ГЛАВА 21.
Я ВЕРНУСЬ, MON GENERAL…
…Они стояли в большом холле управления, а вокруг кипела обычная министерская жизнь: сновали секретари и офицеры, машинистки и опера.
«Всё как всегда, только лица у всех такие строгие и хмурые! Похоже, встряска портфелей была здесь больше похожа на землетрясение, чем на фиктивную перетасовку привычной колоды, – Мари хмыкнула тайком. – Что ж, поделом».
– Прошу Вас следовать за сопровождающим, – прохладные глаза зрелого мужчины с выправкой военного, тихий ровный голос, достоинство и интеллигентность. – Руководители – сюда. А Вас, Марина Владимировна, прошу пройти со мной, – слегка поклонившись, сделал жест в боковой коридор, ведя девушку в другую секцию. – Вы просили о встрече – Вас ожидают.
Удивившись, не подала вида: «Я много чего требовала и просила».
Прошла в небольшой холл, затем в приёмную.
Встретил серьёзный парень, ощупал глазами её фигурку, но не в личных целях – глазами обыскал!
– Мне раздеться? – вскинула бровь в сторону служивого. – С чего начать?
Не дав опомниться «зелёному» мальчику, расстегнула кашемировый пиджак костюма, сбросив ему на руки.
– Нет! Простите! – зарделся, вспыхнул. – Нас предупредили… – шёпотом начал, но тут же прикусил язык.
– Вот в чём дело, – нахально улыбнулась. – Меня ожидает Е-мов! Чего боится? Покушения? Тогда, надо и дальше раздеться, чтобы Вас не подвести, милый.
Мгновенно, не успел адъютант и глазом моргнуть, сбросила туфли, юбку и блузку и, набросав вещи ему на голову, вошла в неглиже в кабинет, даже не удостоверившись, кто там сидит из посетителей и сколько их – была взбе-ше-на!
«Кабинет небольшой, следовательно, его понизили в должности. Учитывая количество погибших, это слишком мягкое наказание! Остался работать в Системе, в Москве, при должности и привилегиях!»
Вскипела, разозлившись до предела, до красного тумана перед глазами.
Завернув налево, за выступ с колонной, увидела мужчину, сидящего на огромном кожаном чёрном диване. Рядом стоял столик, сервированный для чаепития. Обозлилась ещё сильнее: «Ну-ну… Сейчас я тебе покажу “чаю-з-маком”!»
Вспомнив уроки Барбары Козловски, медленно вышла из-за колонны, начав «танец у шеста», вертясь вокруг неё, становясь в позы, танцуя руками и телом.
Генерал ошалел и не поверил своим глазам, даже протёр руками!
Девушка подошла к столику, поставила ногу на край и стала расстёгивать крепление пояса, намереваясь снять кружевной чулок.
– …Я пытался её остановить, товарищ генерал! – несчастный голос ординарца прозвучал отчаянно и потерянно где-то возле двери.
Нахалка отстегнула чулок, стянула и бросила вошедшему столичному наивному мальчику-зазнайке на голову!
– «Марыля»! Прекрати!.. – опомнился начальник, залившись краской смущения и возмущения.
– Я ещё не отработала свой номер, господин, – мягко и ласково ответила, обходя столик с закусками. – Ещё несколько вещичек, и я Ваша вся!
Вскочил, как ошпаренный, схватил парня в охапку и вышвырнул в приёмную! Вещи, что тот принёс, остались лежать на кресле. Остановился рядом, взял в растерянности женскую блузку.
– Одевайся и поговорим. Концерт окончен! – протянул с требовательным взглядом.
– На самом интересном месте прервать? Так непрофессионально с моей стороны, господин!
– Марина! – бросил вещь обратно, подошёл и схватил за голые плечи мокрыми ледяными руками. – Прекрати представление! И не притворяйся, что ты не в себе! Заключение медиков говорит об обратном – вменяема! Ты ведь пришла мстить? Так?
Резким движением плеч освободилась, медленно отошла к массивному дубовому письменному столу возле окна в углу, оперлась задом о грань столешницы, сложила руки на груди; в белом роскошном кружевном белье, ещё смуглая, с округлившимися за последние полтора месяца спецпитания на базе красивыми, соблазнительными формами миниатюрного тела – вызов, да и только, мужчине, совсем ещё не старому, в полной силе!
– Вы ведь этого всегда хотели, когда такой мерзкий план в самом начале одобрили! Не так ли? Ваша идея, нас с парнями столкнуть? Посмотреть, на что мы способны? Как далеко можем зайти? Валяйте, покажу, не стесняйтесь. Не Вы первый, не Вы последний. Я многому научилась в борделе. Оказалась весьма способной ученицей тамошних шлюх. Вы всё правильно рассчитали, – загадочно улыбаясь, стала расстёгивать и второй чулок. – Знали, что ни за что не брошу моих пацанов в беде. Так грамотно подвели к мысли, что только через мою постель они будут работать. Браво, тактик-стратег! Сработало!
Сняла чулок, бросила через кабинет, и он плавно опустился золотистой кружевной кучкой прямо у ног генерала, стоящего на том же месте, молчащего и тяжело дышащего.
– Вы думаете, что я пришла ругаться из-за этого? Нет. Я Вам за Голландию до самой смерти буду говорить «спасибо».
Подойдя, обошла вокруг, лаская его голову, плечи и спину трепетными тоненькими пальчиками. Остановившись за спиной, приблизилась к правому уху губами, нежно и страстно шепча с горячим придыханием:
– Там я была так счастлива, как Вы уже не будете никогда, ни в одной из следующих жизней! Меня по-настоящему любили чудесные мальчишки – мои опера. Я была целых три месяца замужем сразу за тремя красивыми, искренними, честными, открытыми, достойными, нежными и страстными мужчинами. И то, как они меня любили, эту память плоти и души Вам не выбить из моей головы, не запретить помнить приказом или окриком, не затмить ничем, ни кем, никак! Я побывала, ещё будучи живой, в настоящем раю!
Встала перед поражённым начальником, посмотрела прямо в потрясённые тёмно-серые глаза и поклонилась по-русски в пояс, почтительно коснувшись кончиками пальцев руки пола. Потом торжественно опустилась на одно колено, взяла мужскую взмокшую, холодную руку и поцеловала, серьёзно глядя снизу тёмным изумрудом: прохладным, непроницаемым и твёрдым.
– Спасибо, господин! Вы сделали мне самый ценный подарок – одарили истинным женским счастьем в тройном размере! Теперь и умереть не страшно – я повидала и испытала всё. Можете вызвать Ваших палачей и приказать «убрать». Готова к этому давно – со дня смерти моих любимых мальчиков.
Встала с колена, выпрямилась с вызовом, бесстрашно и гордо вскинув голову, посмотрела непреклонно и непримиримо. Граница терпения была достигнута.
Понял и без слов: «Мира не будет. Прощения тоже».
– Не медлите.
– Оденься… – очнувшись, сипло прохрипел.
Как во сне, потряс головой, пытаясь проснуться от жуткого кошмара или наваждения, передёрнулся телом и… стал медленно пятиться к дивану, на который буквально рухнул в полной прострации.
– Умоляю, Марина!..
Через пять минут сидела напротив и пила чай.
Е-мов никак не мог прийти в себя после её эскапады. Смотря слепыми глазами в никуда, периодически поражённо качая головой.
– Ты не всё знаешь… Всё не так… – выдавил, наконец.
– Я знаю всё с самого начала. С моего Алексея, Игорь Евгеньевич. Давно. Кстати, где Ваш предыдущий помощник? Спасибо ему – от него и узнала.
– Что?! Как? Нет… он не мог! Не верю!
– Мне достаточно было минуту посмотреть ему в глаза. Вам ли этого не знать? Что ж Вы его не предупредили о моих способностях?
– Вот оно что… Я ломал голову, что с ним тогда произошло? Почему «сломался»? Столько лет…
– …хранил тайну, а тогда сорвался? – закончила. – Он заглянул мне в глаза и утонул. Напрасно.
– Ты… поэтому?.. За него?..
– Нет. За всех. Сколько их было? Сотня? Три?.. – не дав себе вскипеть, вздохнула, успокаиваясь. – Вы сами тогда произнесли слово «месть». Оно и стало ключом. Из Вас оно просто вырвалось на свободу, как только я оказалась рядом, словно была магнитом, а оно железом. Вы хотели, чтобы я всё узнала и начала мстить. Сами. Ваша уставшая, истерзанная, измученная раскаянием, православная добродетельная душа этого пожелала! – укорила зеленью. – Не я инициатор всего, что сейчас произошло – Вы. Понимаю – работа и необходимость, но наступает миг, когда человек преступает дозволенную грань. С того момента правит госпожа Судьба, не вы, власть предержащие. Вот и Вы преступили: собственными руками открыли ящик Пандоры. Теперь наслаждайтесь теми «радостями», которые неизбежно вылезут из него ещё не раз, – подняла спокойное лицо и прохладно посмотрела на пожилого человека. – Месть не для меня. Я это умею, но не люблю делать, как оказалось. У меня лучше получается понимать, жалеть и прощать. Выбирайте сами, что Вам по вкусу.
– Жалеть? Меня? После всего?.. Хотя… что я удивляюсь? Простила же ты ребят после насилия над собой.
– Простила, понимая и любя. К Вам этих чувств нет и не будет никогда.
– Тогда, твоя жалость больше походит на месть, – опасливо глянул исподлобья. – А где месть…
– …там и безумие, – договорив, пристально всмотрелась в настороженные мужские глаза с покрасневшими от волнения и подскочившего давления белками. – Мне чужда месть – противна милосердной женской русской натуре. Потому, я Вас прощаю, Игорь Евгеньевич. Живите с этими воспоминаниями долго и, если получится, счастливо. Если сможете. Пожелание от всего сердца, клянусь. Для себя пожелаю только одного – забвения.
– Полного? Которое подобно смерти? – взгляд был застывшим, непонятным и тревожащим.
– Смерть в моём случае – роскошь. Есть семья, и никого у них нет, кроме меня. Я говорила о забвении избирательном. Как в сказке: положил руку на описанную на листочке неприятность – память о ней в голове исчезла! – мечтательно улыбнулась. – Фантастика, да? Вот и захотелось волшебства: чтобы завтра очнулась и оказалась в гостинице, убирающей «выездной» номер, думающей лишь о том, чтобы не опоздать дочку из сада забрать до семи часов. И никогда не помнить этих восьми месяцев ада, боли, потерь, животного страха и осознания неизбежности расправы над любимыми людьми; тяжёлого ожидания их визита, зная, предчувствуя, что приедут не все, что уже кого-то убили. Не чувствовать бессилия, не понимать, что всё было напрасно. Что нас послали на банальную и пошлую бойню, бездарно и бессмысленно погубив парней в самом цвете лет. Угробили лучших офицеров, цвет разведотдела, попросту «сдав» их врагу на расправу. «Крот» был своим! Это было самое подлое предательство за всю историю Системы, уверена! Такое не забудется и не простится! Подобное нельзя оставлять безнаказанным. Кто-то должен ответить… головой… – замолчала, окунувшись в память и горе.
Замолчали надолго.
– …Марина, ты не всё сказала, – очнувшись, непонятным взглядом смотрел пристально, проницательно, пытливо. – Вижу с самого начала, со второй нашей встречи. Ты потому тогда за мной и кинулась, потеряв голову. Говори всё.
– Ни к чему. Было время подумать, поняла многое. Вы делали своё дело – я не вправе осуждать. В конце концов, существует приказ. Вы человек подневольный, и над Вами есть вышестоящий. Все здесь кому-то подчиняются. Осознавала это в тот момент, когда впервые вошла в пропускной отдел Лубянки в декабре 86-го, – вскинула глаза, больше не отвела. – Вы тогда хотели забрать меня, но Основной отдел перехватил. Зачем я Вам была нужна? Чувство вины? Изощрённая месть Стрельникову даже после смерти? За его бунт, за нежелание больше не иметь с Конторой дел, за попытку стать простым обывателем, свободным и счастливым? Урок другим? – презрительно хмыкнула. – Нет, всё проще и отвратительнее: показательная казнь! Чтобы другим неповадно было. Акция устрашения с далеко идущими последствиями. Будьте уверены – за это с Вас лично спросится, стократно. Такое Бог не приемлет точно. Ответка грянет, не сомневайтесь.
– Так… ты?.. – побелел лицом, выпрямился.
С животным неконтролируемым страхом всматривался в спокойные, бесстрастные, неженские, да и нечеловеческие вовсе, глаза: «От них нет спасения!» В мистическом ужасе не мог отвести от мертвящей зелени взора: на него смотрела не тощая девочка-мученица, а… сама Богоматерь.
«Почему вижу её с покровом на голове и младенцем в руках? Отчего лицо вдруг стало иным, совсем другим даже по национальности: узкое, оливковое, крупные глаза с поволокой, тонкие поджатые губы, скорбь?.. – с трудом взял себя в руки. – Кажется, схожу с ума. Галлюцинации начались».
Сжал кулаки, выдохнул, попытался вернуться к теме разговора:
– Как?..
– Сказала же – всё знаю. Я Вас вспомнила: были в холле в тот самый момент, когда вошла через вертушку. Справа от бюро пропусков, вы втроём стояли и ждали моего прихода: Вы, Ваш Степан-ординарец и, очевидно, врач: невысокий, крепкий, серьёзный темноволосый товарищ. Почему сами снизошли? Спустились сверху? Хотели убедиться, что осечки не произойдёт? Не доверяли сотрудникам? Привычка всё контролировать, не так ли? Понимаю, – глубоко заглянула в глаза.
Вздрогнул, будто окатила ледяной водой, побледнел до синевы.
Хмыкнула незаметно: «В точку!»
– Когда Вам сообщили с завода, что я выехала на Лубянку, подумали, что меня никто не встретит, что с лёгкостью перехватите у бюро, уколете, затащите в дальний лифт, и… поминай, как звали! Не вышло: он меня встретил в сквере у метро, с тремя «стрелками-операми» своего отдела, и проводил прямиком наверх, сразу представив заму Самого. Сохранил, тем самым, и меня, и верность другу Алексею. Оберегал и охранял в память о нём, учил и наставлял, передавал его знания, помня о нём, любил меня в память о дружбе с ним, но никогда не преступил грань в отношении меня, чтя само его имя – навсегда остался настоящим другом.
– Вот в чём дело. Вы с ним, оказывается, давно были знакомы! Не знал. Теперь он недосягаем – пошёл на самый «верх».
– Он это заслужил. Может, в его руках, с его помощью и светлой головой, страна и мир станут лучше? Не раз бывало в истории, когда один человек менял её ход.
– …И всё же, ты что-то ещё хотела сказать. Я это чувствую.
– Что ж, скажу, что хотела сказать по телефону ещё там, на лайнере у израильтян. Жаль, нельзя было. Нет, не из-за их тотального контроля, с этим бы легко справилась. Мой звонок мог навлечь смертельную опасность на всех людей на лайнере. ЦРУшникам ничего не стоило запросто нас потопить несколькими торпедами, списав нападение на местных боевиков – Африка кипит, пираты распоясались. Вот и сдержалась тогда, смогла взвесить меру мести и цену тысяч человеческих жизней. Говорю теперь Вам лично, – выпрямилась, посмотрела глубоко и пронзительно, заставив его напрячься и замереть. – «Я вернусь, mon general, найду и приду к Вам. Спрошу с Вас, за всех и за всё, по полной мере! И призову в тот момент в свидетели самого Бога!»
Смотрела странным тягучим взглядом, словно издалека, из глубин древних столетий.
Он вновь увидел это: лицо изменилось, словно наложилась маска, девушка стала взрослее и печальнее, на голове непонятным образом стал виден то ли платок, то ли покрывало, мягко окутывающее её фигуру изящными складками. Закрыв глаза, сильно зажмурился, отогнал навязчивое видение, вообще ничего не понимая.
«То ли эта девочка – сам Судия, то ли – кара моя земная пожизненная. Впечатала изумрудным клеймом этот образ прямо в сердце – не сорвать, крепче клея приклеила! Впаяла! Гипноз! Она ещё и его освоила! Развивается! Уникум!»
Собрал силы в кулак воли, медленно встал с дивана, неверными шагами подошёл к столу, неспешно поднял трубку телефона без диска, бросил короткое «зайдите», положил на место. Постоял, замерев в молчании, бездумно глядя в окно кабинета.
«Площадь, памятник, машины, суета, столица. Как всегда. Всё знакомо и привычно. Только, почему цвет неба отдаёт алым? Словно в облаках разлита кровь. Кровь… Кровь невинных младенцев… Кровь первенцев… Где слышал об этом недавно? А… внучка читала Библию. История царя Ирода. Царь, приказавший убить всех первенцев. Невинных и беззащитных… Ирод я. Потому так на меня смотрит! Богоматерь и есть… Её судьба – оплакивать невинно убиенных и до срока ушедших. Страшная ноша! Нести на плечах и в душе вселенскую скорбь! Жуткая кара. Крест! Это пострашнее наших карательных мер, здесь разверзнут целый мир неупокоенных душ… Бедная… Обречена…»
– Сколько у меня времени? – «выслушав» его внутренний монолог, спросила спокойно.
Смотря в спину, не волновалась абсолютно: «Всё было вполне ожидаемо».
– Минут пять, – вздрогнул от её чужого низковатого голоса.
Передёрнулся телом от могильного озноба. «Совсем нервы ни к чёрту! – глубоко вздохнул, поведя полной короткой шеей из стороны в сторону. – Давление, что ли, давит? Кожа на затылке горит нестерпимо!» Опомнился, вернулся на диван, продолжил невыносимо тягостную беседу:
– Я исполню твою мечту – это всё, что могу сделать. Себе же, к сожалению, этого пожелать не имею права. У тебя – семья, у меня – целая академия. Придётся с этим жить.
Долго смотрел в глаза девушки, прошедшей ад, потерявшей всю группу, выжившей только чудом, и понимал ясно и чётко: «Никто и ничто не способно успокоить её. Ни сейчас, ни потом. Она обречена. Её “уберут”!»
Вновь встал, отошёл к дальнему окну, опустив голову, замер. Вдруг острая мысль пронзила до дрожи.
«Я могу всё исправить! И спасти. Только я! Можно “перепрограммировать”! Пока ещё в моих руках есть власть, – тут же всё спланировал. – Очевидно, настало время собирать камни, – грустно усмехнулся. – Пока её кураторы кинутся, успеем завершить “блокировку”. Опасно? Да. Я готов рискнуть. Кто-то же должен. Кто, если не я?»
Дверь кабинета бесшумно раскрылась, вошедший офицер встал у стены в ожидании приказа.
Е-мов подошёл, что-то короткое бросил шёпотом дежурному, тот едва заметно кивнул.
Генерал взял себя окончательно в руки, приблизился к столику возле дивана, протянул руку.
– До свидания, Марина Владимировна. Знакомство с Вами было честью для меня. Сожалею, что мы так и не смогли сработаться – все обстоятельства были против этого, а жаль. Вы бы стали жемчужиной нашего ведомства. Спасибо, что нанесли прощальный визит. Возможно, мы с Вами ещё когда-нибудь увидимся.
– Конечно, Игорь Евгеньевич. В следующей жизни – обязательно. Прощайте!
Спокойно встав с его помощью с дивана, отряхнула костюм от крошек пирожного. Зайдя за колонну, подкрасила губы у зеркала в углу, положила помаду в кармашек пиджака. Вышла на середину кабинета.
– Помните павших. Воспитайте парней такими же героями. Удачи и доблести на новом поприще, mon general! Salute!
Щегольски щёлкнув каблучками туфель, прижала кисти рук к бёдрам, коротко кивнула на манер французских военных, гордо вышла из кабинета, сопровождаемая служивым.
Он безмолвно шёл сбоку, чуть поодаль, чтобы со стороны это не выглядело конвоированием.
Поразилась: «Почему не чувствую опасности? Приближения смерти? Почему так тихо в душе? Эй, предчувствие, ты что, уже сдохло?..»
– Простите, куда мы идём? С куратором могу попрощаться?
– Вы это сделаете позже, – спокойно ответил офицер, подняв на девушку чистые, ясные серые глаза. – Он в курсе, что Вы направляетесь в наш отдел.
Вот тогда перестала задавать вопросы: «Зачем? Всё кончено». Только и понадеялась, что это не будет больно.
Подойдя к лифтам, нажал кнопку «-2», и стало понятно, что едут в подвал.
Даже не удивилась: «Очевидно, лаборатория находится прямо под зданием министерства. Логично: чего терять время? Приказ – исполнение – отчёт: “объект” ликвидирован. Или, как мои опера говорили: “Программа закрыта”. Что ж, “Марыля”, вот и ты стала “программой”. Пришла пора и её “закрыть”. Смирись. Всё когда-нибудь заканчивается».
– Прошу Вас, присаживайтесь сюда, – тихий и спокойный голос дежурного внушал надежду и веру в лучшее. – Специалист сейчас подойдёт. Можете пока выпить кофе, в холодильнике свежие сливки и пирожные. До встречи, Марина!
Тепло улыбнувшись, ушёл вглубь и полумрак довольно узкого коридора с низковатым потолком, опутанным трубами и проводами.
Усмехнувшись легкомысленно, пожала плечиками: «Кофе, так кофе».
Подошла к самовару, приготовила чашку растворимого кофе. Подумала, налила сливки – в Африке приучили. Пила с наслаждением, вспоминая славных чернокожих людей, миссию, Ани, Элию, Мтеми и Ндалу, яростное солнце и шум реки Конго, аромат цветов и засыхающих трав.
Едва допив чашку, поняла, что… теряет сознание! Успела лишь мысленно поблагодарить всех и попрощаться: «Мальчишки, я… уже… иду…»
Апрель 2013 г. Продолжение следует.
http://www.proza.ru/2017/05/23/1794