XXII
В тот же вечер все местные новости перечитали пресс релизы УВД. «В ходе тщательно спланированной операции задержан один из лидеров RASSOLNIK’ов». И далее шли детали, особенно смакуемые дикторами: «При задержании RASSOLNIK оказал сопротивление, пришлось вызывать ОМОН. Сейчас, как сообщают в полиции, мужчина даёт признательные показания. В частности подчёркивается, что задержанный рассказывает о намерениях его преступной террористической (террористической выделялось паузами с обеих сторон, так как для дикторов провинциального телевидения и радио это было слишком сложное слово) группировки захватить власть любым, но – далее цитата – желательно мирным способом. Также задержанный заявил, что на ближайшие выборы мэра группировка выдвинула своего человека. Это известный журналист – Александр Рублёв».
Сами RASSOLNIKI весь вечер провели у здания РОВД, куда отвезли Рябова. Собралась вся основа. Кроме отца Иоанна. Он не мог отменить вечерней службы.
К Рябову никого не пускали. Только адвоката. Защитник был свой человек, проверенный – еврей. Ему и поручили записать видеообращение задержанного к общественности. Рябов должен был сказать, что его похитили и что ему угрожают убийством, если его друг Рублёв не снимет свою кандидатуру с выборов в ближайшие дни. Но он, Рябов, будучи патриотом своего города, призывает Рублева продолжать предвыборную кампанию, потому что коррумпированному мэру срочно нужна замена, иначе город погибнет. И что весь этот шантаж – это грязные и низкие игры, на которые решаются только люди, признавшие свое поражение.
Ближе к полуночи, то есть сразу после городских новостей, это обращение появилось в эфире областных и федеральных СМИ. Журналистская солидарность великая сила – Рублев и Ведов подключили всех своих знакомых, которым, естественно, все было преподнесено в лучших традициях журналистики – похищение властями человека из штаба главного оппонента мэра на предстоящих выборах, давление на честного кандидата, беспредел, ужас, преступный сговор власти и полиции! В общем, пройти мимо таких зацепок коллеги не смогли. Плюс ещё эксклюзивное видео замученного узника, который клянётся, что его шантажируют представители власти. Ну как не выдать это в эфир!?
Поэтому на следующий день местные СМИ не так бойко рапортовали о задержании Рябова. И даже сухие пресс релизы не торопились перечитывать. Никому не хотелось оставаться в дураках, тем более, что шумиха в области поднялась нешуточная.
Через сутки после задержания стало понятно – RASSOLNIKaM удалось вывернуть эту ситуацию в свою пользу. Задержание Рябова не убавило, как рассчитывали власти, а только прибавило очков Рублёву.
Был здесь и минус – прошедшая не по сценарию акция устрашения ещё больше разозлила полицейских и власть. Рябова они теперь закатают по полной, а до суда явно продержат в СИЗО. Хорошо хоть на фоне шумихи не посадят в общую камеру – побоятся. Ну, хотя бы так друга не подвели!
– Что, парни, недоглядели вчера? – прогремел отец Иоанн, когда Рублёв, Ведов, Тихонов и Мильчин – вся оставшееся основа завалилась в сени двухэтажного дома батюшки, стоящего в считанных метрах от его храма.
– Это Швецов обосрался, вернее, мы его обосрали! – не без гордости, будто это он организовал информационную атаку на власть, уточнил Мильчин и, вздёрнув своими гоголевскими усами, добавил, – теперь хер кто сунется.
– Да ты что! Ничего себе! Это тебя, небось, испугались? – спросил Иоанн, и Мильчин понял, что зря он вообще рот открыл.
– Ну, хорош, ты чего на Костяна взъелся? Он не виноват же, что так с Андрюхой вышло, – осадил батюшку Ведов.
– А у меня только позавчера свечи попадали все у иконы Александра Невского, я ещё подумал – не к добру это, – на этих словах отец Иоанн перекрестился на храм, – ну проходите, чего встали, как истуканы?
О доме священника Иоанна в городе ходили легенды. Поговаривали, что у него золотом стены обшиты, что мебель ему привезли из Европы по индивидуальному заказу, а в ванной джакузи из белого мрамора. А так как батюшка мало кого к себе пускал – слухи только подогревались. Проверить сплетни никому не удавалось. Даже RASSOLNIK’ов он принимал всегда в храме, но сегодня особый случай, вот и позвал к себе.
На самом деле ни золота, ни мрамора в доме не было. А мебель стояла самая обычная. Стол, стулья, два дивана, кресла, полки с книгами и высокий торшер с тремя смотревшими в разные стороны лампочками. Вот и все, что увидели гости.
– Ты нам тут аскетизм не показывай, веди сразу в платиновый свой джакузи! – пошутил Ведов, когда отец Иоанн пригласил всех сесть вокруг стола в одной из комнат. Батюшка засмеялся:
– А, да! Знаю, что люди говорят. Но могу только баню предложить, и ту топить долго надо, старая уже.
– Ну, конечно, рассказывай, – не унимался Ведов, – на втором этаже поди все в шелках, как у падишаха! Вот скажи мне, зачем тебе, священнику, двухэтажный дом?
– Я что, не человек? – возмутился Иоанн, но как то деланно, – на самом деле этот дом ещё мой предшественник строил, отец Алексий, царство ему небесное, тот любил шиковать. Я когда приехал сюда, все его ковры, да бархаты с хрусталями в дом престарелых отвез, книги только оставил. Книги хорошие у него, это да, это я никому…
– Ладно, времени мало, давайте к делу, – перебил всех Рублёв, – надо что то придумать.
– Чай то хоть будете, с чабрецом? – спросил батюшка. И пошёл к стоящей в углу газовой конфорке, на которой пылился железный дутый чайник, – Чехов не зря чай любил пить, ему вон какие мысли гениальные приходили, и мы выпьем.
Батюшка, громко чиркнув спичкой, зажёг конфорку под чайником.
– Я как думаю, – заговорил Тихонов, – пора людей на улицы выводить. На митинг или шествие какое.
– Это то понятно, только надо ещё какую нибудь яркую акцию устроить! – отозвался из угла Иоанн.
– То есть, думаешь, просто вывести людей на улицу недостаточно?
– В нашей стране уже недостаточно, – эти слова Лозовой произнёс так, будто прочитал того же Чехова со сцены любительского театра. Очень наигранно получилось.
– Я вот что думаю, надо потасовку устраивать, – слова Ведова на фоне слов Иоанна прозвучали, как журчание ручья на фоне грома. Но реакцию у собравшихся вызвали шумную.
– То есть? С мусорами подраться? – не понял Мильчин.
– Пока не знаю, но что то надо предпринять.
Рублёв вздрогнул. Только этого ещё не хватало. Потасовки устраивать. Да и зачем, ради чего? Отец Иоанн разливал в железные кружки заварку.
– А давайте лучше покреативим! – предложил Рублёв.
– Говори! – заинтересовался Ведов.
– Например, чучело Швецова сожжём, все в белом выйдем, или будем идти с кастрюлями и бить их друг об друга.
– Зачем? – не понял Мильчин.
– Да какая разница, главное к себе внимание привлечь. Как то зацепить, чтобы не просто походили и разошлись, а чтобы быдло на районе запомнило, – пояснил Александр.
Отец Иоанн, как проводник, с пятью кружками в обеих руках подошёл к столу.
– Разбирайте! Кому надо печенье, идите в сени, там вроде было, – он сел во главе стола, по очереди оглядел всех широким отцовским взором и тяжело вздохнул. Обычно после такого ритуала следовала тирада минут на десять. Но в этот раз Лозовой молчал.
– Ты что то, батюшка, хотел сказать? – не выдержали нервы у Мильчина.
– Это ты сегодня чего то много говоришь! А я думаю, – опять наехал на бедного Костю Иоанн, – и вот, что я думаю. Шествие надо проводить, конечно. Но никого не провоцировать самим. Я уверен, и помяните потом моё слово, нас самих спровоцируют. И вот тут либо удержим мы наших ребят, либо… Кстати, сколько мы реально можем вывести?
– Я думаю, чуть больше тысячи реально. Это только наши. Плюс сочувствующие – ещё тысяча, – прикинул Ведов.
– Откуда столько? – удивился Иоанн.
– Это мы неделю назад на расширенной основе считали, когда ты опять молитвы отчитывал. На трафарете у нас уже тысяча красуется, сам сегодня любовался!
– Я тоже мимо специально проехал, порадовался! Ты, батюшка, почаще с нами туси, больше знать будешь, – сказав это, Константин понял, что сейчас в лице батюшки на него обрушится весь гнев Самого. Но Иоанн вдруг начал оправдываться.
– Пост, сами понимаете, не могу вырваться. Но вы красавцы, конечно. С такой армией можно Швецова вытряхнуть из его кремля.
– Да, и к Андрюхе присоединиться. Ему как раз скучно, наверное! Скажешь тоже! – Мильчин от безнаказанности вошёл в раж.
– Все пустое. Это пустой разговор, – Рублёва уже начало тяготить это заседание. Захотелось домой к Ольге, обнять, забыться, – давайте думать, а не болтать.
Дружно отпили чай с чабрецом. Помолчали. Где то в большом пустом доме радовалась простору муха. За окном проехал грузовик. Чавкнул Костя.
– Может быть, проведём шествие за джентльменские выборы? – предложил Ведов, – призовём Швецова выпустить политического узника Рябова и впредь бороться за голоса по честному. Мне кажется, думающие люди оценят наше благородство.
Рублёв вздохнул с облегчением. Слава Богу, от потасовки отказались.
– Но нас все равно спровоцируют. Что то все равно будет, – не унимался отец Иоанн.
«Вы то куда, батюшка!? Успокойтесь уже!» – взмолился про себя Рублёв, и, похоже, молитвы были услышаны.
– Хотя мне вот Сашина идея нравится - покреативить надо, чтобы завтра все говорили. Это хорошо. Какие будут идеи?
– Предлагаю устроить мозговой штурм! – без задора, так как сил на самом деле на штурм уже не оставалось, промямлил Рублёв.
Если бы во время штурма в окно к отцу Иоанну заглянул случайный прохожий, то он бы стал свидетелем невероятной картины. Все, кто находился в доме, по очереди, а то и все вместе краснели, тужились, кричали, смеялись, хлопали, подскакивали, ходили по комнате, снова садились, снова подскакивали, прыгали и даже пели песни. При этом на столе, кроме чая, ничего не было. С ума сошли, наверное! – подумал бы прохожий.
– Все пустое, все пустое! – орал Иоанн и крестился.
– А если сжечь?
– Тогда не по джентльменски!
– А может быть, в конце шествия «адидас» сожжём? – накидывал идеи Тихонов.
– Магазин?
– Нет, просто штаны или кроссовки! Как символ гопоты.
– Хорошо, но не в этот раз.
– А может быть, поединок устроим? – предложил Рублёв, – джентльменский. Или как на Руси перед боем – два всадника с обеих сторон сходились, помните? Вот и здесь что нибудь такое замутить!
В глазах Иоанна и Ведова мелькнула надежда, что скоро их вечерняя сходка может закончиться.
– Прямо на лошадях? – не понял Мильчин и потрепал свои усики.
– А что, можно и на лошадях. С копьями! Все как в старину. Только тот, который Швецов будет, например, в красном, а тот, который я, в белом.
– Неплохо!
– Фигня.
– Только не в красном и белом.
– Ну, это просто как вариант.
– Надо вот как, – отца Иоанна осенила идея, – надо, чтобы тот, который ты, ехал в стильных джинсах и в рубашке на красивом молодом коне, а который Швецов – на старой кобыле. Нарядим его в красный галстук – он его любит, в пиджак клетчатый драповый, как у советских функционеров, брюки с подтяжками. И мешками обвешать с деньгами, причём прозрачными мешками. И все это на главной площади города под окнами мэрии замутить. С трубами, с хоругвями, все, как мы любим!
– Точно! А на кобылу Швецова мигалку ещё надо повесить и номер блатной, как у Швецова, два ноля с единичкой, – Мильчина тоже попёрло от идеи батюшки.
– И вот они скачут друг другу навстречу, и ты этого Швецова из седла выбиваешь красиво! Да! А если ещё деньги из мешков посыплются, да актёр классно упадёт – вообще будет супер! Швецов сам из окна от злости выпадет, глядя на это, – резюмировал Ведов, – что скажешь, Сань?
– Взрыв мозга, – Рублёву на самом деле было уже плевать, что делать, он валился с ног от усталости.
– Взрыв мозга сегодня и запоминается. Этого самого мозга у всех так мало, что только его взорвав, люди вспомнят, для чего им голова нужна, – оправдывал свой креатив Иоанн.
– А давайте Швецову ещё кроссовки «адидас» наденем, – все не успокаивался Константин.
– Уймись ты! – снова буркнул на него батюшка, и Мильчин в который раз зарёкся молчать.
– Короче, устраиваем шествие и рыцарский турнир. Говно, конечно, но об этом реально станут говорить, – решился Рублёв.
– Тогда, Сань, завтра поедем, подадим заявку на шествие и якобы митинг у здания администрации. Чтоб под поединок место забить, – радовался Ведов необычному ходу, но где то внутри его крутилась мысль, что слаба идейка то. Но что то в ней все таки есть!
– Ну слава Богу, а то я думал, мы до утра, как черносотенцы, заседать будем. А у меня утрення завтра. Пост ведь Великий. Сами понимаете.
– Намёк понят, – Ведов первым встал из за стола, – расходимся. Чай, кстати, вкусный, никогда с чабрецом не пил ещё!
Четвёрка основы вышла на улицу. Город встретил их колючим ветром, за шиворот падали капли накрапывающего дождя. Уже было темно, фонари не работали. Только луна справа освещала мокрую дорогу, а слева она же расплескалась по куполам храма. Рублёву почему то подумалось, что он сейчас на каком то телевизионном игровом шоу. Осталось только два варианта: храм или дорога. На них направлен весь свет. Ведущий, невидимый никому, Он Сам, ждёт, что же выберет герой. Ждет, чтобы сверху громогласно объявить – правильный выбран вариант или игрок все потерял.
Но у Александра не было вариантов. И он пошёл вслед за остальными. По дороге. Где то в метрах тридцати на обочине был припаркован жёлтый «запорожец». «Главный приз – аааавтооооомобиииииль! Забирайте, – Рублев неожиданно для себя заулыбался, – значит, угадал!».
Домой вернулся около двух ночи. Ольга не спала. Лежала в одной ночной сорочке. Грех было не потратить последние силы.
XXIII
Иван Иванович Швецов каждый раз перед выборами вынимал свой главный козырь – говорил, что ему удалось договориться с владельцами градообразующего предприятия, и если он выиграет выборы, то они пересмотрят свою налоговую политику. Это значит - город ежегодно будет получать дополнительные миллионы в бюджет. На эти деньги откроются новые детские сады, отремонтируются дороги и мосты, и вообще – не жизнь будет, а малина!
Владельцы завода правила игры принимали и говорили: да, такое принципиальное решение принято. Но надо, мол, понимать, что город может развиваться только, если есть стабильность. А стабильность эту Иван Иванович, золотой он человек, обеспечивал! И с ним, безусловно, приятно работать. Ему то эти налоговые деньги давать не страшно. Все знают – он их потратит по назначению.
Обещания мэра и второго человека в городе – директора завода, что ещё надо провинциальному избирателю, чтобы поверить?!
Но мало кто знал, как нелегко доставалась Швецову поддержка градообразующего предприятия. Тем более в последнее время, когда народ стал осмеливаться задавать неудобный вопрос – а деньги то где? Заводу приходилось время от времени реально раскошеливаться, что, конечно, по логике заводовладельцев было обидно – с чего это какому то городу мы должны приплачивать? А у Швецова была своя логика. И разговоры мэра с директором завода все больше стали напоминать разборку алкоголика с продавцом пива, который опять недолил.
Вот и в этот раз, минуя проходную завода – помпезную, высокую, с колоннами, часами, крупными буквами и бюстами советских лидеров – Швецов настраивал себя на длинный, серьёзный, обременительный разговор.
Справедливости ради скажем, что Швецов, уже сидя перед мраморным, обшитым красным бархатом директорским столом, пытался свести разговор к беседе по душам – ведь уже столько лет друг друга знают, да и что собачиться, когда конкуренты на выборах все сильнее?
Но директор Сергей Петрович Железняк предпочел более жесткий стиль общения.
– Чего ты жопу рвешь, Иваныч? Ты уже мне всю плешь проел со своими налогами! Отвяжись!
Сергея Петровича за глаза называли светофором. Он, когда злился, краснел, желтел и зеленел, причём происходило это так же быстро, как менялись цвета на дорожном устройстве. А злился Сергей Петрович часто, его вообще добрым видели только несколько раз, и то на фотографиях. Железняк срывал злость на всех и по любому поводу. Орал благим матом, топал ногами, мог кого нибудь из сотрудников в запале ударить и обязательно краснел, желтел и зеленел. Вот и в этот раз Швецову удалось почувствовать себя школьником, разучивающим правила дорожного движения:
– Ты чего мне, мля, угрожаешь тут, ты какие требуешь налоги, ты знаешь, сколько мэров на этом погорело!? Да мне легче раскошелиться и тебя на хер скомпрометировать, чтобы тебя не выбрал никто и никогда! Да ты, Иван, вообще ошалел, что ли? И так, чисто из за уважения, мы тебе последние годы дороги строим и садики содержим!
– Что ты мне рассказываешь тут? Совсем уже охерел, Петрович!? Дороги они, мля, строят! Вы для себя их, суки, строите, ваши же билазы сраные их разбивают. А садики? Содержите? Ну так и что?! Ваши же садики, дети там ваших же рабочих… Да вы вообще за то, что экологию нашу срёте, должны нам такие бабки отстёгивать! Здесь, отвечаю, как в Рио де Жанейро должно быть! – Иван Иваныч, хоть и не менял цвет лица, но по экспрессии не уступал сопернику, – а я, твою мать, должен к тебе на поклоны ещё ходить!? Да к начальству, твоим педикам акционерам, в Москву ездить?! И ты мне будешь ещё угрожать? Мэры погорели! Да я, сука, здесь живу с рождения, а ты кто такой? Ты откуда вообще приехал? И будешь меня тут дорогами вашими попрекать?!
– Лизочка, принесите ка нам коньяка французского и ни с кем меня не соединяйте, – ласково, как и положено начальнику молодой секретарши, скомандовал Сергей Петрович в микрофон переговорного устройства. И так же мягко попытался продолжить разговор со Швецовым, – ты что разошёлся, Иваныч, опять? С тобой не соскучишься. Я же тебе сказал – будем проталкивать вопрос этот, может быть, налогов в твою казну сколько то заплатим, но в следующем году. Мы с тобой это уже обсуждали и не раз.
– Мне гарантии нужны, ты что мне зубы заговариваешь? Гарантии где? Что я должен говорить людям?
– Не мне тебя учить, что людям говорить! Как обычно – родное предприятие поддержит родной город. Как поддерживало всегда! Ты, ей Богу, как в первый раз! – и снова пригнулся к микрофону, – Лизонька, мы ждём, где коньяк?
– Ой, не умничай, Петрович. Сказать то я скажу, а потом что? Родное предприятие дымит, а городу от этого что?
– Что? Что? Заладил! Ты чего, дёргаешься, Иваныч? Всех поддержим! И тебя родное предприятие поддержит, если себя хорошо вести будешь. Сколько там до выборов? А? Ты же понимаешь, я махну рукой и все голоса твои. А сколько голосов у нас работает, ты и сам знаешь. Плюс наши ветераны, жёны, ну не мне тебе объяснять, как ты до этого побеждал. Лиза, в рот тебя, где коньяк? – опять завелся Петрович, он понимал, что только коньяк может многое решить в этом надоевшем диалоге, а коньяка все не было.
И Швецов все больше распалялся.
– Нужны мне твои 15 процентов вонючих, что то ты много на себя берёшь! Политиканам из Москвы рассказывай, как ты победу их партии обеспечиваешь, а не мне. У меня вон бюджетников в два раза больше, да ещё другие заводы есть. Обойдемся без твоих спецовок, не пугай! Да и что то в прошлый раз не наблюдалась активность то твоя! Даже автобусы не выделил. Так что иди ты в задницу со своими голосами. Гарантии мне давай. Чтобы я людям пообещал.
– Голоса тебе нужны, а не гарантии! Патриота то не строй. Хочешь и рыбку съесть, и на хер сесть, как всегда. На хромой козе объехать, – светофор зажегся красным, – типа ты такой молодец, договорился со мной, позаботился о городе, а я, говнюк, сижу здесь и деньги зажимаю. А ты, мля, пришёл и развёл меня как девочку. Так, что ли? Так вот – соси, Иваныч. Пока выборы не пройдут, я, сука, специально ничего выбивать для тебя не буду! Никаких налогов.
– Вот ты позер, вот ты... слов моих нет. Ну, спасибо, ладно, поработаем ещё.
– Ой, а ты можно подумать, диссидент! Иваныч, ты чего хочешь? Ты чего сюда сраться пришёл? Давай лучше коньячка, а? Твой любимый! – секретарша, наконец то, внесла заветный напиток – длинная бутылка стояла на подносе, горлышко на уровне грудей третьего размера, как раз между ними, посередине. Этот натюрморт вызывал у шефа соответствующее ассоциации, – ай, моя хорошая, спасибо, дорогая, поставь на стол. За долгое время лицо Сергея Петровича обрело нормальный цвет:
– Что ты ссышь то, а? Ну? Иваныч? Ну напечатаем мы в своих газетах, что тебя поддерживаем, ну скажу я по телеку, что вопрос о деньгах решается на высшем уровне, ну выделим автобусы, что ты паришься, зачем тебе лишний пиар из за этих денег сраных налоговых?
Швецов ничего не отвечал, только кряхтел, косился на бутылку.
– И так пролезешь в своё кресло, все равно больше не кому. Ты же у нас, как памятник, Иваныч, в смысле – хер сдвинешь! – и директор завода, заливаясь хохотом, разлил коньяк по рюмкам.
– Ну будет тебе, будет, мне вот не до смеха последнее время, – Швецов нехотя, лениво, будто делает одолжение, поднял рюмку и чокнулся с Петровичем. И только, когда влил в себя французский алкоголь, подумал: «А, может быть, правда, зря я так боюсь? Все равно кроме меня некому!».
Коньяк в этот раз шёл как никогда легко.
XXIV
Человек с громкоговорителем сразу привлёк внимание отдыхающих городского парка имени одного советского, но талантливого писателя. И дело было даже не в громкоговорителе. Лицо этого человека в последнее время стало узнаваемым. Его можно было увидеть и в бесплатных газетах, которые дважды в неделю горожане находили в своих почтовых ящиках, и в эфире местных телеканалов, в роликах после телевизионной отбивки «Выборы», и, конечно, на плакатах раздражающего салатового цвета с необычными лозунгами. Так, например, в самом центре города весели плакаты, призывающие «выбирать молодой город», в районе, где дымили местные заводы, и где, особенно ночью, невозможно было уловить запах кислорода, красовалась фраза «за чистый город, за светлых людей». Были свои плакаты и вокруг городского парка, просто «за здоровый город».
Узнаваемость не облегчала работу Рублёва. И, тем более, не спасала от страха. А бояться было чего – ведь он пришёл в парк не на встречу с избирателями, а на акцию, финал которой заранее известен – все закончится дракой. Но акцию эту придумал сам Рублёв, и отказаться от неё, тем более сейчас, когда он уже что то начал бубнить в громкоговоритель и настраивать звук, было нелепо. Да и, в конце концов, надо же когда то проучить этих обнаглевших бухариков.
Рублев с детства не любил гулять в городском парке. Он не понимал, почему он должен постоянно видеть, как взрослые пьют, курят и ругаются. И почему этим занимаются почти все взрослые, которые отдыхают здесь. При этом их дети рядом. И не исключено, что через каких то десять лет они не сменят на скамейках своих родителей. Эта простая мысль приходила в голову даже двенадцатилетнему Саше, но почему то никто не делал этим дядям и тётям с бутылками замечания. С каждым годом пьяных в парке становилось все больше. Парк тоже рос, расцветал, появлялись новые аттракционы. Чёртово колесо – и то перестроили, теперь оно стало на пять метров выше. Если раньше тень от него доходила до самого леса, у которого заканчивался парк, то теперь тени шарят и по деревьям, словно это и не лес вовсе, а гигантское натянутое полотно, а кто то невиданный умудрился устроить на нём настоящий театр теней. Тени постоянно приобретали формы геометрических фигур, перетекающих одна в другую, так прямоугольник сужался до квадрата, квадрат превращался в треугольник, а треугольник смазывался до круга.
Но театр теней не интересовал обитателей парка. Хотя они, естественно, были рады, что Чёртово колесо увеличили, что парк стал походить на более современный, прямо как в областном центре, а главное, скамейки теперь стояли почти под каждым тополем. Компаниям пьяных культурно отдыхающих было, где затусить. До этого они сидели на ветках и ждали, когда же руководство парка сподобится поставить здесь скамейки. Когда это произошло, гопники совершили свой следующий эволюционный шаг – научились пить из горла, сидя ОБЯЗАТЕЛЬНО на спинке лавки, обшаркивая ноги о сиденье.
Вот и сегодня Рублев видел всю ту же картину. Все до одной лавки были заняты людьми, которые пили «из горла», редко из стаканчиков; пиво, вино, а некоторые хлестали даже водку. Дети бегали рядом, спотыкаясь о выброшенную мимо урны тару, поскальзываясь на окурках и шелухе от семечек.
Ну о чем разговаривать с такими людьми? Надо сразу бить в рыло! Однако Александр и рад был бы, но скоро выборы и ему надо запомниться. Чтобы избиение уродов связали именно с ним, а не с простой массовой дракой, которыми очень часто заканчивались коллективные посиделки перепивших.
– Алкоголь очень вреден для здоровья, – свой выход в нелюди Рублёв решил свести к абсурду, так быстрее обратят внимания и дольше не побьют, – вы будете смеяться, друзья, но это действительно так. И вы не поверите, но он вреден даже для ваших детей, на глазах которых вы пьёте. Вы спросите, чем же он вреден, ведь это не табак, табак понятно – дым, дети вдыхают его, а в выпивке нет ничего для детей вредного?
В этот момент Рублев заметил, что некоторые алкоголики посмотрели на него с любопытством. Чтобы привлечь внимание остальных, Рублёв стал ходить вдоль скамеек, продолжая говорить:
– Так вот, друзья, то, что вы пьёте, вредно дурным примером. Скажете, банальность? Ничего подобного – ведь вы же не занимаетесь сексом при детях? Я надеюсь, что вы этого не делаете! А почему вы не занимаетесь – потому что думаете, что это неправильно, нехорошо, некрасиво, неэтично. Так почему же вы думаете, что красиво и этично при детях пить? Или курить? Или материться? Я вас уверяю, господа, если бы вы, перед тем, как выпить, дожидались, пока ребёнок уснёт или уйдёт в садик, как вы ждёте, чтобы заняться любовью, то ваши дети были бы морально и физически гораздо здоровее. Я думаю, вы со мной согласны? – Рублёв остановился, обвёл глазами отдыхающих, на него теперь смотрели почти все, кто то уже начал свистеть и материться в адрес оратора. «Быстрее бы уже кто нибудь чем нибудь кинул или подошёл на разборку» – думал Александр. Ведь если бы хоть кто то из зрителей был трезв, то они бы заметили, как иногда дрожат губы Рублёва. И вовсе не от холода.
– Так вот, друзья, возвращаясь к вашему поведению. Вы только посмотрите – снег не успел сойти, природа начала оживать, солнце пригрело…
Казалось бы, гуляй с семьёй, радуйся весне, так нет: мы лучше будем пить. Мы будем закидывать всё мусором, и пусть трава растёт сквозь бутылки и пачки сигарет. Ведь так? Мы лучше пить и сорить научим ребёнка, чем радоваться солнцу! Это, господа, ни в какие ворота не лезет. Отсюда вопрос, опять банальный, чем вы отличаетесь от животных? Допустим, свинья срёт перед своими поросятами, ну так это – свинья, а вы же уважаемые, наверное, кем то граждане! – гул становился все опаснее, гопники заводились. Саша чувствовал это и боялся, но в тоже время понимал - лекцию нужно продолжать.
– Давайте перейдём к более философским вещам. Я допускаю, что вам просто нечем заняться, и поэтому вы пьёте в парке. Окей! Но так кто же в этом виноват? Власти? Что не продумали ваш досуг? Нет! Вы сами! Каждый из вас вместо того, чтобы сейчас лузгать семечки и харкать себе под ноги, мог бы взять, например, метлу и подмести свой двор. Вы смеётесь надо мной? Впрочем, это скорее показатель вашего интеллекта. Надо делать хорошие дела, особенно весной, – и снова загудели отдыхающие, и снова новая волна страха накрыла оратора. Впереди была главная провокация, а, значит, лучше всего ему с громкоговорителем пойти в сторону леса, который как раз сейчас покрывало теневой геометрией Чертово колесо.
– А я сегодня с товарищами с утра уже сделал хорошее дело для города.
Мы ездили в цыганский посёлок, туда, где торгуют наркотой, и обливали несмываемой салатовой краской дома барыг, выбивали им стёкла. А тех, кто выбегал из дома – наркоторговцев или членов их семей – избивали и тоже обливали краской. Чтобы все знали, глядя на них, что это убийцы наших детей!
От леса Александра отделяло шагов сто, пора было вступить в контакт с аудиторией:
– Как вы думаете, хорошее дело мы с друзьями сделали? – на скамейках засвистели – на этот раз одобрительно, загоготали, загалдели, что так и надо, мочите гадов! Только Александру от такой тёплой поддержки было холодно. Он готовился сказать то, после чего все и начнётся.
– Так вот, что я вам скажу, господа, для меня люди, которые бухают в парке, на виду у детей, то есть вы, такие же конченные твари, как и те, что продают наркотики!
Договаривая это, Рублев шёл спиной. До леса оставалось метров пятьдесят. Аллея со скамейками уже закончилась, до последней было шагов десять, но там сидели бомжи, от которых реакцию было ждать глупо. Но и другие, как показалось Александру, тоже и носом не повели. Будто не слышали его. Все продолжили заниматься своим делом, словно хотели сказать – спасибо парень, нам было интересно, но мы дальше побухаем, а что касается тварей, то ты сам такой и отвали. То есть на него в данный момент никто не среагировал. Александр хотел повторить главный тезис своего выступления, даже громкоговоритель поднёс ко рту, но тут увидел, как несколько бритых парней идут в раскачку к нему. В руках пустые бутылки – главное оружие пролетариата! Секунд десять Рублев смотрел на гопников, как тореадор на быков. Но дольше щекотать свои нервы становилось опасным и Рублёв, снова поднеся ко рту усилитель звука, прокричал: «Погнали»!
Кажется, целый мир в этот момент на секунду замер. Тень от чертова колеса зависла на ёлках, откуда тучей выбежали десятки крепких парней. Не меньше выбежало и с другого конца парка. Как кентавры неслись к аллеям эти неожиданно появившиеся молодчики, в руках держали биты, а некоторые ещё и банки с краской.
Пожелавших разобраться с Рублёвым снесли первыми. На них же вылили литра три салатовой краски. Пацаны даже понять не успели, что происходит. Да и мало кто в тот момент понял, что «вообще бля такое творится», а кто попытался, не получилось – алкоголь значительно замедлил умственные процессы.
RASSOLNIKI били жестоко. Даже бутылки гопникам в этот раз не смогли помочь.
Рублёв не сразу понял, а когда увидел, то закрыл глаза: его бравые ребята начали бить и женщин. Те тоже были хороши – прыгали на нападавших, вцеплялись им в волосы и в кожу, сильнее раздувая ярость в парнях. И на женщин лилась краска, но особенно в ней топили тех, кто ещё минуту назад спокойно прожигал свой очередной день и не думал, что по земле сегодня он будет ползать раньше, чем обычно.
Обычно алкоголиков называют синими, сегодня они были зелёными.
Такими они пойдут в понедельник на работу – к тому времени весь город уже будет знать, кого и зачем разукрасили RASSOLNIKI.
Все смешалось в тот миг: люди с тенями, краска с кровью, осколки с окурками. И грязные страшные звуки: мат, рёв детей, кряхтение мужиков, вопли женщин, op RASSOLNIK’ов, хлопки от ударов кулаками, треск от удара битами. Да ещё Чертово колесо вдруг поехало – скрип, как сирена к отступлению, пронесся над парком.
Рублев снова поднёс ко рту громкоговоритель: «Уходим!». Вот только уходить не торопились, и Рублев с ужасом увидел, что его отряд занимается мародёрством. RASSOLNIKI вытаскивали из карманов избитых телефоны и срывали с шей цепочки. Александр аж поперхнулся от такого зрелища.
– Не трогать! Не трогать, уходим, у хо дим! – орал он на свою гвардию и беспомощно смотрел на Ведова, который добивал пьяного качка. Осознав, почему Рублёв на него так смотрит, Ведов, не думая ни секунды, бросил качка и переключился на соратника, который прятал в карман чужой телефон.
– Ты что, сука?! Бросил быстро, мудак, – крикнул он на побледневшего парня и вмазал ему в челюсть так, что тот сложился, как оловянный солдатик, – Суки!!! Выбросили нах все телефоны, кто, быки, разрешил?
Те гопники, которые ещё были в сознании, не понимали, что за спектакль перед ними разыгрывается. Только только у них отработали мобилы, но теперь эти мобилы всем раскидали обратно. Что за неправильный гоп стоп?
Разбой ради разбоя? Что такое вообще? Это как рыбалка ради процесса, когда пойманную рыбу выбрасывают обратно в реку. Но на большие размышления все равно никого не хватило – вместе с телефонами на них сыпались и очередные удары, и они были куда мощнее, чем до этого.
– Парни, уходим! – проревел Ведов и сам ринулся к лесу.
– Уходим, – робко повторил Рублёв в громкоговоритель и побежал за Ведовым.
Стая сорвалась за предводителями, оставляя после себя красно зелёное месиво и рыдающих детей.
«Что, черт, за дела? – думал Рублёв, вбегая в лес, – что случилось? Кто дал команду отрабатываться? Чуть, уроды, все не похерили! И это за считанные недели до выборов. Вот это бы мы сейчас попали! Вот бы попали!».
За спиной хрустели ветки, хрустели прошлогодние подсохшие листья, толпа бежала слаженно и быстро, как настоящая армия, но сегодня эта армия не радовала Рублёва. Хотя ещё утром он с таким вдохновением представлял, как исполнит мечту детства, начистит рыло распивающей в парке гопоте. Ну вот и начистил! Радуйся! И вышел к ним один! И сказал им один на один все, что думает. Страх сжал в кулак и сказал! Ну, с победой! А радости не было. Где то вдалеке, наконец, послышались полицейские серены, но RASSOLNIKaM они были уже не страшны.
«А если кого нибудь из них поймают, то поделом, – подумал почему то Александр, но опомнился тут же, – нет, не надо никого ловить, да и не поймают, мы лучше сами разберёмся!»
В тот день он ещё не раз задавал себе болезненный вопрос – неужели RASSOLNIKI сами стали гопниками? Или они всегда таковыми были?
Продолжение скоро!
https://www.facebook.com/rassolniki/