САГА О ФОРСАЙТАХ
Надо сказать, было в Выселках и то, что сближало сильно. Это сериал английский «Сага о Форсайтах». Да-да! Шёл сериал долго, семь месяцев. Ходили смотреть его каждый вечер к Лукерье, а оставшееся время говорили о нём, обсуждали. И так этот фильм захватил умы простого советского населения, так переживали за судьбы героев - до слёз! Мужики на брёвнышках, бабы на выгоне, все только и судачили о том, как сложится дальше у Сент-Джона, потерявшего сына в Первую мировую, горевали и жалели его, да о том, что к сожалению, всеми любимая в Выселках Уинфред, сестра Сомса, вышла - таки замуж за богатого пьяницу.
- Как там яво, стервеца зовуть, позабыла,- сокрушалась Катерина,- Уинфред нешто с ума сбрендила? Дарби такой хороший человек был. Так её любил, нет жа,- она звонко хлопала себя по колену,- пренебрегла!
- А молодой Джолион в третий раз женится,- поясняла за ужином Ивану Груня Бухайкина,- а всё почаму? Да потому, как художник он! Они поди все такия, неуёмныя. А ты-та,- вдруг вспоминала Груня,- у парасука чистил ноня, аль нет?
- Угомонися уж!- ворчал с полным ртом картошки в ответ Иван,- попробовал бы не почистить! Я табе не сер Джолион старшай, понятию имею, когда чаво делать надоть.
Спиридониха, та всё охала и вздыхала рассматривая наряды:
- Какие ткани, а платья какие изящные! Помню у меня клиентка была, такое же ей кроили. Да, были времена,- вздыхала с сожалением и тоской.
Как-то к ней, приболевшей и потерявшей голос, влетела Хренкова Катерина и не взирая на то, что Зинаида лежала о ту пору в постели, выговаривая, отчитала её:
- Вот поражаюся я на людей! Джолион старый помер, а ты и на кино вчерась не явилась! Эта как жа понимать? Ты, поди ня знаишь, што Ирэн, которая снимаить недорогуя квартирушечку и даёть уроки игры на пиянине, помогаить лондонским простятуткам? Да, одна из них, ранее ей самой помогла. Вота как!
Голова Спиридонихи приподнялась над подушкой, Катерина продолжила,- а старый-та Джолион помог самой Ирэн чеком на 50 фунтав, слыханое ли дело? А ещё он указал бедняжечку в завещании!
Спиридодиха, выпучив от волнения и неожиданности такого известия, села резко в постели.
- Он дожидалси у старого дуба свою племянницу Ирэн, да не дождалси, там прям и помер!- пояснила ситуацию Катерина.
Женщины принялись всхлипывать, Спиридониха пытаясь что-то сказать, только шипела и утирала глаза рукавом ночной рубахи. Во как забирало!
- Начали смотреть сериал о богатой, огромной семье Форсайтов, владельцев чайных плантаций, восьмого августа, как сейчас помню, тысяча девятьсот шестьдесят восьмого года, не так давно,- вздохнул дед Савватей, а закончили в начале марта, этой вот уж весною. Да не просто закончили. Случился ряд неожиданных историй, странных событий, после сериала, да! Ну об этом чуть позже.
И как понять то, что люди в маленькой, теперь в восемь дворов, забытой богом деревеньке Выселки, так полюбят и примут как свою боль, проблемы семейства миллионеров Форсайтов. Говорят же, русская душа загадочная. А ведь верно!
Вот вечером, подоив корову, напоив телка и свинок, выходит Фрося Бражникова за ворота и ждёт, может кто пройдёт мимо её дома. Ага! Идёт, прогуливается Зубиха, Фрося к ней:
- Дарья! Что вчера показывали? Сморило меня чего-то, уснула, так и в ночь пошла, уж не поднималась.
Надо сказать, что Зубиха не пропустила ни одной серии, как бы худо не было или метель заметала, или ещё какая-то напасть, упорно плелась к Пиндюриным. Вся её жизнь в последние семь месяцев связана с Форсайтами. С мыслью о них ложилась и вставала. Часто себя представляя в роли, например Джулии. Раньше-то она жила своей однообразной, скучной жизнью да событиями, случающимися у соседей. Да какие там события? Так, мышиная возня! А тут целый мир, богатый и разнообразный перед ней открылся.
- Ну ты знаешь же Аннет, мать мадам Ламот?- уточнила Зубиха у Фроси.
- Так. И чего с нею?- насторожилась Фрося
- Да ничего, ресторан открыла!- торжествуя, будто это она сама и сделала, произнесла Зубиха и продолжила,- а ты помнишь, недавно было, Джолли отправился на англо-бурскую войну в Южнаю Африку. Вон вить куды! Так вчерась сёстры яво, Джун и Холли, вслед за братом, ну, этими, как их, а милосердными сестрами, тоже.
- Тоже,- ужахнулась Фрося,- не может быть?
- Тоже, тоже, точно табе сказываю,- уверенно подтвердила Зубиха и добавила,- а Джордж-та какой жа толстай стал! А вить самай молодой у Форсайтов! Так, ни богу свечка, ни чёрту кочерга, пустой парень, транжира. Прям душа болить за состоянию папашки яво, всё пропьёть, промотаить, выкормыш!- сказав так Зубиха двинулась дальше, оставив Фросю в растерянности от таких событий.
И вот сегодня последняя, заключительная серия!
В ВЫСЕЛКАХ И ТАКОЕ СЛУЧАЕТСЯ!
Ну, вот и всё.
Выключен телевизор, опущена салфеточка на экран. Все разошлись по своим дворам.
- Пойду уж и я до дому, поди засиделася,- грустно вздохнула поднимаясь Дарья.
- Ты гляди, завтря наведайси. Я спяку тыклу, так мы яё с молоком-та навярнём. Да и телевизир поглядим, можить новое што покажуть,- проговорила вслед уходящей родственнице Лукерья,- прощевай!
Брела Дарья подсвечивая себе путь фонариком, всё же натыкаясь в темноте на кочки. Как говориться: пришёл марток, надевай двое порток. Точно. Стыло на улице, лёгкий морозец. Двигалась Дарья на шум воды, к белеющему впереди мостку. Весенний разлив. Бурно текла вода по протоке, волокла за собою мусор, коряги, куски разбухших от воды брёвен. Заметно поднялся уровень её, на метр или даже побольше. Правда, как не пыжилась вода, до мостка ей ни разу за шестьдесят лет не удалось дотянуться. Перейдя на свой двор, Дарья подошла к дому, посветив, отперла ключом замок и, нырнув в сени, заложила дверь изнутри на деревянную щеколду. Дома тепло, печь протоплена. Помолившись перед сном, закрыв задвижку трубы, полезла Дарья с кряхтением и оханьем на печь. Сказать, что болеет, она не могла, вроде всё нормально. А охала и причитала так просто, чтобы хоть голос живой слышался в доме.
Лечь то она легла, а вот уснуть не получалось. Образы Форсайтов теснились перед глазами, улыбались ей, протягивали руки. С бока на бок крутилась бедная Дарья. Вставала, пила водичку и опять укладывалась. Нет, сон не шёл. Так прошла половина ночи. Дарья пыталась думать о другом, но ничего, что перешибло бы воспоминания о фильме, более ёмкое в её сиротской, одинокой жизни не было, не шло на ум. Ближе часам к пяти утра, измаявшись, с больной головою и сердцебиением сползла Дарья с печи и, усевшись на диван, принялась думать, что делать дальше. В доме становилось свежо, он за ночь выстыл и сидеть внизу было зябко. Вдруг в голову пришла всё же одна мысль:
- Как ба таблеточку каку принять, аль выпить чаво, штоба успокоится!
- Да у мене сроду не водилося ничаво, здоровая была завсегда. А вот маманя, та пользовалася. Успокаительнуя средству имела в четвёрочке. Уж и ня помню, толь из Заболотья ей привозили, толь у Груни брала,- Дарья тяжело вздохнула,- так когда это было, лет уж с десяток назад.
Однако, живо встав на колени поползла в угол под образа и пошарив там вытащила бутылочку с тёмной жидкостью, плотно заткнутую газетным квачиком. Еле открыв, она подумала:
- А скольки можна выпить-та? Можит уж от времени силу потеряла настойка?
Когда вылила, получился полный гранёный стакан. Нюхнула:
- Да ничаво вроде пахнить, не противна. Вроде сердешными каплями. Да выпью всю, вреда ня будить,- так решила,- опосля полезу, досплю чуток.
Присев на диван, Дарья глубоко вздохнула, как перед прыжком в холодную воду и, зажмурившись, залпом выпила. Поставив стакан, хотела понять свои ощущения да не смогла, повалившись боком на диван.
День клонился к вечеру, уЛукерьи гости опять смотрели телевизор, только вот Зубиха от чего-то не пришла. Даже странно как-то.
- Ждала её к сабе на ужин,- жаловалась в недоумении находясь Лукерья,- так не пришла чавой-та.
Когда почти все разошлись, то попросила Спиридониху:
- Давай Зинаида дойдём до Дашки. Неровён час приболела, аль трубу рано закрыла, как ба не угорела дурёха, всё об Форсайтах тех думаить, страдаить.
Зинаида согласилась и взяв фонарик отправились обеспокоенные женщины по тропинке к дому Дарьи, пугающе замеревшему, с тёмными глазницами окон. Торкнулись в дверь - заперта изнутри на щеколду. Пошли стучать по окнам, звать, пытаясь подсветить себе фонариком и заглянуть сквозь стекло. Наконец Лукерья, изрядно перепсиховав, разглядела на диване в неловкой позе, с ногами спущенными на пол фигуру родственницы и запричитала в голос:
- Ой, ой, ой! Какая горя-а! Преставилася моя подруженька-а-а! О-о-й! Да чаво жа такоя с ёй исделалося? О-о-й! Да как мы таперя будем без неё родимай наша-а-а-а-й! Да не будуть топтать ноженьки её впредь лужков зелёны-ы-ых!
Зинаида, не умея причитать, лишь тихо подскуливала. Покричав так некоторое время, Лукерья высморкала ставший влажным нос и уже по-деловому распорядилась:
- Бяги давай Зинаида за людями. Мужуков зови на помочь. Мымриху не кличь, от неё одна трескотня будить, посля позовём. Бяги уж, а я топором дверь-та отожму поди.
Когда озадаченная Спиридониха умелась, Лукерья пошла в сарай и пошарив там недолго принесла топор. Сноровки ей было не занимать, она поднатужилась и со второй попытки дверь, хрустнув, распахнулась. Осторожно переступив порог холодного, немого дома, Лукерья тихо окликнула:
- Дарья! Эй! Дарья! Спишь штоля?
Однако в ответ липкая, густая, противная тишина. Боком-боком подойдя к столу, Лукерья засветила керосиновую лампу, пока боясь, даже краем глаза взглянуть на подругу. Когда тусклый свет выхватил полулежащую без движения фигуру, Лукерья решилась приблизится и дотронутся до руки Дарьи. Лёд! Ледяная посиневшая рука! Её и саму стал продирать холод.
- Скольки жа она тута ляжить-та?- задумалась Лукерья,- поди со вчерашнява вечера, как от мене пришла. Стало быть завтря похороны. Третий день выходить! Ох! Надоть поспешать таперя!
В это время со двора послышалось покашливание, сопение и поскрипывание ледка под ногами идущих. В дом ввалились, сдёрнув шапки перекрестили лбы Смагин Сергей Платонович, Мымрин Василий Матвеевич и Алексашка Хренков. За ними, еле поспевая, с одышкой, от быстрой ходьбы Зинаида да Катерина.
- Не уж-то взаправду померла,- шёпотом уточнил Смагин.
- Выходить што так, без сомнениев,- ответила вздохнув Лукерья,- холодная страсть какая, ня дышить и молчить. Не дозвалася я.
- Стало быть так оно и есть, точна!- переступил с ноги на ногу Смагин.
Лукерья перешла к делу:
- Завтря уж хоронить, на третий день. Таперя бабы вота чаво,топить здеся нельзя при покойной. Обмоем уж, как получится, надысь купалися вообче-та, оденем, а вота с гробом-та заминка, время поджимаить. Придётся просить табе, Василь Матвев, пожертвовать свою домовинку-та бабе.
- Да вы чаво?- враз опешил печник,- я ж по сабе её исделал?
- Ни-ча-во,- предвидя отказ встала в позу Лукерья,- пойдёть! Давай-кася не скупердяйничай! Табе ета зачтётся,- упорно налягала Лукерья,- грех пред покойной скаредничать,- кинула последний аргумент.
Мымрин, как-то сразу завял, сник и пролепетал:
- Она, хотя и так ежели чаво, дЕла-та понятная. Но ежели как и чаво, собственно-та говоря, а всё жа вить,- помолчал и выдал в сердцах,- раздяри тваю рубаху!
- Ты тута давай при покойной не выражайси,- одёрнул немногословный Смагин,- грех ета!
Алексашка только и понял печника:
- Да он свою грыжу, Варвару боится, чаво тута неяснова!
Мымрин с благодарностью за понимание, закивал головою.
- Не пужай бабай своёй, пужаныя уж!- вставила слово Катерина,- отблагодарим вона одёжей моднай. Сколь есть-та, саму лучшую дадим на помин души. Она у табе прижимиста, клюнить.
- Ну раз смогёте решить так, мне-та чаво. Я-та с дорогою душой,- и выругался,- размозжи табе в конец,та-та-та-та, положеньице.!
- Ты завтрева Платоныч бяги в Заболотье, с батюшкай ряшай, с могилкай, а Костыль, Михайло Василич, тялегу с яловым лапником пригонить к протоке, к мосткам в полудень. Мы бабы, приберём яё, тащи, гроб свой сюды,- обратилась Лукерья к Мымрину,- на сабе дотащишь? Да вота и мужуки подмогнуть. Ночью кутьи напарю, тиселику сварю, густенькава, да блинов завяду, завтря-та верно неколи будить.
- Да уж соберём на стол поминальный, у каждого что-то да есть,- подтвердила Спиридониха.
- Я лапши куринай наварю поболе, каши гороховай,- подала голос Катерина.
- О! Дело! Груня своёй принясёть, сладенькай, а уж твоя, Василь Матвев, стюдню пущай наварить и будя с неё,- подвела итог Лукерья.
Мужики разошлись выполнять задание, бабы занялись скорбною своею обязанностью. Достали «смертный узелок», обрядили Дарью и платье надели свадебное, разрезав его сзади по шву. Конечно, куда уж ей в невестином щеголять, размеры давно не те. Подумали бабы и положили подруженьку на брачное ложе.
Пущай хоть разочек поляжить,- всхлипывала Лукерья,- коль с милым не довялося заморочица, поспать, полежать, поворочица.
Потом достали из сундука наряды, выбрали Мымрихе плисовую жакетку, юбку с фалдами, и полушалок тканьёвый.
- Откупимси за домовину-та, таперь поди вякать ня будить, утрётся, жмотина,- решила Лукерья.
Вскоре подошли Фрося и Груня, всплакнули чуток, постояли со свечками, помолились и присоединились к бабам. А те, раскрыв сундук, уж не могли и отойти. Разбирали по себе наряды покойной.
- Чаво приключилося с Дарьей, а? Можить ты поймёшь,- обратиласьЛукерья к Груне.
Та понюхала стакан, заглянула в пустую червёрочки, покачала головою:
- Видать сердце схватило, а она её успокоила на веки. Куды к шуту, цельный стакан опрокинула! Ох, горе!
- Завтря по утру курей разберём, а то с голоду гляди попередохнуть здеся,- вдруг сказала по-деловому.
- Да ничаво с нимя ня будить, просто одичають,- поперечила Катерина,- аль лисы потаскають бесхозных-та, а мене ба кочетка да пару клуш, вскорости уж на яйца садить буду.
- Ну к што жа, ну к што жа,- соглашалась Лукерья,- ох и застыла, зазябла в конец я тута, мочи нету. Пойду бабоньки тесту завяду, управлюся и вярнуся в телогрейке уж, да в пуховом платке. У вас чёрныя-та есть, аль принесть вам?- спросила уходя. У всех были свои.
Серый рассвет застал честную компанию в полудрёме, они бы и уснули тут на диване сидя, да холод сковал всех. Вставали, уходили домой и, погревшись чаем, возвращались, подменяя друг друга. Одну покойницу не оставляли, не положено так-то.
Уторком притащили Алексашка и Василий Матвеевич гроб, в заметном подпитии оба.
- А мы в расстройствах нервенных, покуда от Мымрихи отбивалися,- пояснил Алексашка.
- Да шуткуить ён, разъядрён чапыжник- перебил Мымрин,- для сугреву приняли, а Варвара спить, мы по тиху стащили с чердака и уляпётывать, уноси бог ноги.
Аккуратно подняв переложили покойницу в домовинку и водрузили на табуреты.
- Слободно ёй здеся, как живая ляжить, хорошая такая,- причитала Лукерья,- не думала баба помирать, а вот поди ж ты! Растревожила сердцу, она и ня сдюжила.
Все поддержали её слова слезами, зашмыгали носами и признали, что человек Дарья была хороший, добрый и вообще.
Ближе к одиннадцати приехал на телеге, с зелёным хвойным лапником, Бражников. Оставив кобылу перешёл по мостку к кучно стоящим мужикам, закурили.
- Табе, гляди-ка Михаил, надоть будить несть Зубиху вместе с нами,- пояснил Мымрин,- Сергей-та в Заболотьи делу делаить, а каму ж ещё тащить, все гляди туда?
- Вы чаво, мужуки, я же на костыле!- возмутился Бражников.
- Да тут несть-та всяво ничаво,- успокоил Бухайкин,- до мостков доплятёмси, а там уж телега. Я сам ня больна сильнай, была в мене сила, када мать носила, а куды дявалася? У ей и осталася,- выдал присказку,- надоть, стало быть потащим.
День постепенно разгуливался, вода в протоке бурлила звонче, шумливее, птицы на деревьях, видать из любопытства, присели ниже, с интересом наблюдая, за пожилыми людьми, собравшимися на дворе, где они часто столовались вместе с курами. Да что-то вдруг изменилось и не к лучшему.
Что-то насторожило не только птиц, но и Василия Матвеевича Мымрина, заставило беспокойно подсобраться, напрячься и поглядеть вдаль. А там, из-за угла дома Пиндюриных, выкатилась супружница его, Варвара. Она, размахивая руками, что-то кричала и быстро перебирая ногами спешила к мосткам. Варвара баба не толстая, но статная и горделивая, а сейчас, нарядившись в плисовую жакетку Зубихи, в её шаль и юбку с фалдами, походила на кубышку. Волновался Мымрин не зря. Он сообщил, конечно, о смерти Дарьи и даже передал жене вещи на помин, которые она тут же и надела, даже про холодец доложил, а вот про гроб не решился, просто втихаря утащил, да и всё.
- Иде дели домовину,- с пол пути, ещё не добежав до мостков, закричала Варвара,- вяртайтя в зад! Мыслимая ли дела чужую принадлежность хапать и бабу туды класть?
- А ты чаво стоишь, рот раскрымши,- накинулась на мужа, подбежав ближе, Мымриха,- так гляди и мене утащуть. Да ты простофиля всё отдашь!
В проёме двери, в чёрном платке, надвинутом на лоб, появилась Лукерья, услышала вопли и сразу поняла, кто орёт. Она негодовала:
- Закройси, зявластыя чумурудина!- угрожающе пошла на Мымриху Лукерья,- в дому покойница, а она тута зяваить, зявло разяваить!
- А чаво чужоя прихапали? - попыталась отбрехнутся Варвара,- ета мово мужука гроб!
- Да не торопися яво на тот свет спроваживать, пущай живёть, ещё не один состругаить и для табе тож. И ни прихапали, а хозяин дал, а табе вона нарядов надавали, штоба ты заткнулася. От уж понарядилася, тут жа!
- Не согласная я,- попыталась всё же огрызнуться Мымриха.
Да Лукерья последний сильный довод припасла:
- А я табе, скараёдина, от сваво дому отлучу! Ни телевизир глядеть, ни в лото играть, ко мне не приходи боле! Вот так вота! Все Выселки пущай ходють, а ты нет!
Тут уж Мымриху как подменили, она заткнулась враз, сгорбатилась, пошла через мосток и встала молча возле телеги. Кому ж охота быть отлучённой от телевизора?
Время пришло выносить покойную, мужики сняв шапки двинулись к дверям дома. Каждому на рукав бабы привязали по вафельному полотеничку, так было заведено.
Вообще-то за гробом идти было некому, все при деле. Смагин на кладбище в Заболотье, четверо: Бухайкин Иван, Бражников Михаил, Мымрин Василий Матвеевич и Алексашка Хренков покойницу несут. Катерина - иконку впереди, Груня с Фросей крышку, Спиридониха крест, а уж Варваре досталось лапник кидать. Осталась вроде не при деле Лукерья, да она вообще-то родня, к тому же настрадалась уж вдоволь и стол поминальный на ней, да и в её избе.
Вот таким манером и двинулись от дома. Покойница со свечой, зажатой в связанных руках, лежала вся белая и в белом. Лукерья причитала, а мужики пытались приноровиться к ходу друг друга и росту. Тщедушный Бухайкин шёл впереди, за ним высокий, крупный Бражников хромал, опираясь на костыль. С другой стороны тощий и вертлявый Алексашка Хренков, всё норовил подстроиться под ход Ивана, в ногу с ним идти, да не получалось. А за ним семенил мелкими шажками, низенький, с выпирающим пузцом Мымрин. Подойдя так к мостку, процессия взошла на шаткие доски и тут произошло непредвиденное. Костыль Бражникова неожиданно соскользнул с мостков, он сам несколько согнулся, стараясь не уронить его в протоку, подхватить. Иван, идущий впереди, почувствовал тяжесть неожиданно и понял, сзади происходит что-то нехорошее. Слегка согнул ноги в коленях, как бы приседая и пытаясь повернуть голову, оглянуться. Гроб, сильно накренившись вправо заскользил вниз. Его постарались подхватит и это удалось, да вот покойница не удержалась в нём, ввиду своего свободного там положения. Перелетев через головы Ивана и Бражникова, покойница вывалилась в протоку! Раздалось громкое бултыхание, всплеск и тело несчастной Дарьи Горемыкиной скрылось под водой. Дико протяжно, схватившись за голову, взвыла Варвара Мымрина. Лошадь, обезумев от неожиданных воплей и испуга, резко всхрапнула, вскинулась передними копытами и, невзирая на телегу, понеслась, громыхая ею в луга, роняя, раскидывая по пути ветки лапника. Лукерья истово, размашисто принялась креститься, Спиридониха, уцепившись в крест, сползла по нему на землю, да так и замерла с остекленевшими глазами. Мужики растерянно глядели на воду. Алексашка держа гроб, как корыто за один край волоком тащил его под дерево росшее возле протоки. Фрося, уткнувшись в плечо Груни рыдала, тряслась и всхлипывала, а сама Груня держалась за сердце и хватала ртом воздух. Но, не успев понять всего произошедшего, Выселки потрясло новое необъяснимое событие.
Вода в протоке вдруг взволновалась и, из её глубин подняв связанные кисти рук с зажатой в них свечою, восстала «покойница!» Она, как большая рыбина, широко разинув рот и выпучив глаза втянула громко воздух и выдохнула его шумно, с бульканьем. Тут уж все онемели окончательно, а мужики сами стали походить на мертвяков, бледные, взъерошенные, напуганные. «Покойница» разорвала раскисшую от воды тесёмку, связывающую ей руки и, принялась, наперекор течению продвигаться к берегу и цепляться за кусты и ветки, свисающие над водой. Мужики шарахнулись в сторону.
- Да дайтя жа мне руку! Вытянитя мене,- хриплым, низким, загробным голосом обращалась к ним Дарья.
Но никто не спешил прийти на помощь.
- Вы чаво? Снисёть жа в реку, вы люди аль хто?- спросила так по- житейски покойница, что Бражников, не решаясь дать ей руку, опустил всё же костыль. Дарья уцепилась за него, мужики тут уж подтянули и вытащили покойницу-утопленницу наверх, отскочив от греха в сторону. Да кто её знает, живая или нежить она?
Вид у бедной страдалицы Дарьи был ужасен!
Недавно, белое платье, распоротое сзади свисало с плеч и было черно от ила, весенней грязи, с прилипшими прошлогодними листочками и клочками пожухлой травы. Волосы свисали по лицу мокрыми, грязными прядями, чулки без резинок спущены с ног, белые тапочки, видимо уплыли. Она синела и дрожала всем телом, зубы громко стучали.
- Што это со мною? Хоронить надумали гляжу, нелюди!- бросила упрёк окинув всех взглядом затравленного и не понимающего ничего человека. Под этим её взглядом все сжались в ужасе.
Первою очухалась Лукерья:
- Скорея в сухоя переодеть надоть! Бабы, давайтя в одеяла ей завертать, скорее печь топитя, чай горячий нужон поди, аль крепенькой стакашик хлабыстнуть.
Все враз засуетились, загоношились, забегали. Поняв, что баба живая, но не взяв в толк до поры, почему так случилось, принялись растирать её, согревать. Мужики вышли курить на приступок и обсудить невидаль.
- Сколь живу такого не видал! - качал головою Мымрин,- с того света возвярнулась, во дяла!
- А ежели б Костыль её не вывярнул в протоку,- выдал Алексашка,- гляди, уже закопали ба, жуть!
- Я слыхал, бываить такой сон,- когда человек словно умер, а он спить. У нас на шахте парня одного присыпало. Так он от переживаниев впал в этот самый сон. Спал, как ба не соврать, год, поди!- разъяснил Бражников.
Между тем в доме бабы суетились возле Дарьи. Она раскраснелась, согрелась и захмелела от стакашка беленькой.
- Эта я вить старую маманину лекарству выпила, полнай стакан,- дошло до неё.
- Ага! Через час по чайнай ложке, перед смертью цельных две,- пошутила, как могла Груня,- давление сильно упало, сердце еле билось, а тут ещё холод сковал. Вот и был ба колпец табе,- пояснила ей Груня.
Тут оглядевшись, Дарья решила разобраться:
- Антиресно, а иде мои наряды? Чаво сундук почтишта пустой, куды курей дели? Распорядилися уже? Ловка!- взглянув на Варвару, Дарья чуть не обмерла от неожиданности,- а эта, нарядилась в моё почаму-та?
Все испытали чувство вины и неловкости, а Лукерья успокоила:
- Не сердися, это на помин души тваёй взято было. Вернём, чаво упёрли и курей тожа, не боись,- и желая подбодрить и развеселить родственницу, добавила,- ты у нас одна такая необныкновенная в Выселках, да што там в Выселках и в Заболотье диво будить, как узнають, што с того свету возвярнулася.
Однако, вместо радости принялась Зубиха от этой новости рыдать в голос, жалеть себя. Груня всех успокоила:
- Пущай покричить, ей надоть, отпустить её тады.
А как утомилась и примолкла бывшая покойница, тут и предложила Лукерья:
- А пошлите-ка к поминальнаму столу, всяво наворено, напарено, нажарено, сладинькая имеется и мужукам ноня нальём, а то всё на нас обижаются, мол не даём им выпить, струхнули оне изрядно с гробом этим,- и обращаясь к Варваре,- забирай домовину, ня надоть нам, поживём ещё, потопчим лужки наши, выселковския!
Варвара ничего не ответила, она теперь больше помалкивала.
Находясь в недоумении по случаю того, что покойница Горемыкина не явилась на своё отпевание и захоронение, Смагин Сергей Платоныч быстрым шагом возвращался в Выселки, выяснить, что же там стряслось. На подходе увидел вдалеке движущуюся группу сельчан, машинально стал пересчитывать: Мымрины, Спиридониха, Бухайкины, Хренковы, Бражниковы, да Пиндюрина. А это кто? Кого под руки тянут, пьного что ли? Не уж-то покойница? Да не может быть? Да нет, точно, точно она, Зубиха!
Все направлялись к дому Лукерьи живые и весёлые! Вот оно как! Чудеса!
Обрадовавшись этому обстоятельству, он прибавил шагу, почти побежал с пригорка и присоединился ко всем.
Весна баловала робкими солнечными лучиками. Еле уловимый звон оглашал деревеньку, и луг, и реку, и лес в отдалении птичьим щебетом, перестуком капели, угрожающим шумом воды, ручейками поющего талого снега. Воздух напоен свежестью и новизной. Жизнь в Выселках продолжалась.
Было раннее утро. Дед Савватей закончил свой длинный сказ. На губах Фёдора бродила улыбка. Он вдруг понял, что всё время слушал старика с улыбкою на губах, в плохое не верилось.
- Ну, вот и вся история!- выдохнул дед,- пей чай, да отправляйся на автобус до Заболотья. Я посплю, пожалуй, притомился, мне спешить некуда. Наговорился с тобою, как воды напился. А ты, Фёдор, гляди там не усни в автобусе-то, а то опять проспишь. Хотя, дальше Заболотья не уедешь, конечная точка.
- Спасибо за приют, за рассказ. Я обратно поеду - зайду к Вам
- Ага, ага, ну там как уж получится,- неопределённо пробурчал Савватей и закрыл за уходящим парнем дверь.