Глава 7. Он.
- Не понравились девочки? Не впечатлили? - сокрушался Астарий.
- Не то, чтобы не впечатлили, - усмехнулся Он… Телесные ощущения потрясающие. Но - это всего лишь физическое удовольствие, временное. А девочки... как девочки… хуже, лучше... не знаю.
- Мда... Не отошел ты еще... от своего бытия достаточно далеко... Глушит оно все. Сам не сознаешь, но все другие кажутся тебе разноцветным месивом... Да, сын мой, глубоко в тебе эта заноза засела...
- Сын мой? - иронически проговорил Он. - Так ты, оказывается, святой отец?
Восковой подбородок Астария мелко затрясся:
- Сын мой, мне довольно долго приходилось изображать из себя кого-либо... а чей облик мне подходит более всего? Политика или поэта-декадента?
- Ну да... Если уж… приходится выбирать... лучшее из худшего, то священник - самое подходящее... Оборванный папист, пожалуй…
- Я космополит, - с горделивой усмешкой изрек Астарий.
- Ага… православный батюшка, ксендз… В конце концов, старый раввин тоже ничего… Пейсы отрастить только… А вот на муллу никак…
- Да… вот и вырос мальчик, - посерьезнел старик. - слышала бы тебя Виктория - не поверила бы… Виктория - учительница...
- А их было две?
- Кого?
- Виктории?
- Почему?
- Ты же уточнил: Виктория - учительница. Значит, была и другая…
- Господи, их было много... Разных. В каждой жизни полно разных людей и имен. Что тебе это дает? Виктория, Стелла, Кристина, Анна... Даже Мухабарт Абдуллаевич и Ибрагим... Ну и что? Вспомнил кого? Полегчало?
- Не-ет… Только странно... Я в этой стране жил?
- Да, а что?
- Имена все… космополитичные.
- Модные имена... Наталья...
- Наталья?..Вот здесь чувство какой-то вины.
- Возможно. Дальше что? Что ты зацикливаешься на этом? Тебе дана власть, свобода, возможность наблюдать их всех… свысока. Играть в свои игры, искушать и веселиться. Смертные сказали бы... для вас это должно быть похоже на то, чтобы быть Богом…
- "Для вас"...
- Что?
- Ты сам все еще причисляешь меня к смертным.
- Я оговорился! Потому что ты упрям, как сто ослов, и цепляешься за мелочи, как они... Какое значение имеют имена?!
- Почему ты не хочешь, чтобы я знал, что было со мной? Кажется, я уже выполнил много заданий!
- Потому что это тупик! Нельзя цепляться за прошлое, а особенно в твоем случае! Ты должен быть свободен!
- А ты? Тоже все забыл?
- Я - другое дело... Слишком давно это было... Возможно, у меня и не было никакого прошлого.
- Или тебе это внушили...
Астарий резко дернул головой, сверкнул глазами... Повисло неловкое молчание.
- Забываешься, щенок, - тихо произнес он через какое-то время. - Я - спать. А ты... полетай, побудь… благородным идальго в средних веках, например...
- И такое возможно? - изумился дух.
- Все возможно. Все - тебе во благо… Ты же дух, какая разница, в каком времени вселиться в чужое тело и душу...
...
- Вернулся? Набрался ума - разума; галантности, чести, хитрости?
- Набрался...
- Поделишься?
- Нет. Я же набрался ума - разума, синьор, - в голосе духа звучала улыбка. Раз можно и вот так… во времени... - Может, мне просто слетать туда? В свое тело?
- Нет! - резко вскричал старик, и глаза его вспыхнули желтым огнем. И так бед натворил... Пойми, кретин, своим исчезновением ты освободил и вас, и ее, и... других людей, причастных к этому.
- И оставил в ее сердце пустоту...
- Да откуда тебе знать это?! - затопал ногами Астарий.
Дух помолчал. Он вздохнул бы, если б был человеком. Затем произнес:
- Если существовало "мы", то не мог один из нас исчезнуть, не оставив другого с пустотой и болью в душе...
- Верно, - погрустнел Астарий, и шумно вздохнул. - Но так лучше. Эх... Ничего не остается, как дать тебе то, чего ты бы желал, но это будет болезненно. Зато выбьет прошлое. Оставит его в прошлом. Хоть и не по правилам, но пусть так, не то ты из меня душу вынешь... Лети, малыш… Вспомни свой "звездный" опыт.
...
Я вновь оказался на сцене. Но что это была за сцена! После огромного современного столичного зала с огнями, спецэффектами, великолепной акустикой и фонограммой, и тысячами влюбленных мерцающих глаз в темноте. Всего лишь жалкий Дом культуры в районном центре. Бархатный бордовый занавес, подсвеченные простыми прожекторами деревянные подмостки; немного острых зеленых лучей для большей зрелищности; два гитариста и один ударник позади меня.
Здесь не было никакой фонограммы, что оказалось даже весьма приятно. Пел я сам, под собственную гитару. Черную, как и прошлый раз. Одет я был тоже во что-то черное, кожаное, заклепочное. А выступление наше показалось мне куда лучше, чем в прошлый раз; я буквально рвал душу и голос (я и не знал, что у меня может быть такой голос.) И песня была моя собственная, я это чувствовал; слова и мелодия ощущались родными, личными, созданными мной.
А вот зрители отличались лишь своим количеством. Волны влюбленности и восторга обдавали меня так же, как и в первом моем "выходе" на сцену...
Последний аккорд... Зал замер. Я стоял, расставив ноги в черных сапогах, опустив гривастую голову и устало улыбаясь. В ушах (настоящих!) еще звенело, руки еще держали аккорд. Зал взорвался аплодисментами; ко мне устремился людской поток, кто-то нес цветы, кто-то - воздушные шары, а кто-то и пиво... Я наклонялся, благодарил, принимал подарки, снова благодарил... Призывно смотрели девичьи глаза, мерцали яркие, томные улыбки. Голову даже закружило. Такое разнообразие женской красоты… Многие казались очень привлекательными, как... разного вида конфеты в красивых фантиках...
И вдруг,- сердце дернулось, глаза прилипли... Она была не в сверкающем мини-платье, без декольте и яркой помады; черной кожи и заклепок. Простая черная футболка (а может, как раз шикарная?) облегала грудь, джинсы, не самого модного покроя, зато с широким поясом, подчеркивающим тонкую талию. Рука, протягивающая темно-красную розу, с нежными пальчиками и коротко подстриженными ногтями. В серых, распахнутых на меня глазах, плескалась детская радость. Поразило: глаза эти не соблазняли, не хитрили, а просто любовались... любили... Тень от ресниц падала на неестественно белое в свете прожекторов лицо, нежно-розовый рот чуть улыбался, черная масса распущенных волос спускалась ниже талии, кажется.
Я задержал ее руку в своей лишь на миг дольше, чем было необходимо, но... внезапно ощутил на себе пронзительный взгляд, обжигающий ревностью. Ах да! Я и забыл совсем... (или лучше сказать - я-то даже этого еще не знал). В первом ряду, прямо напротив меня сидела... моя жена аж с тремя подругами! Мдаа… нерадостные перспективы... сейчас она пойдет за кулисы, и я должен буду общаться с ней и этими женщинами; слушать их восторги и замечания, показывать все, аки гид в музее...
Все это пронеслось у меня в голове в один миг… Я понял, что женат; что у нас есть сын. Жену я не то, чтобы сильно любил, но... жили нормально. Отец ее был мэром соседнего города... Он незаметно помогал продвижению нашей группы; сейчас любому таланту нужна помощь, иначе не пробьешься… Жена порой исполняла обязанности менеджера, и получалось у нее неплохо... Все при всем. Почему нет? Внешность - приятный европейский стандарт: модная короткая стрижка, осветленная челка; очень даже ничего... Разве что, располнев после родов, она выглядела несколько гротескно в коже и заклепках.
...Я совершил то, что должен был сделать, но чего мне совершенно не хотелось,- отпустил руку девушки. Продолжал приветствовать оставшихся поклонников, благодарить и улыбаться, - они же ни в чем не виноваты... Но настроение мое было испорчено окончательно.
Внезапно я услышал (почувствовал?) - сквозь шум, приветствия и овации - слабый вскрик со стороны ступенек к левому выходу. Бож-же мой! До чего доводит ревность! Я видел быстро удаляющийся от меня:"я тут ни при чем", покачивающийся зад жены... Снежана с подругами слишком поспешно покидала зал, через общую дверь, стуча двенадцатисантиметровыми шпильками, вместо того, чтобы всей толпой направиться за кулисы.
Обострившимися зрением и слухом я видел и слышал все совершенно отчетливо; внутреннее видение отмотало для меня картинку на несколько секунд назад: Снежана метнулась к выходу вслед за "моей" девушкой, и, обгоняя ее, словно бы внезапно потеряла равновесие, ее резко качнуло назад. Нога жены наступила на ногу незнакомки всем своим весом... Та, вскрикнув, опустилась в ближайшее кресло, и теперь ошарашенно переводила глаза со своей ноги - на Снежану… Почему-то на это никто не обратил внимания, видимо, на самом деле,- вскрикнула она очень тихо; все это было заметно лишь мне.
Попрощавшись с последними фанами (очень кстати с их стороны, что они оказались последними, иначе им бы не повезло), я спрыгнул со сцены, и в две секунды оказался возле девушки...
Глава 8. Виктория.
Все шло не так, как надо... Виктория ехала с мужем и дочкой в темно-синей ауди по извилистой узкой дороге к школе-интернату, расположенному в крошечном поселке за сорок километров от Лисовска. Все шло наперекосяк: переезд затягивался по не зависящим от них причинам, сумма на покупку квартиры оказалась выше, чем планировалось, и выяснилось это уже в процессе. И как назло, именно в этом году в эту местную школу стали принимать всех детей без исключения,- и Асю тоже; а они уже собрались уехать...
А главное: муж, когда-то влюбленный в нее, как последний романтик, охладел к ней... Вернее,- не именно к ней. А ко всему вообще, и даже к ней, - в том числе. Вот так было правильнее сказать. Теперь он был слишком озабочен выживанием в резко изменившемся за последние годы мире; а Виктории… ей просто хотелось жить. Конечно, и она (не то слово) делала все, что было в ее силах для бытовой, материальной стороны жизни, но... она никогда не умела жить только заботами. Она любила шутить и смеяться, петь и танцевать, читать и разговаривать, любить... Какой бы ни была жизнь. Иначе и жить не стоило, - для нее. Ей хотелось плакать сейчас, но внезапно она решила, что будет улыбаться. Улыбка получилась вымученная, натянутая, - но все же это была улыбка. "Ты больше не сделаешь мне больно", - заклинала она про себя. - "Я буду улыбаться всякий раз, как захочется плакать".
…Несколько лет назад они перебрались в Лисовск, где Андрею предложили заведование исследовательским центром, и интересную практику, и - чего уж там, - хороший заработок. А местная, почти нетронутая людьми, полудикая природа потрясала воображение: с непривычки казалось, что ты попал в другое измерение, на другую широту…
Небольшие речки, пронизывающие весь городок, как артерии, сверкали немыслимой, первозданной синевой; воздух был сиренево-прозрачным; невысокие, шарообразные горы, сплошь покрытые хвойным лесом,- казались каким-то инопланетным ландшафтом. Развалины готических замков хорошо дополнили бы этот пейзаж, вписавшись весьма органично (но их не было, кроме руин заброшенного туберкулезного диспансера). А когда наступили холода, - выпал снег, и он оказался девственно белым, без малейших вкраплений какой-либо промышленной копоти, – удивительное зрелище для тех, кто привык жить в относительно крупном городе.
Виктории нравилось даже то, что для нее здесь практически не было работы. Она лишь изредка она заменяла кого-то из терапевтов, часа на два - три, только чтобы не закрывать кабинет. Это была чистая символика: на самом деле прием вела опытная медсестра, а ей нужно было только расспросить, осмотреть пациента, да поставить подпись. Врачебные навыки она потеряла, да, собственно, настоящих не успела еще и приобрести; нереально это было за такой короткий срок. Да, она так и не стала специалистом, - честно признавалась она сама себе. Но ведь всегда приходится чем-то жертвовать… Зато, в отличие от своих занятых подруг, с которыми она общалась теперь лишь письмами и звонками, она могла уделять больше внимания мужу и дочке, которой требовалось его особенно много. Ну и себе самой... когда Ася была в садике. Прогулкам, книгам, нарядам...
Только вот... Для кого и для чего? Андрей сутками пропадал на работе, друзей не было, выходов в «свет» – тоже не намечалось. Все лето можно проходить – и дома, и на улице - одинаково одетой в шорты и майку… Зимой приходилось кутаться так, что все равно виден один нос… Косметика стала бессмысленной, - уткам на озере, что ли, демонстрировать новые тени и помаду? Или дворовому одноухому псу? Собирая грибы или чернику прямо под соснами возле дома, тоже как-то мало смысла наряжаться... Зато сосны были великолепные - величественные великанши, под которыми поднималась новая поросль молодых деревьев. Дом стоял на горе, слева открывался великолепный вид на озеро, огромное, как море; справа,– если пройти по каменистой тропе в глубь соснового бора, можно было выйти к лесному водопаду...
Два года она любовалась на сосны, озеро и водопад; а на третий ей уже хотелось выть, глядя на них. Особенно зимой. А главное - не приживались они здесь, интеллигенты хреновы… Не такие, как все. Редко кто доброжелательно относился, да и сама она не смогла бы общаться с этими примитивными тетками, уж извините... как есть. Не то, чтобы она их презирала, скорее, боялась. Всей кожей она ощущала, как ее не любят, сплетничают, шушукаются за спиной; грубые, наглые, совершенно чуждые ей. Как ни старалась она доказать и им и себе, что она такой же человек, что с ней можно общаться, - ничего не выходило. Лучше всего было, когда она не видела их, а они - ее.
Теперь, когда прелести Лисовска исчерпали себя до дна, а Асе нужно было начинать по – настоящему учиться, Виктория с Андреем решили, что пора уезжать. Скорее всего, - обратно в Н-ск, поближе к родным и к оставшимся там знакомым и подругам Виктории.
Виктория с замиранием сердца предвкушала возвращение в город юности, представляла, как вновь будет ходить мимо университета, в котором училась, гулять по тем же улицам, что и в студенчестве... Город постоянно снился ей, в приукрашенных розовой грезой ярких красках, он просто звал к себе...
Но страха было не меньше. Во снах город представлял собой причудливую комбинацию из прошлого и каких-то сказочных мечтаний. Она отдавала себе отчет, что на самом деле все будет не так. Не совсем так… Город наверняка уже не тот, что помнится, да и отвыкла она от ритма большого города. Квартиру придется подбирать по принципу близости к Асиной будущей школе, а не по душевному порыву... Андрей превратится в рядового хирурга, пусть даже замечательного, но лишь в одного из многих. А она сама... сможет ли она вернуть себя прежнюю? Скорее всего нет, - в прошлое вернуться невозможно, да и не нужно то... Наверное, не надо об этом думать, и пытаться вернуть вчерашний день; а вот попробовать вернуть себе профессионализм - стоит.
А пока что неумолимо приближалась осень, начинался учебный год. Поскольку они еще не уехали, не решили почти ничего, кроме самого факта переезда,- Асю временно определили учиться в местную школу-интернат. Даже Виктории предложили там работать помощником учителя за мизерную, конечно, но все-таки,- зарплату, раз уж она все равно собирается сопровождать Асю во время учебы. Туда они и направлялись сейчас.
Они шли по длинному коридору старого деревянного здания интерната; каблучки Виктории громко стучали по старым скрипучим половицам, как ни старалась она ступать тише. Класс был светлый, уютный. С учительницей она уже была знакома - ее тоже звали Виктория Юрьевна, и это обстоятельство их сразу рассмешило и сблизило. Она была приятной круглолицей блондинкой, из тех, что при умело нанесенном макияже, могут выглядеть очень привлекательно.
За столами сидело трое разновозрастных ребят.
- Это - Олег - 16 лет, - представила Виктория первая крупного, темноволосого, отрешенного от всех и всего парня. - Это - Арсен, 14 лет, - худенького, улыбчивого. - Это - Павел, 10,5 лет, - смешного, с надутыми красными щечками, мальчугана. - Вот ваше место, - показала она на парту в ближнем к двери ряду. Раздеться можно прямо здесь, в классе, одежду повесить в шкафчик. Располагайтесь, как удобно; можете выпить чаю с дороги, - она ласково улыбалась. Вот так. Хоть и не уезжай никуда...
Конечно, учительница обрадовалась новой молодой сотруднице, да еще такой... интересной. В поселке все давно друг друга знали, и давно надоели; как, впрочем, и в самом Лисовске. Несмотря на полученное образование, большинство сотрудников были все теми же старыми деревенскими знакомыми, а тут такая… случайно - залетная, практически столичная, - для них, - пташка… Появившаяся здесь лишь по прихоти судьбы, врач, интеллигентка до мозга костей. Которая теперь никуда не денется, станет подругой, - думала Виктория-старшая (она была старше всего на пару лет). Она старалась, чтобы новой подружке все понравилось: работой не нагружала, предложила общаться «на ты», угощала чаем с собственноручно приготовленным крыжовенным вареньем…
Атмосфера была совсем домашняя; и, конечно, Виктория-вторая не могла не плениться этим, зная, что скоро это окажется в прошлом, что уютное деревенское очарование - временно. Тем дороже и милей оно казалось. Но если бы ей сказали, что в этом унылом, в общем-то, поселке, она проведет всю оставшуюся жизнь, - интернат мгновенно показался бы ей тесной и душной клеткой. Пока же ей было спокойно и радостно.
…Поздно вечером, когда Ася уже спала, Виктория сидела за компьютером, с упорством маньяка перебирая сайты специальных школ в разных городах, где применялись новые и старые методики, одна лучше другой, - если верить сайтам. Методика Марии Монтессори, Вальдорфские элитные школы, Прикладной Поведенческий Анализ или метод Ловааса, и прочие… Все это было замечательно, но все они находились слишком далеко, чтобы доехать до каждой, и проверить, а кроме того, туда сперва надо еще попасть, пробиться. Нереально… Но все же она изучала методики. Директриса Н-ской школы уверяла, что они тоже работают по новым технологиям, сотрудничают с заграницей... На сайте же было слишком мало информации, чтобы сделать выводы. Виктория зевнула, выключила компьютер и села перед зеркалом. Вынула заколку из волос, заплела толстую косу, допила остывший мятный чай, и, вздохнув, принялась изучать газеты с объявлениями о купле-продаже недвижимости.
Когда в зеленоватую спальню, напоминающую аквариум в мягком свете ночника, вошел вернувшийся с дежурства Андрей, она уже дремала на широкой тахте, рядом с ворохом газет. Андрей наклонился убрать газеты, и Виктория открыла глаза.
- Привет, - улыбнулся он.
- Привет. Ты уже поел? Нашел все там, на плите?
- Да. И помыл тоже. Что там пишут? - кивнул он на газеты.
- Ничего лучшего, чем наш вариант. Есть четырехкомнатная, подозрительно дешевая, с ней явно что - то не так... Завтра позвоню туда…
- А в школе как?
- В школе так замечательно, что хоть не уезжай никуда, - вздохнула она, разглядывая его худую, мускулистую спину, сильные, красивой формы руки, и всю его изящно-удлиненную, хотя и крепкую, фигуру, пока он стягивал, отвернувшись, черную футболку. Волосы его были пепельно-русые, с серебристым отливом; сейчас они смешно взъерошились... Он нырнул под одеяло…
- Теперь думаю уже, - продолжала она, - правильно ли мы делаем, будет ли в той школе лучше…
- А разве есть варианты? Ты же задыхаешься здесь, - он нежно провел ладонью по ее плечу. - Там ты сможешь реализовать себя, восстановить диплом и работать по - специальности, а не младшим воспитателем… И ты всегда хотела вернуться туда.
- Зато тебе там не нравилось, - улыбнулась она.
- Привыкну, милая. Это когда у меня машины не было... - он рассмеялся, и лицо сразу стало мальчишеским, - как велосипеда - у почтальона Печкина...
Она хихикнула.
- И все-таки... я беспокоюсь… это ты сейчас так говоришь, ну и хорошо... Но и я уже не та, ты же знаешь, как я привыкаю ко всему... И Ася…
- Все равно, это неизбежно. Здесь мы бы не прожили всю жизнь, только представь такое… Ты же первая завопишь… Расслабься и постарайся получить удовольствие, - с этими словами он закрыл ей рот, пытающийся что - то возразить, поцелуем…
...Позже она лежала на его плече с открытыми глазами, и еще долго не могла уснуть. Если бы он всегда был таким, как сегодня, если б они по-прежнему были так близки постоянно, а не время от времени, она бы, наверное, ничего не боялась, просто была бы счастлива. Но с годами это счастье стало исчезать. Раньше, еще до рождения Аси... Тогда он буквально чувствовал ее душу. Когда ты ощущаешь чью-то душу, как свою, - тебе просто не может прийти в голову - раздражаться на что-то, спорить по пустякам, сорвать какую-то досаду, обидеться... А теперь он все больше отдалялся от нее.
Возможно, это было,- незаметно для обоих,- связано с чувством вины, из-за рождения особенного ребенка. Врожденная интеллигентность обоих не позволяла даже в мыслях винить в этом другого, но все-же постепенно нарастало какое-то отчуждение. Жизнь была теперь подчинена - в какой-то мере всегда, - поиску лекарств, специалистов, обследований, методик... Андрей все чаще предпочитал молчать у телевизора, иногда ворчал и срывался по мелочам; все реже появлялась его мальчишеская улыбка, и эта бесшабашность, пусть деланная (на самом деле он всегда просчитывал и обдумывал каждый шаг), за которую она и влюбилась когда-то… лет десять назад...
Но, как бы то ни было, а уезжать надо. Здесь она больше не может. Виктория встала, нащупала в темноте тапочки, и прошла на кухню, которая напоминала рабочий отсек космического корабля - металлическая мойка, четыре маленьких и один огромный бойлер, - для горячей воды и для отопления, насос, светящиеся в темноте красные и зеленые глазки лампочек – индикаторов регуляторов управления всей системой... Ее придумал и установил Андрей, иначе в этом доме пришлось топить бы печку с дровами или углем… Жаль покидать все это, но, с другой стороны – как же оно надоело!
Она достала из шкафчика настойку валерьянки, отсчитала тридцать капель, выпила и вернулась в кровать, привычно сокрушаясь, что снова не выспится к утру...
Продолжение http://www.proza.ru/2016/03/18/252