«Где-то, когда-то, на каком-то незапамятном рубеже, мы выбираем жизнь, – снова писала она в тетрадку, подводя итог. – И, пускаясь в рисковое плавание, полное неожиданностей и приключений, отдаем ли себе отчет, что это – сон или просто игра? От безвольного дрейфа до стихийного шторма, от берега к берегу, в бесконечном поиске безымянной звезды, сокровища, что найти обязаны непременно, но, увы, представления не имеем – что это!»
Есть ли что-то ценнее самого себя?
Не плохо бы спросить об этом спасателя, бросающегося в огонь за немощным стариком. Или женщину, знающую наперед, что роды ее убьют. Или солдата, от пуль заслоняющего собой мирных жителей...
Раньше ей некогда было думать о подобных вещах. И раньше она не догадывалась, что можно очутиться в прошлом. И раньше она бы не задавалась целью спасти кому-то жизнь. Зачем? Все предрешено. Так надо. Закон равновесия там... Карма. Судьба. Божья воля.
Ведь если в Израиле война, в Африке голод, в Мексике эпидемии, в Японии цунами – так это естественный отбор, разве нет? Суша переполнена, человечеству негде ютиться – вот природа и делает свое дело. Собирает пенку у краев.
Так цинично размышляет лишь тот, чья собственная шкура однажды не становится достоянием этой самой «пенки». «А чё Я?» – визжит раздавленное страхом Эго. Почему не он, она, они? Я же хороший. Я уверен, что я лучше – несомненно лучше других! Помнишь собаку, которой я отдал свой бутерброд с колбасой? А дедулю, помнишь, вел через всю улицу, потому что был страшный гололед, а у него старые ботинки – скользкие... Да ну ладно, это мелочи, потому что суммарный процент моих добрых поступков все равно несравнимо высок по отношению к кому бы то ни было! Поэтому извольте собирать излишки где-нибудь в другом месте. Вон же – сосед, подлюга, гоняет на точиле своей как обдолбанный пельмень, скольких животных задавил, бабушек пугает своими наездами, молодым мамашам покоя нет... А еще лучше обратите внимание на продажного прокурора, политика, доцента! Чего, в самом деле, к работяге прикопались?
А в критический момент что-то в подкорке возьмет – да и прервет круглосуточное вещание радио-солипсизма, а затем переключится с фазы отрицания прямиком на фазу смирения. И вдруг выяснится, что твоя собственная жизнь то и гроша ломаного не стоит. И больше нет доводов, нет желания бегать за стрелкой часов, доказывать свою уникальность.
Остается лишь Нечто, некий моральный репродуктор, в свете которого пропадают все штампы, бирки, пробы, понты и наклейки. И во всей этой пене не остается никаких различий между тобой и другими. И как твоя собственная жизнь бессмысленна наравне с чужой, так и чужая – не менее важна, чем твоя...
* * *
Через пять дней, бросив все силы на подготовку, Валерия победила в городской олимпиаде по английскому.
Не просто выборола для школы два образца чудо-техники (тех самых Macintosh Plus), но и вошла в ее историю.
Фотопортрет Валерии повесили на доске почета – в самом верху.
О ней написали в местных газетах. Вся школа с трепетом произносила ее имя, на нее смотрели так, будто она умела ходить по воздуху, не касаясь земли.
Учительница по английскому чуть не лопнула от напряжения в период олимпиады. Кажется, она пошла ва-банк, разрешив Лере участвовать, и до последнего сомневалась в правильном выборе, – бледнея, кусая губы и бросая на Леру предупредительные взгляды. А когда наконец объявили результаты, находилась на грани обморока, даже прослезилась.
Теперь их школа имела репутацию самой сильной в городе. Еще до начала следующего учебного года родители старались пристроить в нее своих чад.
Следуя обычаю, всех до одного в школе, включая техничек и поварих, собрали в большом спортзале для торжественного оглашения победы и демонстрации призового ноу-хау.
Валерия стояла рядом с директором в центре спортзала, в окружении огромной толпы. На столе стояли компьютеры. Совершенно дикие для нее по своему виду, ничем не напоминающие тот «Мак», к которому она привыкла, но представляющие горячий интерес для собравшихся.
Позади нее замерли в античных позах руководительница с англичанкой.
Директор выкрикивал бравурную речь в поломанный микрофон. Время от времени кто-то из старшеклассников пытался подкрутить ручки на древнем усилителе и тогда голос директора обращался в неразборчивый глухой хрип. Не в силах спасти ситуацию, усилитель снова приглушали и снова директор торжественно кричал в толпу.
Излившись в длинном монологе – об успехах школы, о росте технологий, о том, что никто пока даже не догадывается, как много значат эти компьютеры для школы и прочее прочее, – под бурные аплодисменты директор передал микрофон ей.
Валерия не имела той же пылкости, что и глава школы, не отличилась и его словоохотливостью. Любая ее радость в тот миг тонула в зыбком преддверии надвигающейся беды. Она видела Глеба с Барановской, они стояли в первых рядах, но специально отвернулись, мурлыча друг с другом, давая понять, что ни ее победа, ни тем более ее публичная речь ровным счетом ничего для них не значат. Фома, естественно, вообще не явился на торжественный сбор.
Только Надя, молитвенно сцепив руки на груди, светилась неподдельной радостью и смотрела на нее, как на спасителя человечества.
– Что ж, – сказала Лера в глухой микрофон. – Победа в олимпиаде – не только моя заслуга, но и заслуга школы, ради которой мне хотелось это сделать. Для меня это дело чести. Правда. Конечно, если бы речь шла про математику, никто бы меня на олимпиаду и пушкой не загнал!
В толпе послышался смех, кто-то захлопал. Математичка, стоявшая неподалеку, натянуто улыбнулась.
– Занять первое место по любимому предмету – уже награда! А если от того еще и всей школе хорошо... Ну, вы меня понимаете. Я благодарна, что мне разрешили участвовать в олимпиаде, поверили в меня. Рада, что не облажалась... то есть... не подвела!.. Через 20-30 лет мы все будем носить мини-компьютер у себя в кармане. И я рада, что сегодня мы уже приблизились к этому. Спасибо.
Посыпались аплодисменты, с горем пополам зазвучала какая-то музыка из динамика, обозначавшая триумфальное завершение собрания, и Лера невольно вздохнула, понимая, что теперь ее наконец-то отпустят.
Впервые в жизни ей не хотелось публики, признания, аплодисментов, толпы, выкрикивающей ее имя...
Конечно, она не просто так старалась ради призового места. Она понимала, какой это сильный козырь в ее беспросветной, обреченной на крах будущности. Пусть хоть что-то она сделает хорошо. На отлично. Для кого-то еще, не только для себя. На случай, если она больше ни с чем не справится...
Пора уже посмотреть правде в глаза. Шансы плачевно малы.
Но... если у нее все же получится, то эта победа в олимпиаде позволит ей благополучно окончить школу и никакая личная вражда с руководительницей не сможет повредить, – это как иммунитет. А дальше – все такой же желанный ВУЗ. Заново. И черт с ним! Главное, все теперь делать правильно.
Ну, а если она не спасет мальчишку... И у нее уже не будет шанса переписать свою никчемную биографию... так пусть о ней хоть останется какая-то положительная память, кроме бесконечных скандалов...
«А вы знаете, когда-то Валерия Черноус была очень хорошей девочкой... Она даже выиграла для своей школы первые компьютеры. А вы представляете, что в те годы значили компьютеры? Вот так то...»
С Фомой они больше не общались.
Она делала запоздалые попытки привлечь его внимание, заговорить, просто пересечься. Специально мозолила ему глаза на переменах, в столовой, после уроков, во дворе школы. Но он будто превратился в каменный лик.
Быть может, она сама проворонила момент, когда он окончательно отвернулся от нее.
На второй день, после того ее позднего звонка, когда он прямо дал понять, что не собирается исполнять роль планктона, по которому она подберется к Глебу, или исполнять другие ее прихоти... да-да, сразу на второй день на большой перемене в школе... Он, кажется, передумал, или просто забылся, или растерялся... не имеет значения! Но так, словно не случилось никакой ссоры, он пошел ей на встречу!
И вот, как не уверяла она себя, что намного сильнее этой ситуации, что ни за что не согласна поддаваться на конфликт, а все же когда увидела Фому, то так резко всколыхнулась в ней прежняя злость, что когда он подошел и громко сказал «привет», она даже не нашла в себе сил разомкнуть рта и ответить. Только посмотрела на него мгновение и отвернулась.
А он, в свою очередь, не проявив обычной настойчивости, не сказал за тем ни слова.
Постояли рядом с минуту, вроде разглядывая табло с расписанием уроков – и убрались восвояси.
Но спроси он вместо этого самую элементарную вещь: «Ты будешь вечно дуться?» – и тогда бы все просто как волшебством рассеялось само по себе, вся эта обида, а точнее – ее остатки, которые непременно требовали, чтобы их выскребли и вычистили до последнего признака, чтобы не было из чего расти обиде дальше. Но если этого не происходит, обычно, на месте непонимания возникает гигантская ледяная глыба, обойти которую становится практически невозможно. А потом... она только ширится, ширится, лишь потому, что кто-то вовремя не догадался спросить, что не так.
Лера, как ни странно, понимала это, о том и думала, хмурясь, наблюдая через окно за суетой школьников, окрыленных короткой свободой. Весна прибавляла пыла и бодрости, сам воздух внедрял в кровь подростков хитрый наркотик...
Куда это все пропадает потом? Куда со временем уносит это волшебство ветер перемен?..
И вот победительница олимпиады в полном одиночестве, понурив плечи, плелась домой.
В следующую субботу, ровно через неделю состоятся проклятые гонки!
В небольшой луже у ступеней ее подъезда собралось по кромке мелкое конфетти – вишневые лепестки. Она замерла, с тревогой разглядывая их.
Итак, отсчет пошел.
Только в отличие от олимпиады, в гонках победителей не будет...
Читать дальше (Глава 50): [url=http://www.proza.ru/2016/02/01/1451]
©"Последнее желание" Г.Зарудная