от http://www.proza.ru/2016/01/31/295
Легко разъять что-либо, занимающее некий конкретный объем. Ну, этим может быть первое, что бросается в глаза из окружающего: эта вот его гора; тот, струящийся внизу ручей; или раскинувшийся до горизонта не очень гостеприимный лес.
Вот и снова мы подошли к давнему своему определению, что этот
сплошной лес был густ.
А, чтобы представить эту лаконичную констатацию в более содержательной форме, воспользуемся трудами учёных лесоустроителей и развернем понятие густоты, столь скупо определяемой с высоты занимаемой Им точки наблюдения на вершине сияющего столпа. Заглянем в их карты и увидим, в установленных ими границах, некий, условный знак, который, тут же, в легенде легко расшифровывается как:
лес смешанный; средняя высота деревьев 25м.; средний диаметр 0,32 м; расстояния между деревьями 4 м; состав 13Л20С45Б22О.
Биомасса растений такого леса в одном кубометре объема составляет двадцать три килограмма.
И всего-то две сотых доли занимает видимое воплощение густоты. Впечатляет?
А вот ствол дерева – вполне соразмерная, и осязаемая величина, которую так легко - и приятно даже! - потрогать рукой, почувствовать шероховатость его коры. Да не спешить при этом, а замереть, и настроить себя так, чтобы почудилось, как происходит внутри ток земных соков, а, встречь им, сверху, идет энергия преобразований – лучи солнышка творят своё великое дело рождения нового вещества зелёных этих вот его листьев из повсеместной, повседневно блуждающей в почвенных лабиринтах воды, забирая из окружающего воздуха малую его часть, чтобы сей же миг вернуть сторицей благоуханным своим ароматом, а более всего животворящей субстанцией, недоступной нашему взору – а вот же, наполняющей нас при каждом новом вздохе, дающим нам энергию жизни.
Легко, просто и приятно прижаться к стволу, обхватить его руками попытаться – всё-таки крупные стволы в этом лесу - приложить ухо и уловить вибрацию его слоев; различить в нестройном этом гуле отголосок окружающих пространств, их умиротворённость и мощь.
Его же интерес простирался дальше – как устроено внутри это дерево.
Трудность восприятия дала о себе знать в начале, потому что привычка к видимым измерениям ещё довлела над его чувствами, а, более всего над способностью мыслить, когда то малое, что не выражено в зримых образах не воспринималось его сознанием, так чтобы успокоится в основании своих глубин.
Но Он был прилежен, и его старания не оказались тщетными – постепенно он как бы опрокинул своё видение, и малое предстало в образах большого – только помнить нужно было, что воспринимать окружающее надо с неким обратным знаком. Да, собственно, и этого не требовалось – ведь не тумбочку свою, кровать ли, или стол он примеривался разместить в новых этих измерениях – а всего лишь образы незнакомой реальности.
И что же – едва первые шаги были сделаны туда, в глубины микромира – как вещество перестало заявлять о себе недавней сетью мембран, жидких - в их границах - субстанций; уже было позади последнее воплощение живого, почему то названное жёстким именем – клетка. Тут же открылось нечто, не имеющее обозначенных границ, но способное сохранять себя неким сгустком, захватывая иногда из соседнего сгустка нечто несравненно более малое, и стараясь не отдать своего. Вся жизнь это уровня была заполнена перетеканием из хоровода в хоровод, о котором можно лишь сказать: - вот от сих и до сих один хоровод, а там уж другой; а вот сами танцоры, они есть, но указать, что вот тут – уж нет никакой возможности.
А далее уже было нечто совершенно новое, для которого понятие границы вообще не существовало, только некоторая плотность ещё можно было исчислить, резко обрывающуюся в ничто в некоторых пределах. Расстояния же отделяющие эти воплощения плотности друг от друга – были огромны.
И там и здесь – везде царила пустота.
Пустотой же были заполнены и другие новые мизерности. Тогда Он входил в облака неведомого, также вмещавшие сгустки экзотических свойств, всё более новых в своих измерениях.
Что стало бы с миром, если бы нашлась сила, собравшая воедино все эти ничтожности, удалив без остатка области существования пустот, сплотив тем самым сущее в некоем единстве; какой объём занимало бы мироздание своей, исчисленной на сегодня массы?
-Вопрос, конечно же – прямой и самый обыденный, а вот с ответом может быть проблема. И это ещё мягко сказано. Ответа нет!
-Как, нет! Этого не может быть – раз есть нечто, то и должен быть адекватный этому ответ.
-Да потому что мир бесконечен в своих измерениях. Бесконечен – это значит всего лишь, что ему конца нет.
А раз нет чего- то, значит, само значение этого имеет право на существование в областях, не доступных пока нашему разумению. Поэтому мы можем себе позволить остановиться в некой точке наблюдения и попытаться свести измерения супермалого к некоторым аналогиям. Ведь мы смотрим же в зеркало и без труда узнаём там себя, хотя знаем, что в действительности там, на поверхности отражения никого нет.
Тем приободрив себя, Он начал.
Вот некоторые частицы мира. Они имеют чудовищную плотность на один кубический сантиметр, выраженную в тоннах числом единицы с едва ли не сотней нулей.
Не только Его самого, но и гору его, и лес, и землю всю, и систему её солнца и галактику эту нашу, да много чего другого можно упаковать в единый кубик, кость эту игральную, или же уместить на кончике иглы, как некогда пытались это сделать учёные богословы по отношению к нечистой силе.
Всё-таки поразительно близко блуждаем мы в своих измышлениях, всем своим видом стараясь показать, какие мы разные, поучать пытаемся – пытаем даже (если это в нашей власти) - каждый вроде бы о своём, да вот, нет же ходим один возле другого как шкодливая коза на верёвке вокруг кола, предусмотрительно вбитого хозяином, для которого эти все искания – всего лишь умильная забава.
Кто этот хозяин? – спешите вы подцепить-таки резонёра.
А никто! – таков будет Его ответ, за которым следует любезная расшифровка столь категоричного определения.
- Кто угодно трансцендентный может быть нашим хозяином – один ли, много ли их будет, общий для своих приверженцев, несколько ли таких, а может быть у каждого свой, и каждый вправе выстроить храм – а то и кумирню – не обязательно где-то на виду, а в себе самом, чтобы в минуту тяжкую успокоить себя, предостеречь от злонамеренного и наполнить свои очи излучением любви – столь малый срок отпущен ей для царствования перед величием бесчувственного.
А мы, тем временем, всё так же пребываем во многозначительных рассуждениях о том, чего же больше в нашем мире: вещества всё-таки или же пустоты, тогда как ответ этот давно уже очевиден. И все наши потуги отрицать очевидность эту - лишь следствие подозрения на то, что всё есть пустота. Ну, так что же из того? Тем прекраснее и дороже пусть будет этот нереально реальный мир, в котором есть он - уж это-то, не подлежит сомнению?
Какие ухищрения изощрённой логики могут поколебать эту предзеркальную очевидность?
к http://www.proza.ru/2016/02/01/248