Ответ (от Юлии).
Любезный друг, было время, когда письма наши были просты и милы.
Чувство свободно лилось, облекаясь в ясные и приятные слова. И взоры счастья были неизменны.
Лучшим украшением его была чистота, в ухищрениях и выспренних речах не было нужды.
Увы, счастливая пора миновала и нет ей возврата и даже замены.
Мы перестали понимать друг друга – вот первое следствие страшной перемены.
Ты видел, в каком я унынии!
И, вообразив, что постиг его причину, пытаешься утешить меня вздорными рассуждениями.
Но, друг мой, ты хочешь обмануть меня, а обманываешься сам своими суждениями.
Верь мне, верь нежному сердцу своей Юлии, как тебе верю я!
Не так я жалею о том, что слишком много отдала любви,
как жалею, что я её лишила величайшего очарования.
Сладостная прелесть добродетели исчезла как сон и не вернётся, сколько её не зови.
Погасло то божественное пламя, что чувствует только юность,
которое одушевляло и возвышало нашу страсть.
Мы погнались за наслаждениями всего лишь раз
И счастье убежало от нас.
Вспомни те восхитительные мгновения, когда были вместе ты и я,
когда наши сердца соединялись тем теснее, чем больше мы уважали друг друга, как верные друзья;
когда безудержная страсть черпала в себе силы, чтобы преодолеть самоё себя;
когда невинность наших чувств вознаграждала нас за нашу сдержанность в каждом укромном месте;
когда, воздавая должное чести,
мы облагораживали нашу любовь, бывая вместе.
Сравни же то чудесное состояние с нынешним. Кто бы подумать мог?
Сколько сейчас волнений, страхов, сколько мучительных тревог!
Наши смятенные чувства утратили свою былую прелесть!
Во что превратилась ко всему разумному, порядочному наша горячая приверженность,
которая воодушевляла нас во всех наших поступках и тебя, и меня,
и, в свою очередь, придавала любви нашей ещё больше очарования!
Мы наслаждались безмятежно и долго, а ныне мы в каком-то неистовстве, а вокруг неясная безбрежность.
В нашем безрассудном счастье есть что-то напоминающее приступы исступления, а не ласковую нежность!
Чистое, священное пламя сжигало наши сердца, чувство меж нами –
предавшись чувственной страсти, мы стали самыми обыкновенными любовниками.
И надо почитать за великое счастье, если требовательная любовь
ещё соблаговолит осветить своим присутствием утехи,
которыми может без неё наслаждаться презреннейший из смертных. О, эти огрехи!
Вот, мой друг, какие у нас с тобой утраты, плачевные и для меня и для тебя. Ты должен это знать.
О своих же особых утратах ничего не добавлю: твоё сердце должно всё понимать.
Смотри на мой позор и страдай, если умеешь любить и страдать.
Ошибка непоправима и моим слезам никогда не иссякнуть, без сомнения.
О, ты, по вине которого я лью слёзы, не посягай на справедливые сожаления!
На одно я уповаю – они продлятся вечно для нас двоих.
Будет самым страшным несчастьем для меня – забыть о них.
Потерять вместе с невинностью и чувство уважения к ней –
значит, навсегда покрыть себя позором – до последних дней.
Я вижу свою участь, понимаю, сколь она ужасна,
и всё же у меня есть утешение – единственное, но сладостное. Я вижу его ясно.
Я жду его от тебя, любезный друг. Оно прекрасно.
С тех пор как я более не смею глядеть себе в душу, боясь, что её совсем погублю,
я с ещё большей отрадой, чем прежде, устремляю свой взгляд на того, кого люблю.
Я воздаю тебе уважение, которое утратила по твоей милости к самой себе. Но не проси прощения.
Заставив меня возненавидеть самоё себя, ты стал мне ещё дороже.
Любовь, роковая любовь губит меня, а тебе придает новую цену; тебя возвышает моё падение,
твоя душа словно извлекла для себя пользу из моего унижения.
Так будь же отныне моей единственной надеждой! Но…
Ты один властен оправдать мой проступок, если только это возможно.
Искупи его чистотою своих чувств. Пусть сотрут мой позор твои душевные достоинства – ради меня;
да простится мне во имя твоих добродетелей утрата моих, понесённая ради тебя.
Пускай же то, чем я была, живёт в тебе,
я сама уже – ничто, я – словно на небе.
Всё, что осталось во мне благородного, вложено в тебя, и пока будешь достоин уважения ты,
я буду достойна не одного лишь презрения. Возможно, это мечты.
Как жаль, что я выздоровела, ведь далее скрывать этого нельзя, может возникнуть молва,
ведь сам вид мой опровергал бы мои слова
и моя притворная слабость, якобы оставшаяся после болезни, только и всего,
уже не обманет никого.
Поспеши же, друг мой, и пока нам не пришлось приступить к своим обычным занятиям – и Ты, и я,
предпримем, как мы условились, решительные действия.
Я ясно вижу, что у матушки зародилось подозрение, но это между нами, –
она следит за нами.
Разумеется, отцу ничего и в голову не приходит ни днём, ни в ночь:
высокомерный дворянин и помыслить не может, что человек незнатный влюблён в его дочь.
Но ты же знаешь о его решении и, если ты не опередишь отца, он опередит тебя
и ты, желая сохранить доброе отношение к себе у нас в семье, любя,
добьёшься того, что тебе откажут от дома. Что тогда буду делать я?
Послушайся меня, поговори с матушкой, пока ещё есть время.
Сошлись на какие-нибудь дела, якобы не позволяющие тебе продолжать занятия, – тогда мы не будем видеться часто, но всё же будем хотя бы изредка видеться – ты и я.
Ведь если перед тобой закроют двери нашего дома, тебе уже совсем не придется бывать у нас, но мне тогда каково?
Если же ты сам для себя закроешь их, визиты к нам будут зависеть до некоторой степени от тебя самого.
Немного ловкости, услужливости – и со временем удастся чаще посещать нас, не вызывая подозрений.
Тут уж никто не найдёт ничего предосудительного – никаких сомнений.
Нынче вечером я тебе скажу, что я ещё придумала,
чтобы нам встречаться – я это продумала
и ты согласишься, что неразлучная сестрица, на которую кто-то так сетовал опять,
окажется полезной влюблённым, которых ей не следовало покидать.
––––
Жан-Жак Руссо. Юлия, или Новая Элоиза. Письмо XXXII.
Ответ
Любезный друг, было время, когда письма наши были просты и милы. Чувство свободно лилось, облекаясь в ясные и приятные слова. Лучшим украшением его была чистота, не было нужды в ухищрениях и выспренних речах. Увы, счастливая пора миновала, и нет ей возврата. Мы перестали понимать друг друга — вот первое следствие страшной перемены.
Ты видел, в каком я унынии. И, вообразив, что постиг его причину, пытаешься утешить меня вздорными рассуждениями. Но, друг мой, ты хочешь обмануть меня, а обманываешься сам. Верь мне, верь нежному сердцу своей Юлии! Не так я жалею о том, что слишком много отдала любви, как жалею, что я ее лишила величайшего очарования. Сладостная прелесть добродетели исчезла как сон; погасло то божественное пламя, которое одушевляло и возвышало нашу страсть. Мы погнались за наслаждениями, и счастье бежало нас. Вспомни те восхитительные мгновения, когда наши сердца соединялись тем теснее, чем больше мы уважали друг друга; когда безудержная страсть черпала в себе силы, чтобы преодолеть самое себя; когда невинность наших чувств вознаграждала нас за нашу сдержанность; когда, воздавая должное чести, мы облагораживали нашу любовь. Сравни же то чудесное состояние с нынешним. Сколько сейчас волнений, страхов, сколько мучительных тревог! Наши смятенные чувства утратили свою былую прелесть! Во что превратилась наша горячая приверженность ко всему разумному, порядочному, которая воодушевляла нас во всех наших поступках и, в свою очередь, придавала любви нашей еще больше очарования! Мы наслаждались безмятежно и долго, а ныне мы в каком-то неистовстве. В нашем безрассудном счастье есть что-то напоминающее приступы исступления, а не ласковую нежность! Чистое, священное пламя сжигало наши сердца, — предавшись чувственной страсти, мы стали самыми обыкновенными любовниками. И надо почитать за великое счастье, если требовательная любовь еще соблаговолит осветить своим присутствием утехи, которыми может без нее наслаждаться презреннейший из смертных.
Вот, мой друг, какие у нас с тобой утраты, плачевные и для меня и для тебя. О своих же особых утратах ничего не добавлю: твое сердце должно все понимать. Смотри на мой позор и страдай, если умеешь любить. Ошибка непоправима, и моим слезам никогда не иссякнуть. О, ты, по вине которого я лью слезы, не посягай на справедливые сожаления! На одно я уповаю — они продлятся вечно. Будет самым страшным несчастьем для меня — забыть о них. Потерять вместе с невинностью и чувство уважения к ней, — значит, навсегда покрыть себя позором.
Я вижу свою участь, понимаю, сколь она ужасна, и все же у меня есть утешение — единственное, но сладостное утешение. Я жду его от тебя, любезный друг. С тех пор как я более не смею глядеть себе в душу, я с еще большей отрадой, чем прежде, устремляю свой взгляд на того, кого люблю. Я воздаю тебе уважение, которое утратила по твоей милости к самой себе. Заставив меня возненавидеть самое себя, ты стал мне еще дороже. Любовь, роковая любовь губит меня, а тебе придает новую цену; тебя возвышает мое падение, твоя душа словно извлекла для себя пользу из моего унижения. Так будь же отныне моей единственной надеждой. Ты один властен оправдать мой проступок, если только это возможно. Искупи его чистотою своих чувств. Пусть сотрут мой позор твои душевные достоинства; да простится мне во имя твоих добродетелей утрата моих, понесенная ради тебя. Пускай же то, чем я была, живет в тебе, я сама уже — ничто. Все, что осталось во мне благородного, вложено в тебя, и покамест будешь достоин уважения ты, я буду достойна не одного лишь презрения.
Как жаль, что я выздоровела, ведь долее скрывать этого нельзя, сам вид мой опровергал бы мои слова, и моя притворная слабость, якобы оставшаяся после болезни, уже никого не обманет. Поспеши же, друг мой, и пока мне не пришлось приступить к своим обычным занятиям, предпримем, как мы условились, решительные действия. Ясно вижу, что у матушки зародилось подозрение и она следит за нами. Разумеется, отцу ничего и в голову не приходит: высокомерный дворянин и помыслить не может, что человек незнатный влюблен в его дочь. Но ты же знаешь о его решении, и если ты не опередишь отца, он опередит тебя, и ты, желая сохранить доброе отношение к себе у нас в семье, добьешься того, что тебе откажут от дома. Послушайся меня, поговори с матушкой, пока еще есть время. Сошлись на какие-нибудь дела, якобы не позволяющие тебе продолжать занятия, — тогда мы не будем видеться часто, но все же будем хотя бы изредка видеться. Ведь если перед тобой закроют двери нашего дома, тебе уже совсем не придется бывать у нас, если же ты сам для себя закроешь их, визиты к нам будут зависеть до некоторой степени от тебя самого. Немного ловкости, услужливости — и со временем удастся чаще посещать нас, не вызывая подозрений. Тут уж никто не найдет ничего предосудительного. Нынче вечером я тебе скажу, что я еще придумала, чтобы нам встречаться, и ты согласишься, что неразлучная сестрица, на которую кто-то так сетовал, окажется полезной влюбленным, которых ей не следовало покидать.