новыми спутниками. В голове что-то треснуло. Ноги начинают подворачиваться. В глазах побежала рябь. Что происходит? Я погружаюсь и тану в ряби. Всё моё тело трясётся и не подчиняется мне. Теряю сознание…
Голова болит. Какой же ужас. Мне срочно нужны таблетки… Открываю глаза. Около меня стоят психи. Я лежу на полу.
— Ахиреть, тебе сейчас передёргивало, — сказал Падре.
— Что это было? -спрашиваю я.
— Демоны. Обычное явление, — ответил кто-то из толпы психов. Очень странно, что они обратили на меня внимание. Я уж думал, что они тут много чего и посерьёзней видели.
— У тебя был припадок, — сказала Татьяна.
— Ты в норме? — поинтересовался Падре.
— Да, — поднимаясь с пола, ответил я.
— Тебе нужны обезболивающие? — спросил Отец.
— Да, но где их взять?
— Пробью тебе их.
Мы продолжили свой путь, как не в чём ни бывало. У меня кружится голова. Я был уже в коме, поэтому припадок — не самое страшное, что происходило со мной, тем более я уже был готов к чему-то подобному.
Вот мы и в столовой. Ещё одна большая комната на третьем этаже. Столы, на удивление, более менее чистые. Пахнет протухшей едой. Психи с удовольствием уминают тарелки с каким-то, противным на взгляд, содержимым. Я это жевать не буду, хотя нет, буду… Очень голоден.
Мы подходим к столикам поварих. Точнее поваров. Мужики стояли и резали мясо. Другие что-то варили в кастрюлях. Увидев Падре, они засуетились и принесли нам подносы с блюдами. Ничего себе. Наша еда отличается от еды психов. У нас и хлеб и борщ и мясо. Приятно удивлён.
— Как жизнь, Пончи? — спросил Падре у повара.
— Да потихоньку, Па, — ответил он.
Мы сели за свободный столик, и я жадно начал поглощать еду. Во мне проснулся сильный аппетит. Психи болтают. Даже не понять с кем. Больше напоминает на монологи сволочей, чем на диалоги людей…
Смотрю в окно. На улице всё так же идёт снег. Я скучаю по свободе. Имея не ценим, а потерявши плачем. Помню, как прошлой зимой жил в своём маленьком городке и не думал ни о каких болезнях или проблемах… Я жил. Просто жил.
Какой- то паренёк стоял у окна и смотрел вдаль. Наверное, тоже скучает. Сколько он тут уже? Он как-будто прочитал мои мысли и повернулся в мою сторону, затем резко побежал. Споткнувшись, он упал и с криками покинул столовую. Вот же кадр. Таких тут вся лечебница. Хорошо, что окна оббиты решёткой, поэтому никто из них выпрыгнуть не сможет.
— К стати, Илья, Таня пойдёт с тобой… — обратился ко мне Падре. -…Ребятам скажешь, что свой человек и так далее.
— Хорошо, — согласился я.
— Не факт, что мне будут рады, — сказала Татьяна.
— Смеёшься? Они всегда рады пополнению, — возразил Отец. Я наконец-то вспомнил кого мне напоминает эта девушка. Настю из техникума. Если бы Таня перекрасилась в брюнетку, то была бы один в один.
— Посмотрим… Мне страшно. Тут я чувствую себя в безопасности, — настаивала она.
— Тут ты в опасности. Тебя живой отсюда не выпустят никогда, а так есть шанс, — привёл аргумент Падре. Девушка послушно опустила голову.
Мы выходим из столовой. Нужно подготовиться к отъезду: затариться обезболивающими. Я сказал об этом Падре и он молча повёл нас в какое-то место, напоминавшее кладовую. Тут темно. Слышу голоса. Как тут могут уместиться люди? Да где в этом здании их нет? Мы заходим и Падре достаёт с полки коробку. Распечатав её, дал мне упаковку с оранжевыми флаконами, на которых написано «Vikodin». Я сразу же принял таблетку. Головная боль постепенно отходит.
— Только не переусердствуй, — предупредил Падре.
— Окей.
Какая же тут вонь. Мы выходим из кладовки и я спотыкаюсь о что-то твёрдое. Булыжник! Вашу ж мать, откуда тут огромный булыжник! Падре, не обратив внимания, провёз мимо меня Татьяну. Я присмотрелся к камню. На нём кровь. И по всему полу ошмётки крови.
— Па, смотри, — указывая на камень и пол, сказал я.
— Интересно…
Падре оставил коляску и пошёл обратно в кладовую. Я проследовал за ним.
— А я? — крикнула Татьяна. Меня посетило чувство, что мы с другом идём есть конфеты и не делимся с Татьяной. Я повернулся и посмотрел на её лицо. Она, действительно, надулась как маленькая и сама едет за нами.
Кровавые пятна ведут к шкафу. Падре открывает дверку, и я даже ничего понять не успел, как Таня начала верещать и закрывать лицо руками. Из шкафчика выпало тело. Труп парня. Я его видел. Это тот, который «сосал у Ключевского». В бритой голове дырка и повсюду кровь. Вот от кого так пахнет.
— В лечебнице снова появился маньяк, — сказал Падре.
— Ты шутишь? В психушке маньяк? Да ну нахер? Люди-то тут нормальные и адекватные!
— В смысле? — не поняв мой сарказм, спросил Отец.
- В смысле, что это место кишит маньяками и убийцами! — добавила Татьяна.
Меня начинает тошнить. Психи, которые наблюдали за картиной происходящего, громко смеялись. Это они сделали! Смешно, ублюдки! Я хватаю металлическую палку с пола и иду в их сторону. Смех утих.
— Эй, стой… — догоняет меня Падре. -… не связывайся!
Я его не слушаю. Подхожу к одному из них и с размаху бью. Какое приятное чувство. Выплескиваешь всё, что накопилось. С каждым ударом по психу, мне становилось легче. Остальные его «товарищи» вдарились в бегство. Я бью сильнее и сильнее. Падре пытается меня оттащить. Я глубоко дышу и продолжаю избивать человека. Мне это в радость… Никогда ничего подобного не испытывал. В кладовую забегают санитары и хватают меня. Я стараюсь вырваться, но они опрокидывают меня на пол. Что у него в руке? Это шприц!!! Что они собираются делать? Я пытаюсь вырваться, но не могу! Тонка игла прокалывает мою ягодицу. Мышцы начинают судорожно дрожать внутри. В глазах начинает темнеть. Меня тошнит… Я засыпаю…
Ультразвук в ушах. В голове «вертолёты». Прямо как с бодуна. Боюсь открыть глаза. Вспоминаю недавние события. За что я его избил? Что с него взять? Он же псих… Я опустился до такого же уровня… Но, признаюсь, мне это понравилось. Должен же хоть кто-то отплатить мне за мою болезнь! Почему я? Почему не этот сраный псих скоро сдохнет, а именно я?!!! Открываю глаза. Я лежу на нижнем ярусе кровати Падре. Он сидит на стуле и смотрит на меня.
— Жив? — спрашивает он серьёзным тоном.
— Не дождёшься, — ответил я, с неуместной для сей ситуации, улыбкой. Понимаю, что сейчас будет беседа. Теперь понимаю, почему его прозвали «Отец». Мне не знакомы все эти разговоры о плохом поведении.
— Доволен? — спрашивает он.
— Ещё бы.
— Ты что тут устроил, сукин сын?! Боя захотел? Кулаками помахать?!
— Не кричи, голова болит…
— Ты на моей территории, гавнюк! Так будь добр подчиняться правилам!
— Прости, я не хотел, правда! Просто… Я сорвался. Не могу я так! Даже этот псих проживёт дольше меня!
— Ты гонишься за бессмертием, ну так и догони его!
— Что ты несёшь, Падре? Каким образом?
— Придёт время, сам всё поймёшь. Веди свой дневник. Я буду присылать тебе письма, — снизив тон, ответил он.
Я промолчал. Нащупываю в кармане таблетку обезболивающего. Достав одну, проглатываю. Большая белая оболочка проваливается по моему пищеводу. Желудок начал поскуливать.
— Для каждого из нас свой котёл в аду, — сказал Падре. Вот опять. К чему это? Любит человек говорить загадками.
— Скоро вернусь. Будь тут, — предупредил Отец. Я кивнул головой, а он поднялся и ушёл куда-то. Около меня отирался один из душевнобольных. Кудрявый очкастый псих стоял в рубашке и трусах, уставившись на меня.
— Что смотришь? — огрызнулся я. Он не отреагировал. Что ему надо? Затем кудрявый уставился в окно, за которым уже стемнело и только лунный свет освещал небольшую комнату психиатрической лечебницы для несовершеннолетних душевнобольных. Остальные психи уже спали, что странно. Падре говорил, что ночью они агрессивны.
— Нас было пятеро… — сказал он.
— Чего? Э, алё гараж, — ответил я. Боже, неужели мне интересно что он хочет сказать? Если пытается напугать, то я больше не боюсь, утырки!
— …пятеро нас было. А других восемь. Хулиганы они. Ждали боли, а я её организатор… Организовал боль всем… — говорил кудрявый, приближаясь ко мне. В его глазах я увидел целый океан ненависти ко всему окружающему. Ощущение, что он сейчас что-нибудь сотворит. Мне не страшно, просто как-то стрёмно… Он всё смотрит прямо мне в глаза, но возникает ощущение, будто взгляд пронзает меня на сквозь. -… все наказаны. Все… Они приходят. Приходят и снова смеются надо мной. Я убил, а они приходят и всё скалятся и издеваются. Не хочу… — продолжил он. В этот момент в комнату заходит Падре и, увидев эту картину, кричит:
— Беги!!!
Я вскакиваю с кровати и бегу к Падре. Чувствую, как чья-то рука хватает меня за шиворот и отбрасывает. На вид этот очкарик хилый, откуда такая сила?! Не знаю сколько я пролетел, но боли не почувствовал. Vikodin сделал своё дело. Я поднимаюсь и вижу, как очкарик берёт табурет и направляется ко мне. Сзади подбегает Падре бьёт психа по голове. В комнате все проснулись. Умалишённые начали кричать и бегать по комнате. Я понял, что самое время убегать. Падре махнул мне рукой и мы побежали. Стая сумасшедших дерутся между собой, а некоторые бегут за нами. Мы бежим с Падре по коридору. Из-за темноты я спотыкаюсь об разный мусор, но бегу. Дыхание сбивается. Очень тяжело бежать. Чёрт… Снова мухи летят перед глазами. Я чувствую слабость в ногах. Ещё немного и я рухну на пол. Моё тело не слушается меня и судорожно трясётся. Я на полу…
Резкий и неприятный запах пробудил меня. Я в какой-то маленькой комнате, освещённой настольным фонарём. Помещение напоминает комнату хрущёвки. Телевизор, холодильник, ковёр и стол размещены по всей территории. Около меня стоит Падре с ватой в руках. На бритом черепе его свежая рана…
Неподалёку сидит Татьяна и смотрит в окно.
— Ты в норме? — спрашивает Падре.
— Да, сойдёт. А что это было?
— Тот чувак, который напал на тебя, он замочил пятерых подростков, за то, что они обозвали его ботаником. Он их убивал по одному. Так уродовал тела, что близкие долго не могли опознать своих детей… Сейчас его ищут санитары. Он, так скажем, в больничном розыске. Там, где появляется этот псих, всегда убийства и драки. Вот почему санитары не ходят по лечебнице ночью. На охоту вышел Басурман. Так они его называют.
— Я даже и представить не мог…
— Знаю, знаю, — перебил меня Падре. Он протянул мне руку и я встал с пола.
— Еле донёс тебя, ты тяжёлый, — улыбнулся он.
— Это я ещё похудел, — ответил я. В это время к нам подъезжает Татьяна.
— У нас, в колонии для несовершеннолетних, не такое творилось. После последней «оргии» я прикована к коляске, надеюсь, что не на долго…
— Не зря я забрал тебя оттуда, если бы ты нам дверь не открыла, то мы бы с Илюхой сейчас стали очередной жертвой малолетних убийц. Татьяна промолчала.
— Самое время тебе набить такие же тату, как и у меня… Готов стать Падре?
— Да готов, — сказал я.
Татьяна в это время подключала машинку к усилителю, а затем и к розетке. Проверив работоспособность машинки, она взглядом показала мне, что надо сесть на стул спиной к ней. Я сел и снял грязную футболку. По телу пробежала знакомая лёгкая дрожь. Падре принёс краски с несколькими баночками антисептика. Татьяна начала рисовать у меня на спине одну из тату. Ту самую надпись — «Padre». Накидав штрихи, девушка взялась за инструмент. Шум мотора профессиональной тату машинки заревел на всю небольшую комнатку. Игла мгновенно пробивала верхний слой моей кожи. Иногда возникала боль, но из-за действия обезболивающего я почти ничего не чувствую. Падре время от времени протирает «забитое» место ватным тампоном, смоченным в антисептике, затем выкидывает окровавленную ватку. Да, с меня много крови текло, когда мне набивали «Розу ветров». Кожа слишком плотная. Смотрю на голый торс Падре, и понимаю, что всю ночь меня будут «колоть». У него очень много разных тату, вплоть до кистей рук. Хорошо, что мне не будут набивать маску на лицо… Или будут? Чёрт…
— Терпишь? — спрашивает Падре.
— У него нет выбора, — улыбнулась Татьяна.
— Ага… Подай мне водички, — говорю я и достаю таблетку. Падре наливает из, стоявшего неподалёку, графина воды в стакан и передаёт мне. Я запиваю. Руки снова становятся тяжёлыми, как и обычно после этих таблеток. Зато боли не чувствую.
— Готов к завтрашнему дню? — напоминает мне Падре.
— Да, готов, готов, — отвечаю я. Татьяна выключила машинку и залепила мне татуировку огромной продезинфицированой ватой. Вот эту боль я почувствовал. Такое чувство, что пулевое ранение облили спиртом. У меня хоть и не было пулевого ранения, но я представляю, как это больно. Хотя вру, есть прабитие солью. Ею стреляют из самодельных обрезов. Вот блин… Я только что вспоминаю, что мы не взяли у деда Матвея ружей. Напились и забыли… Ладно, уже не суть… Татьяна и Падре курят у окна. Оно, кстати, не заколочено решёткой. То есть, из него спокойно можно было бы свалить. Странно…
— А мне сигу? — ною я и подхожу к ним. Падре даёт мне сигарету, и я закуриваю. За окном, в дали, горят огоньки зданий. Их много, и они, как гирлянда, покрывают линию горизонта. Сегодня полнолуние, поэтому хорошо видно двор лечебницы. Около него стоят два фургона, недалеко от шлагбаума, на котором заканчивается большой забор из колючей проволоки. Мы находимся на пятом этаже. Падре разговаривает с Татьяной о предстоящем переезде. Мне почему-то она нравится, и я думаю, что мы с ней поладим, хоть она и немногословна. Мой взор падает на эти самые огни… Смотря на них, я вспоминаю Пензу. Было весело… Прошло всего две недели, а такое чувство, что год. Падре и Татьяна смотрят на меня. Наверное что-то спросили, а я не услышал.
— Что?
— Говорю, лицо тебе тоже придётся забить. Слишком много человек знают об этой «маске». Она появилась до моей «смерти», — повторил Падре. Вот этого я и боялся. Что ж… Всё равно жить осталось немного. Я киваю головой, в знак согласия.
— Смельчак, — улыбнулась Татьяна.
— Да это ещё чего… Меня в багажнике вот возили недавно. Там вот страшно, — хвастаюсь я.
— Ты это мне рассказываешь? — спрашивает Падре. — Меня не только в багажниках, а в чемоданах в своё время носили.
— Круто, — сказала Татьяна.
— Да куда уж круче, — ответил Отец.
— Ладно, не будем терять времени, пошли добивать, — сказала девушка. Мы выкидываем в форточку остатки от сигарет и идём на место «творения». Я сажусь. Звук моторчика вновь оглушает и заставляет моё тело покрыться мурашками.
ДЕНЬ 13
Всю ночь моё тело раскрашивали и обрисовывали. Сейчас у меня поднялась температура. Я лежу на диване в комнате. За коном солнечно, и световые лучи падают в помещение, освещая крупинки пыли, летавшие в воздухе. Моё лицо горит от забивки… Татьяна спит в другой кровати. Падре нет в комнате. Мне не терпится подойди к зеркалу и посмотреться, так как вчера я уже засыпал от действия обезболивающего. Пришлось проглотить сразу несколько таблеток. Сейчас мне нужно «догнаться». Я встаю с дивана и иду к зеркалу, которое находится возле входной двери. Господи… Моё лицо теперь месиво. Прорисована челюсть, темнота под глазами и многое другое… Вокруг рисунков красное воспаление. От него и боль. Нужно срочно постричься. Я уже неплохо оброс. Хорошо, что вчера побрился до нанесения тату на лицо. Дверь в комнату открывается и заходит Падре.
— Доброго утра… — прошептал он. -… как ощущения?
— Как-будто мне кислотой по телу плеснули, — отвечаю я.
— Скоро пройдёт. Шкурку от тату не отдирай — сама спадёт. Ты готов к выезду?
— Да, готов.
— Что скажешь ребятам?
— Скажу, что у меня есть знакомые есть в области правоохранительных органов. Дядя моего двоюродного брата троюродной сестры моего отца, — ответил я.
— Креативнно, — корчит лицо Падре. Татьяна проснулась.
— Всем доброго утра, — поднимаясь с кровати и сев на коляску, сказала она сонным голосом. Мы киваем головой. Я немного волнуюсь. Сегодня я наконец-то вернусь к ребятам! Как же я рад…
— Выдвигаемся, народ, — грустным голосом говорит Падре. -… Пора делать шаг в другую реальность.
Опять я не понял его… Мы выходим из комнаты. На встречу к нам идёт санитар и несёт в руке большой пакет. Затем громила передаёт его мне. Там мои вещи. Куртка, рюкзак с книгами, и даже ствол Сухаря! Что он тут делает? Странно… По дороге я одеваюсь. Прощайте, граждане психи. Смотрю на лицо Падре и вижу его грусть. Он был с Татьяной, а сейчас остаётся один среди полчищ. Я бы сошёл с ума… Мы выходим во двор. Возле нас стоит фургон.
— Может ты с нами? — тихо спрашивает Татьяна.
— Мне нельзя… — ответил Падре. -… береги Татьяну и ребят, Илюх.
— Хорошо, Па.
Мы обнялись.
— Удачи вам, ребят…
— Давай, Па, не пропадай, пиши! — сказала Татьяна. Он кивнул головой. Я помогаю Тане залезть на переднее пассажирское сиденье и отношу коляску в багажник серого фургона, затем сам залезаю внутрь. Машина трогается с места. Я смотрю в окно. Падре взглядом провожает нас до шлагбаума. Наконец-то всё это кончится…