В студии писателя всегда тихо, но там — жизнь. Абсолютно каждая мелочь приковывает взгляд, заставляет проникнуться бесконечной симпатией к этому месту. Есть что-то особенное в том, как многое может сказать о человеке его рабочая зона. Ты будто бы открываешь самые заветные тайны, пробираясь прямо в душу, под самую кожу. Смотришь и совершенно во всем видишь самого обладателя этой комнаты. В этом аромате дешевого растворимого кофе, едкой и, будто осевшей на легких, зависшей полотном, сизой дымке. Вместе с дымом приходит и какая-то жизнь, пьянящее желание дышать. Воздух во всей студии по-зимнему ледяной и вездесущий, словно руки самого писателя. Это всё так завораживает, до мурашек по запястьям. Но очень смущает, распирает дыхание. Здесь множество вещей, которые хочется посмотреть, ощутить, изведать. Едва успеваешь войти, как вся серьезность атмосферы рабочей зоны, в углу комнаты, так и давит.
Тут большую половину времени проводит писатель. На этой жутко неудобной табуретке, за высоким тёмно-коричневым столом, на котором умещается, как кажется, вся многогранная душа этого человека. Обратим внимание: компьютер, ноутбук, наушники и старые, на последнем издыхании кряхтящие, клавиатура и мышка. На «древнем» мониторе множество открытых окон, вкладок и, что самое главное, свежая идея, пестрый текст в программе по обработке. Второй монитор полностью занят фотографией прекрасной девушки, что кажется — персонажем. Под боком кожаный блокнот, что исписан неаккуратным и даже кривым почерком. По левую руку две кружки, где уже давно остывший кофе, после бессонной ночи, и вода, рядом с которой почти пустая пачка обезболивающего и сигареты. Весь образ перед вами, полностью обнажен. Вы точно знаете, что через несколько часов покинете эту комнату, но личность, с отвратительно-безупречными припухлостями под глазами будет выжжена в сознании, в самом дальнем уголке памяти. И нет, не для того, чтобы вскоре забыть, а лишь навсегда запечатать светлое воспоминание. Чтобы никогда не заглушить нечто чистое и невинное в этом моменте, столь открытое вашему любопытству. Будто вывернутое наизнанку, бесстыдно вытряхнувшее самое нетронутое до вас. Маркеры всех существующих и несуществующих цветов в природе, ручки, карандаши и кисти находятся в небольшом стаканчике из пластика, лилового оттенка. В одном месте собраны все крема для рук, цветные бумажные шкатулки и расписные, почти рябящие в глазах, стикеры. Целая корзина комиксов красуется в углу, что кажется, мы попали в комнату к художнику. Хотя не буду врать, отголоски аромата акрила тут тоже присутствуют, но их перебивает резкий, почти мажущий по ладоням, запах чернил. Мусорка до отказа забита клочьями исписанной и исчерканной бумаги, бутылками с мерзким приторным энергетиком, протекшими ручками всех цветов радуги. Кажется, что этот человек пишет буквально чем и на чем только придется. Если поднять взгляд, то аккуратные полки в три ряда украсили место над столом. Здесь ничего лишнего, книги, названия некоторых даже не прочесть из-за стертых переплетов. С другой стороны полок медикаменты, чтобы всё было под рукой в одну из рабочих ночей. Маленькая белая ёлочка, чтоб совсем не отстать от мира и не забыть о времени года, редко обращая на неё уставший взгляд. И прозрачная баночка с чаем, которая стоит там больше для уюта. Ведь наш друг чаще обращается за помощью с вдохновением и работоспособностью именно к кофе. На стенах много-много плакатов и распечаток, фотографий с сюжетами и два календаря за 2015-й и 2016-й год. На обоих весят полароидные снимки и каждый день размашисто зачеркнут жирным черным крестиком, будто напоминая о скорой сдаче материала.
И так с каждой новой деталью, с каждым новым днём мы можем увидеть перемену настроения. Сегодня комната наполнена солнечным светом, но через ту же неделю можно будет заметить, что из всей обстановки будто бы выжгли все цвета, оставив лишь кадр из черно-белого кино. Мы всё равно, дольше находясь тут, будто бы влюбляемся. Головокружительно и бесповоротно. Вместе с этой любовью растёт и желание оставить себе, никому не отдавать, никому не показывать и не рассказывать; пусть никто не знает о нашем писателе, рисующем на полях блокнота, любовно выводящего новое дитя его Музы и обитающем в своей промерзшей студии.